– Нет, – замотал головой Том.
– О’кей, – кивнул Джерри.
– Вы укрощали когда-нибудь диких лошадей? – быстро спросил Питер О’Нил у мышонка.
– Нет, – признался тот, – но я видел, как это делают другие, когда был пастухом.
– Одно дело видеть, и совсем другое – совершать, – вмешался в разговор Том. – Не делай глупостей, дружище. Ты можешь отдать дух уже сегодня вечером, не побеспокоившись заблаговременно о завещании.
– А вы не суйтесь не в свое дело, мистер, – осадил благородного странника Питер О’Нил. – Если джентльмен хочет попробовать свои силы на новом поприще, никто не вправе ему мешать. Не забывайте, что мы живем в свободной стране, где каждый волен поступать, как ему угодно.
– Не волнуйся за меня, Томми, – похлопал друга по плечу Джерри. – Доверься мне в этом деле так же, как сегодня днем доверился в скачке...
И, чтобы избежать дальнейших разговоров, он схватил лассо – прочную веревку – висевшую на изгороди, и одним прыжком перемахнул через ограду.
Джерри медленно подошел к лошади, которая, почуяв приближение врага, начала бить копытами землю. Мышонок легко запрыгнул на спину лошади. Развязав ремни, которыми она была привязана к столбу ограды, он одновременно набросил ей лассо петлей на нижнюю челюсть и затянул на голове в виде уздечки.
Дикая лошадь впервые почувствовала на себе всадника. Впервые ей было нанесено подобное оскорбление, на которое она для начала ответила пронзительным злобным ржанием.
Резко встав на дыбы, лошадь несколько секунд сохраняла равновесие в этом положении. Джерри не растерялся и обхватил ее шею обеими руками. Вплотную прильнув к лошадиной шее, он с силой сжал ей горло. Не сделай Джерри этого, лошадь могла бы броситься на спину и раздавить под собой седока.
После этого дикая лошадь начала бить задом, интуитивно стремясь сбросить наездника. Этот прием поставил Джерри в особенно трудное положение. Он рисковал быть сброшенным на землю.
– Только не упади сейчас, приятель! – прокричал ему бывалый мустангер. – Если ты сейчас рухнешь, она тебя мгновенно растопчет!
– Не растопчет, я ее сразу пристрелю! – пригрозил Том, выхватывая револьвер. – А заодно и тебя, старый хрыч!
– А меня за что? – испугался Питер О’Нил.
– За то, что вовлек моего друга в такую опасную переделку.
– Разве я принуждал его? – начал оправдываться хозяин. – Он сам этого пожелал.
– Спрячь оружие, Томми! – крикнул мышонок ДРУГУ– Кажется, я уже справляюсь! Лошадь начинает уставать.
И Джерри, действительно, блестяще управился с дикой лошадью. Когда та стала бить задом, мышонок быстро перевернулся на ее спине, обхватил лапами бока и, упершись задними лапами в ее лопатки, не дал себя сбросить.
Еще несколько раз дикарка повторяла эту попытку, но всякий раз вынуждена была уступить ловкости наездника. И, наконец, поняв тщетность своих усилий, взбешенная лошадь перестала брыкаться. Сорвавшись с места, она помчалась по коралю таким галопом, словно собиралась унести Джерри на край света.
Опершись на ограду, Том и Питер О’Нил в продолжении часа следили за этой бешеной гонкой...
Спустя час Джерри разъезжал по коралю уже не на дикой, а на прирученной лошади. Она уже не пыталась сбросить седока. Притихла, покорно признав в мышонке своего укротителя.
Когда Джерри подъехал к Тому и хозяину, те встретили его бурными аплодисментами.
– Ну, что вы, право! – скромно махнул лапой мышонок. – Теперь, мистер О’Нил, вам остается только набросить на шею этой лошадки лассо и отвести в конюшню.
– Да, приятель, ты самый лихой наездник, которого мне когда-либо доводилось видеть, – признал хозяин хижины. – Надеюсь, вы не слишком на меня обижены из-за того неласкового приема который я оказал вам вначале?
– Пустяки, – ответил Джерри, спрыгнув на землю. – Нам с Томом каких только приемов не оказывали!
Питер О’Нил повел укрощенную лошадь в конюшню, а затем проводил благородных странников в свое жилище.
Убранство хижины оказалось скромным, хотя и не лишенным некоторого уюта и комфорта. Стены украшал сплошной ковер из мягких блестящих шкур мустангов. Черные и гнедые, пегие и белоснежные шкуры радовали глаз. Том отметил, что Питер О’Нил не так уж прост, как хочет казаться. Во всяком случае, обладает художественным вкусом!
Мебель в хижине также была проста. Кровать состояла из козлов, обтянутых лошадиной шкурой. Два самодельных табурета и простой стол сколочены из горбылей юкки.
В углу виднелось некое подобие второй постели, сооруженной опять-таки из лошадиных шкур. Совершенно неожиданными в этой спартанской обстановке выглядели полка с книгами и газеты на столе. Прекрасный кожаный сундучок, серебряный кубок чеканной работы, серебряный свисток и охотничий рог, висевший на стене, напоминали не только о далекой цивилизации, но и свидетельствовали об утонченном вкусе Питера О’Нила.
На полу лежали мексиканские, с высокой лукой, седла, уздечка с оголовьем из плетеного конского волоса, поводья и несколько мотков сыромятного ремня.
– Итак, джентльмены, – сказал хозяин, довольно потирая руки, – прежде чем мы поужинаем, я хотел бы рассчитаться с вами.
– О каком расчете идет речь? – не сразу понял Том.
– За эту лошадь, – продолжил Питер О’Нил, обращаясь, преимущественно, к Джерри, перед которым испытывал едва ли не благоговение, – мне заплатили двести долларов.
– Это неплохие деньги, – оценил Джерри.
– Я эту лошадь поймал. Вы ее приручили. Надеюсь, вы согласитесь, что поймать такую строптивицу ничуть не легче, нежели оседлать?
– Разумеется, – подтвердил мышонок.
– Потому я предлагаю поделить эти деньги пополам, – предложил хозяин. – Сто долларов мне, сто – вам.
– О’кей, – протянул мышонок лапку за несколькими купюрами, которые собрался ему подать хозяин.
– Сэр, мы не можем принять этих денег! – неожиданно встрял в разговор Том.
– Но почему? – удивился тот.
– Благородные странники совершают свои подвиги безвозмездно. Они не нуждаются в подачках и плате.
– Это не подачка. Это – благодарность.
Против благодарности Том не имел ничего против, и Джерри наконец-то принял деньги.
Друзья поужинали и славно отдохнули в хижине. Наутро, простившись с хозяином, они продолжили путь.
Глава 11Неожиданная разлука
Том и Джерри ехали рядом, покачиваясь в седлах, и вели неторопливый разговор. Густой и высокий пырей достигал лошадиных животов и стелился ровным зеленым ковром вокруг. Воздух был так неподвижен, что травы застыли, будто заколдованные. Небо без единого облачка раскалилось от солнца, и от него исходил жар, как от огромной плиты. Даже насекомые притихли и не было слышно их обычного назойливого жужжания.
Если бы приятели не были столь заняты разговором, то заметили б, как в природе что-то меняется. Не бывает ни с того, ни с сего тишины, такой неподвижности и покоя. Но Том и Джерри были захвачены важной для них беседой.
– Томми, как ты считаешь, – спрашивал глубокомысленно Джерри, – действительно ли напишут о нас книгу?
– Думаю, не одну, – задумчиво ответил Том. – Наши подвиги будут прославлять многие писатели.
– Как жаль!
– Не пойму тебя, Джерри, – удивился Том. – Тебе не хочется прославиться в веках?
– Дело не в том, – уклончиво ответил Джерри.
– В чем же, мой друг? Объясни.
– Меня мучают сомнения.
– Какие сомнения? Если не будет этих книг, то кто узнает о наших подвигах? А если никто не узнает о них, то никто не будет знать, ради чего они совершались. А если не будут знать, ради чего они совершались, то никто не будет бороться со Злом, никто не поднимется в бой за справедливость, никто не пойдет защищать слабых и обиженных. И что же тогда произойдет? Ты подумал об этом, Джерри? Теперь понимаешь, как нужны те романы и эпопеи, что будут созданы о нас?
– Это я понимаю.
– А чего ты тогда не понимаешь?
– Мои сомнения касаются тех, кто будет писать книги, о которых мы говорим.
Том долго думал над этими словами.
Между тем на краю плоской, как пол, прерии проступили очертания гор. Они были еще далеко, сверкали снежными вершинами, похожими на остроконечные шлемы. Тишина оставалась прежней. Только шуршала трава под ногами лошадей. Природа словно насторожилась перед чем-то грозным.
– Я ничего не могу ответить тебе, Джерри, – сказал после долгого молчания Том. – Я не знаю – кто.
– Кто они будут?
– Да... Но в одном убежден. О благородных подвигах не могут писать люди, низкие душой. Уверяю тебя, что это будут достойные авторы.
– И это я допускаю.
– Что ж тебя, в таком случае, тревожит?
– А то, будут ли они знать о нас все.
– Они будут узнавать от очевидцев о наших делах. Так пишутся все книги.
Джерри многозначительно повел рукой вокруг.
– Где эти очевидцы?
– Ты хочешь сказать...
– Да, Томми, я хочу сказать, что многого они не будут знать.
– Но, может, они обратятся к нам.
– А если мы погибнем?
– Что ты мелешь, Джерри!
– Разве этого не может случиться?
– Я думаю...
– Ведь мы не знаем, какие силы встретятся нам. Не знаем коварства, которым обладают наши враги. Из этого можно заключить, что нас может ожидать буквально все. Ведь мы не отступим, если даже придется принять последний бой?
– Никогда!
– Вот я и говорю...
– Что же ты говоришь, Джерри?
– Может случиться так: никто о нас не будет знать всей правды. Так называемые «очевидцы» могут наплести черт знает что...
– Где же выход?
– Книгу правды должен написать один из нас.
– То есть, я или ты?
– Вот именно!
– Но я и двух слов не свяжу. То есть я способен интересно поговорить, язык у меня подвешен, ты знаешь, но когда я беру в руки перо и смотрю на чистый лист бумаги, со мною что-то происходит... Словно я позабыл все слова. Поверь мне, это правда.
– Я верю. Но почему ты подумал только о себе?