– Тогда в чем же дело? Ты мог сразу убежать. Ну, конечно, хорошо отобедав.
– Ты прав, Джерри. Мне надо было тут же убежать, даже не пообедав. Но я решил показать себя воспитанным котом. Я должен был отблагодарить новых друзей за то, что они перевязали мои раны, помогли мне прийти в себя. Я остался обедать. Во время обеда меня попросили рассказать, кто я и откуда. И я, еще не подозревая об опасности, стал повествовать о своих приключениях, свидетелем которых ты был. Коты и кошки слушали меня, затаив дыхание. А вечером Матильда призналась, что влюбилась в меня и что эта страсть ее сжигает.
– Матильда? Это еще кто?
– Самая красивая кошка.
– И ты поддался ее чарам?
– Джерри, я не забываю ни на миг о моей прелестной Мери Крайтон. Если б в моем сердце родилось какое-то иное чувство, я нашел бы силы задушить его. Уж поверь мне! Но тут совсем другое.
– И что ж тут?.. – со скрытой насмешкой спросил Джерри.
– Как ты не понимаешь!
– Не понимаю пока. Такой тугодум...
– Матильда любит меня. Если я уйду, она умрет.
– Ты в этом уверен, Томми, то есть в том, что она умрет?
– Совершенно уверен!
– Так, значит, вот почему ты не можешь продолжить путь, который сулит великие подвиги!
– Эти подвиги не оправдают смерть Матильды.
– Ты думаешь?
– Да.
Теперь пришло время задуматься Джерри. Он вытащил бы друга из огня. Он выволок бы его из воды. Но из того сладкого плена, в который Том сам себя загнал, спасти было трудно, потому что сердце великого странника было поистине благородным.
Надо было крепко подумать.
Но прежде – разведать обстановку.
Глава 15Матильда
Поместье, или асиенда миссис Брейтон протянулась вдоль дубовой рощи, за которой текла неширокая речка. Если измерить асиенду в ширину, то можно набрать более трех милей, но к югу в прерию она уходила на шесть миль.
Дом стоял на срезанном плоском холме. В первую очередь бросались в глаза его чистые белые стены. Местоположение асиенды было выбрано из соображений самообороны, ибо строилось в те времена, когда колонисты опасались набегов индейцев.
Фасад дома был обращен в сторону прерии, которая расстилалась до самого горизонта. Архитектурный стиль помещичьего дома можно было назвать мавританско-мексиканским. Дом – двухэтажный, с плоской крышей, асотеей, был обнесен парапетом. Внутри находился вымощенный плитами двор – «патио» – с фонтаном и лестницей, ведущей на асотею. Массивные деревянные ворота главного входа впечатляли своей солидностью, по бокам находилось два окна, через которые можно было увидеть, кто стучится в дверь.
Том и Джерри ловко забрались на сложенный из кирпича забор и устроились там, притаившись под ветвями Дерева, которое росло рядом.
Во дворе лениво прогуливались кошки, в основном, парами. Одни, о чем-то неторопливо беседуя между собой, другие нежились на солнце, вытянувшись на чистых плитах близ фонтана, третьи сидели на ступеньках лестницы, ведущей на крышу, а четвертые ходили по асотее и даже собирались группами, оживленно спорили. Тут было такое количество кошек, что у Джерри бешено заколотилось сердце. Едва ли еще какому-то мышонку в мире доводилось видеть столько котов и кошек сразу!
Из дому вышла хозяйка, яркой и броской внешности женщина в легком платье, через которое просвечивало ее тело. Она несла на руках две подушки. Женщина заботливо подложила подушки под задремавших котов, которые даже не соизволили приоткрыть глаза, а только лениво промурлыкали.
– Ах вы, мои хорошие! – лепетала женщина. – Я поняла, что вы мурлычите. Я знаю, как вы меня любите.
На самом деле первый кот, когда хозяйка стала укладывать его на подушку, сказал приятелю:
– Уж лучше бы отстала эта дура. Царапнуть ее, что ли?
– Не валяй дурака, Генри, – ответил второй. – Ты забыл помойную яму, возле которой мы жили последние месяцы?
– Ты прав, Майкл, нам не надо забываться. Но было бы куда лучше, если бы она убралась.
Хозяйка погладила кота с умилением.
– Ах, моя умница! Ах, моя прелесть! Какая у тебя стала шерсть. Гладкая да пышная. А каким ты пришел. Голубчик мой!
Джерри, как и Том, запросто понимал человеческий язык. Люди в его глазах выглядели жалкими и ничтожными, потому что не понимали даже элементарного кошачьего языка, уж не говоря о мышином. И он не преминул тотчас сообщить об этом Тому.
– А это что еще за мышиный писк? – легкая гримаса появилась на лице хозяйки, когда она услыхала голос Джерри.
– Надо ж такое подумать! – воскликнул Джерри с возмущением. – Разве можно после этого уважать людей! Мышиный писк! – передразнил он. – Да за этим мышиным писком стоит язык Диккенса и Рабле!
Джерри имел в виду в данном случае не английский и французский языки. Ему не важно было, на каком языке талдычит человек, хоть на китайском, хоть на японском, хоть на русском. Он понимал любой, потому что воспринимал человеческие чувства. Диккенса и Рабле, о которых он слышал от начитанного Тома, Джерри вспомнил потому, что эти господа тоже были сочинителями, то есть своим братом-писателем, и уж слов всяких-разных знали предостаточно. Так, в одном мышином писке могло скрываться больше, чем во всем словарном запасе этих классиков... Естественно, Джерри уважал и Диккенса, и Рабле, тем более, что никогда не читал произведений ни того, ни другого. Ему даже было жаль, что скоро придет время, когда забудут об этих писателях, назовут их второстепенными, потому что в мире появится первостепенный автор, мастер бестселлеров по имени Джерри.
Но это – в будущем, а теперь надо было присмотреться к тому, что происходило во дворе.
– Должен сказать, – заметил Джерри, – эти коты и кошки относятся к своей хозяйке, безо всякого почтения.
– К сожалению, так, – вздохнул Том.
– Они держатся настолько высокомерно и напыщенно, словно все до одного происходят из старых княжеских и королевских фамилий.
– Да о чем ты говоришь! Это все бывшие бродяжки – без рода, без племени. Миссис Брейтон подобрала кого где придется. В основном, выходцы с помоек и свалок...
– Могли бы остаться благодарны...
– Да они уже давно позабыли о своем прошлом.
– Хозяйка слишком их балует.
– В том-то и дело. Ты не замечал, Джерри, что если кого-то очень любить, то он становится неблагодарным? Думает, что заслуживает этой любви, что своим существованием приносит другим счастье, и оттого становится нетерпимым, злым, заносчивым и чересчур гордым?
– Надеюсь, ты не обо мне говоришь, Томми?
– Как ты можешь такое подумать, Джерри! Мы ведь друзья!
– Хотел бы добавить – боевые друзья.
– Увы! Было так, но теперь...
– А где та? Неповторимая кошечка?
– Ты говоришь непочтительно, если хотел поинтересоваться, где Матильда.
– Плевать мне на нее!
– Джерри, если ты будешь продолжать в таком тоне, я буду вынужден вызвать тебя на дуэль.
– Даже так?
– К этому призывает честь Матильды.
– И ты ради этой чести готов заколоть меня шпагой?
– У меня нет другого выхода, как бы я тебя ни любил.
– О, Том! Покажи мне скорей эту Матильду.
– Ее нет, она еще изволит почивать.
– Все проснулись, а она дрыхнет.
– Джерри, я тебя предупредил!
– Ну, спит, спит. Почивает...
– Она имеет на это право.
– Это еще почему? Она является атаманшей среди этой голытьбы?.. Ладно, успокойся, Томми. Я больше не буду говорить в таком тоне. Но кто сия вельможная кошка по имени Матильда?
– Она тут первая дама. Ее пробуждения ждут все.
– Так ее почитают?
– К твоему огорчению, должен признаться, что это не совсем так. Большинство из этих бывших бродяг ждут ее безо всякого почтения, хотя и стараются скрыть это. Дело в том, что пока Матильда не выйдет из покоев, кошкам не подают завтрак. Так уж тут заведено.
– Первая дама кошачьего питомника! Звучит! Но кто выбрал ее первой дамой? Не могла же хозяйка назначить?
– При чем тут хозяйка? Кто ее послушает? Ее принимают за рабыню даже вчерашние распутные кошки. Подлинной хозяйкой в этой асиенде является Матильда.
– Значит, кошки сами выбрали ее своей госпожой?
– Ее не все почитают, о чем я скорбно сообщаю тебе, но уж боятся-то все.
– Чем же она их запугала?
– Матильда – самая прекрасная и благородная кошка в мире. Она не опустится до того, чтобы кого-то пугать. Она настолько превосходит всех по красоте и уму, что ей просто нельзя не подчиниться.
– Боюсь, весь этот сброд не очень-то разбирается в таких понятиях, как красота и ум, а тем более – благородство.
– Ты, пожалуй, прав, – вздохнул Том.
Джерри заметил рыжего кота, который расхаживал туда-сюда больше других, останавливался у каждой группы и прислушивался, о чем говорят.
– Кто вон тот рыжий? – спросил Джерри.
– Я не хочу о нем говорить, – отвернулся Том.
– Почему?
– Он доносит на своих товарищей.
– Понятно. Доносчик, шпик. Насколько он приближен к первой даме?
– Когда просыпается Матильда, она первым зовет на доклад этого рыжего.
– А кто тот, что развалился у фонтана? Он здоров, как бизон. Но морду я не назвал бы доброй.
– Его зовут Лом.
– Подходящее имя, но оно мало что мне сказало.
– Не лучше ли поговорить о ком-либо другом?
– Почему, Томми? Меня заинтересовал этот Лом. Он все время лежит на солнце и спит?
– Я бы хотел этого.
– Чем же он занимается, что ты хотел бы его видеть постоянно спящим?
– Ты заставляешь меня говорить страшные вещи. Посмотри на того печального кота.
Джерри перевел взгляд на первый угол двора, куда показал Том. Он увидел пожилого кота, который ходил кругами, заложив лапы за спину и опустив большую умную голову.
– Кто это?
– Великий философ.
Джерри заметил, что великий философ хромал.
– Великий хромой философ, – сказал Джерри.
– Он не хромал. Ногу ему повредил Лом.
– За что?