фабричную гарь.
Орудует Тула —
советский пушкарь.
Раз!
два!
раз!
два!
Вверх
го —
ло —
ва!
Выгладь да выровняй
шрапнельный стакан!
Дисциплинированней
стань у станка.
Дом,
труд,
хлеб
нив
о —
бо —
ро —
ни!
Не пехотинцы мы —
прямо от сохи
взмоет нас птицами
Осоавиахим*!
Раз!
два!
шаг,
ляг!
Твер —
же
шаг
в шаг!
Войной —
буржуи прутся,
к лету,
к зиме ль
смахнет их революция
с ихних земель.
Гром
рот,
ать,
два!
Впе —
ред,
брат —
ва!
[1928]
Готовься…*
Думай,
товарищ,
о загранице —
штык у них
на Советы гранится.
Ухом
к земле,
пограничник, приникни —
шпора
еще
не звенит на Деникине*?
Может быть,
генерал Шкуро*
взводит
уже
заржавевший курок?
Порасспроси
у бывшего пленного —
сладко ль
рабочим
в краях Чемберленовых*?
Врангель*
теперь
в компании ангельей.
Новых
накупит
Англия Врангелей.
Зря, што ли,
Англия
лезет в Балтийское,
грудь-волну
броненосцами тиская?!
Из-за цветов
дипломатовых ляс
газом
не дует ли
ветер на нас?
Все прикинь,
обдумай
и взвесь,
сам увидишь —
опасность есть.
Не разводить же
на тучах кадрили
строит
Антанта*
свои эскадрильи?!
Экспресс капитала
прет на крушение.
Но скоро ль?
На скорость —
надежда слаба!
И наша страна
пока
в окружении
заводчиковых
и банкирских собак.
Чтоб вновь
буржуями
не быть обворовану,
весь
напрягись
ровнее струны!
Сегодня,
заранее,
крепи оборону.
Крепи оборону
Советской страны.
[1928]
Готовься! Стой! Строй!*
И Врангель и Колчак*
усопли мирно оба.
Схоронят и других…
не бог, так время даст.
Но не усопла —
удесятерилась злоба
Советы окруживших
буржуазных государств…
Капиталисты европейские,
хозяева ученых,
купили
оптом
знание и разум.
И притаился
их
ученейший курчонок,
трудясь над новым
смертоносным газом.
Республика,
с тобой грозят
расправиться жестоко!
Работай так,
чтоб каждый по̀том вымок…
Крепите оборону,
инженер и токарь.
Крепи, шахтер,
газетчик,
врач
и химик!
Войну грядущую
решит
аэропланов рой.
Чтоб бомбовозы
города́ Союза
дырами не взрыли —
летающую мощь
не прекращая, строй!
Шуми по небесам
крылами
краснозвездных эскадрилий.
И день,
когда
подымут пушки зык
и поползет
землей
смертища газовая, —
встречай умело газ,
прекраснейший язык
под маской
смерти
с удовольствием показывая.
Не знаем мы
войны годов и чисел;
чтоб не врасплох пришла,
гремя броней и ковкой,
встречать
любую смерть
заранее учись,
учись владеть
противогазом и винтовкой.
При встрече с нами
заграничный туз
улыбкой вежливой
приподымает ус,
но случай
побороться
он не проворонит.
Рабочие,
крестьяне,
весь Союз —
и день и ночь
готовьтесь к обороне,
чтоб мог ежеминутно
наш Союз
на гром оружия
и на угрозу речью, —
на массу опираясь,
крикнуть:
«Не боюсь!
Врага,
не дрогнувши,
вооруженный встречу!»
[1928]
Товарищи, поспорьте о красном спорте!*
Подымая
гири
и ганте́ли,
обливаясь
сто десятым потом,
нагоняя
мускулы на теле,
все
двуногие
заувлекались спортом.
Упражняются,
мрачны и одиноки.
Если парня,
скажем,
осенил футбол,
до того
у парня
мускулятся ноги,
что идет,
подламывая пол.
Если парень
боксами увлекся,
он —
рукой — канат,
а шеей —
вол;
дальше
своего
расквашенного носа
не мерещится
парнишке
ничего.
Постепенно
забывает
все на свете.
Только
мяч отбей
да в морду ухай, —
и свистит,
засвистывает ветер,
справа
в левое засвистывает ухо.
За такими,
как за шерстью
золотой овцы,
конкурентову
мозоль
отдавливая давкой,
клубные
гоняются дельцы,
соблазняя
сверхразрядной ставкой.
И растет
приобретенный чемпион
безмятежней
и пышнее,
чем пион…
Чтобы жил
привольно,
побеждая и кроша,
чуть не в пролетарии
произведут
из торгаша.
У такого
в политграмоте
неважненькая си́лища,
От стыда
и хохота
катись под стол:
назовет
товарища Калинина
«Давид Василичем»*,
величает —
Рыкова*
«Заведующий СТО*».
Но зато —
пивцы́!
Хоть бочку с пивом выставь!
То ли в Харькове,
а то ль в Уфе
говорят,
что двое футболистов
на вокзале
вылакали
весь буфет.
И хотя
они
к политучебе вя́лы,
но зато
сильны
в другом
изящном спорте:
могут
зря
(как выражаются провинциалы)
всех девиц
в окру́ге
перепортить!
Парень,
бицепсом
не очень-то гордись!
В спорт
пока
не внесено особых мен.
Нам
необходим
не безголовый рекордист —
нужен
массу подымающий
спортсмен.
[1928]
Соберитесь и поговорите-ка вровень с критикой писателя и художника, почему так много сапожников-критиков и нет совершенно критики на сапожников?*
Фельетонов ягодки —
рецензий цветочки…
Некуда деваться дальше!
Мы знаем
о писателях
всё до точки:
о великих
и о
захудалейших.
Внимает
критик
тише тли,
не смолк ли Жаров*?
пишет ли?..
Разносят
открытки
Никулина* вид,
мы знаем,
что́ Никулин:
как поживает,
что творит,
не хвор,
не пьет коньяку ли.
Богемские
новости
жадно глотая,
орем —
«Расхвали,
раскатай его!»
Мы знаем,
чем
фарширован Катаев*,
и какие
формы у Катаева
С писателем
нянчась
как с писаной торбой,
расхвалит
Ермилов*
милого,
а Горбов*
в ответ,
как верблюд двугорбый,
наплюнет
статьей
на Ермилова.
Читатель
зрачком
по статье поелозит
и хлопнет
себя
по ляжке:
«Зачем
в такой лошадиной дозе
подносится
разный Малашкин*?!»
Рабочему
хочется
держаться в курсе
и этой книги
и той,
но мы не хотим —
не в рабочем вкусе —
забыв,
что бывают
жареные гуси,
питаться
одной
духовной едой.
Мы можем
распутать
в миг единый
сложные
поэтические
путы,
но черт его знает,
что едим мы
и в какую
гадость
обуты?!
Малашкиным
и в переплете
не обуется босой,
но одинаково
голодный,
босой
на последний
двугривенный свой
любит,
шельмец,
побаловаться колбасой.
Тому,
у кого
от голода слюна,
мало утешительны
и странны
указания,
что зато-де —
«Луна»
у вас
повисла
«с правой стороны»*.
Давайте
затеем
новый спор мы —
сойдитесь,
критик и апологет,
вскройте,
соответствуют ли
сапожные формы
содержанию —