Более всего меня волновало, в состоянии ли я выразить в словах свою любовь, свою надежду, отпуская сыновей в дальние края. Несколько раз я повторил, чтобы Фриц по прибытии немедленно представился полковнику Монтрозу и получил его отцовское благословение на брак с Дженни.
О-о, как дороги были каждый час, каждое мгновение перед расставанием с близкими! Мы страдали, но мы и надеялись. Надеялись, что начинается будущее и это будущее принесет счастье и радость нам всем. Обычное состояние для человека после перенесенных лишений. Когда не разум, а чувства побеждают. Когда пробуждаются благородные порывы сердца и души. Отчего мы сдерживаем себя в проявлении чувств в повседневной жизни? Любовь — многогранна и неисчерпаема. Прощаясь с детьми, я хочу сказать всем: любите ваших ближних каждый день так, как будто он — последний! Не стесняйтесь!
В последний, наполненный радостью и печалью вечер нашего совместного бытия мы старались держаться и не выдать напоказ своих подлинных переживаний. Пригласили на прощальный ужин капитана и корабельных офицеров. Я торжественно вручил Фрицу дневник, повествующий о наших судьбах в стране Новая Швейцария, наказав, чтобы его обязательно опубликовали в Европе.
— Надеюсь, — говорил я, — что моя жизнь и жизнь моих близких на далеком побережье не прошли даром. Хочу, чтобы о нас знали в моем отечестве. Вот мои скромные записи! Я делал их для поучения и воспитания собственных сыновей, но изложенное здесь, с моей точки зрения, может быть полезно и для других мальчиков, ибо все дети в общем-то похожи. Мои — составляют лишь часть детей мира. Я буду самым счастливым человеком, если наша повесть натолкнет кого-то на добрые и справедливые деяния, заставит думать, размышлять, накапливать знания, если она поможет другим жить в братстве и любви со своими ближними. Порадовало бы меня и то обстоятельство, если бы на моей родине по-настоящему поняли суть нашей одинокой жизни, извлекли бы из моего непритязательного рассказа слова утешения или полезные поучительные советы. Я не ученый и не профессиональный воспитатель. Я писал то, что лежало у меня на сердце, ничего не скрывая. Такого не найдешь в методических пособиях, такому не научишься в нормальной обычной школе. В нашей одинокой жизни нам помогли три правила, которые, как мне кажется, подходят на все случаи жизни: первое — это непоколебимая вера в Господа Бога; второе — активная деятельность; третье — многосторонние, пусть иногда и случайно схваченные, знания, собранные сознательно и примененные целенаправленно.
А вам, дети, которые будут читать сию книгу, хотелось бы высказать еще несколько сердечных, хотя и нравоучительных слов: «Учитесь, учитесь! Знание — это сила, знание — это свобода, большие возможности и счастье. Не закрывайте глаза на окружающий мир. Он прекрасен! Пред вами открыты все дороги и все пути! Будьте инициативны в жизни! Не ленитесь, проявите волю! Жизнь — это радость и счастье!
Я не желаю знать, что на свете есть дети, которые не приносят счастья своим родителям, которые не являются предметом гордости своих родителей. Да будут благословенны те дети, которые, становясь взрослыми, поддерживают своих близких и в горести, и в радости!»
Однако уже поздно. Ночь на дворе. Завтра утром я передам эту последнюю главу моему первенцу. Да пребудет с ним и со всеми нами Бог! Пусть живет и процветает Европа! Пусть живет и процветает старая Швейцария! Пусть Новая Швейцария крепнет и развивается — счастливо и благостно, как в дни моей юности!
Жюль ВернВТОРАЯ РОДИНА
Глава I
Хорошая погода установилась со второй половины октября. Здесь, в Южном полушарии, под девятнадцатым градусом широты, между экватором и тропиком Козерога, зима не бывает холодной, а весна начинается в октябре[91].
Обитателям Новой Швейцарии не терпелось приступить к привычным летним работам.
После одиннадцати лет, проведенных на этой земле, колонисты так и не знали, принадлежит ли она к материку, омываемому Индийским океаном, или географы должны считать ее островом.
Появление в доме Церматтов молодой англичанки, найденной Фрицем у подножия Дымящейся горы, сделало жизнь семьи счастливее, если, конечно, можно говорить о счастье в подобных условиях. Но временами всех по-прежнему посещало грустное настроение, вызванное страхом за будущее, тоской по родине, все угасающей надеждой на спасение и просто естественной потребностью общения с другими людьми.
В этот день господин Церматт встал рано и, выйдя за ограду Скального дома, направился к Шакальему ручью. На берегу со своими снастями для рыбной ловли уже стояли Фриц и Жак. Вскоре к ним присоединился и Франц. Только соня Эрнст никак не мог расстаться со своим одеялом.
Дженни и госпожа Церматт тоже были уже на ногах, занимаясь утренними домашними делами.
— Неплохой денек сегодня, не так ли, отец? — произнес Жак.
— Да, сынок, — откликнулся Церматт, — полагаю, что за ним последуют не менее чудесные дни, как обычно в начале весны.
— Чем будем заниматься? — спросил Франц.
— Мы с Жаком — удить рыбу, — ответил Фриц, он уже приготовил сети и удочки.
— В заливе? — поинтересовался отец.
— Нет, поднимемся вверх по речке до запруды. Там наловим рыбы даже больше, чем нужно для завтрака.
— А что будем делать еще? — не унимался Жак.
— Без работы не останемся, — сказал Церматт. — После полудня думаю отправиться в Соколиное Гнездо, проверить, не требует ли летний дом какого-либо ремонта. Этими погожими весенними днями нужно осмотреть и фермы — Лесной бугор, Сахарную Голову, Кабаний брод и дачу Панорамный холм; позаботиться о животных, оценить состояние полей и плантаций…
— Да, разумеется, отец, — поддержал его Фриц, — но, надеюсь, и для рыбалки найдется два-три свободных часа.
— О, — вскричал Жак, — я уже вижу прекрасную форель, попавшуюся на крючок! Гоп-ля! Гоп-ля! — Юноша, весело приговаривая, дергал привычным жестом удочку, как бы снимая с крючка воображаемую рыбу. — Скорей в дорогу!
Франц охотнее остался бы дома, обычно он посвящал утренние часы занятиям. Но брат так настойчиво его подгонял, что ничего другого, как последовать за ним, не оставалось.
Трое юношей уже направились к реке, но голос отца остановил их:
— Дорогие мои, нетерпеливое желание заняться рыбной ловлей заставило вас забыть…
— Что? — обернулся Жак.
— То, что делаем каждый год в первые весенние дни. Фриц подошел к отцу и, потирая лоб, задумался:
— Что бы это могло быть?
— Фриц, неужели ты не помнишь? А ты, Жак?
— Может быть… — неуверенно начал Жак, — …мы тебя не поцеловали и не поздравили, как всегда, с началом весны?
— Нет, вовсе не это, — протирая глаза и потягиваясь, прокричал появившийся за оградой Эрнст.
— Ты, верно, думаешь, лакомка Эрнст, что мы забыли позавтракать, — насмешливо произнес Жак, намекая на известную всем слабость брата, большого любителя вкусно поесть.
— Нет, — возразил Эрнст, — не об этом речь. Отец хочет напомнить о традиции, которой мы следуем каждый год: давать два пушечных залпа с батареи Акульего острова в один из первых дней весны.
— Именно это, — подтвердил Церматт.
Действительно, ежегодно после сезона дождей, в один из погожих дней второй половины октября Фриц и Жак отправлялись на лодке на находящийся при входе в бухту Спасения островок, поднимались на вершину холма, водружали швейцарский флаг и давали два пушечных залпа, отчетливо слышных в Скальном доме. Затем по привычке окидывали взглядом морской простор. Не видно ли какого-либо судна вблизи острова? Тогда оно зайдет в залив, привлеченное выстрелом. А возможно, где-то рядом есть несчастные, тоже потерпевшие кораблекрушение и выброшенные на эти берега, которые только кажутся необитаемыми? Не станут ли эти два залпа для них спасением?
— Да, мы действительно чуть не забыли о нашей обязанности, — сказал Фриц. — Жак, приготовь поскорее каяк[92], через час мы должны возвратиться.
— Ну к чему этот артиллерийский грохот, — недовольно заворчал Эрнст. — Столько лет палим из пушек, а в ответ — только эхо. Зачем даром расходовать порох?
— Узнаю тебя, братец, — ухмыльнулся Жак. — По-твоему, мы должны получать ровно столько выгоды, сколько стоят два пушечных залпа. В противном случае пусть пушки лучше молчат.
— Конечно, ты не прав, Эрнст, если в самом деле так считаешь, — заметил отец. — Я не думаю, что это так уж бесполезно. Поднятый флаг на вершине холма вряд ли кто увидит с открытого океана, тогда как пушечные выстрелы слышны на расстоянии доброй мили[93]. И очень неразумно не использовать такой шанс — дать сигнал о нашем присутствии проходящему мимо кораблю.
— Но тогда следовало бы стрелять дважды в день — утром и вечером, — доказывал свое Эрнст.
— Разумеется. Так, кстати, и поступают моряки, — согласился с ним Жак.
— Это совсем другое дело. Они не рискуют остаться без пороха, — не сдавался упрямый Эрнст.
— Пороха у нас предостаточно, — попробовал успокоить сына Церматт. — Два раза в год — весной и осенью по два залпа — расход незначительный. Мне не хотелось бы отказываться от этой традиции.
— Отец прав, — рассудил Жак. — А уж если эти выстрелы и потревожат эхо между Скальным домом и Соколиным Гнездом, то Эрнст пошлет ему извинение в стихах. Эхо будет в восторге. Пойдем, Фриц.
— Но надо предупредить маму, — сказал Франц.
— И нашу дорогую Дженни, — добавил Фриц.
— Я это сделаю сам, — решил Церматт. — Они, чего доброго, разволнуются, услышав выстрелы, и вообразят, что в залив вошел корабль.
Но госпожа Церматт и Дженни уже шли навстречу им из галереи.