Но прежде чем принимать окончательное решение о бегстве, Антон решил попробовать еще один способ защиты. Он обратился за помощью к своим ученикам и сторонникам.
Идея заключалась в том, чтобы организовать массовую поддержку со стороны тех людей, которые непосредственно знали результаты его работы.
— Пусть сами рабочие и мастера скажут, во благо или во вред им наша деятельность, — объяснял он план Федору Сопину.
— А их показания будут иметь вес?
— Должны иметь. В конце концов, именно о них идет речь.
— Но организация такой кампании может быть истолкована как подготовка бунта.
— Может. Но другого выхода я не вижу.
Кампания в защиту Антона началась в апреле 1767 года. Письма и петиции в его поддержку стали поступать из разных концов России.
Писали рабочие уральских заводов, мастера тульских мануфактур, управляющие олонецких рудников. Все они свидетельствовали о том, что деятельность Антона приносила только пользу.
— "Антон Кузьмич научил нас работать лучше и жить достойнее, — писали тагильские горняки. — Благодаря ему мы получили образование, хорошие условия труда, справедливую оплату. Если это преступление, то мы готовы быть соучастниками."
— "Методы господина Глебова увеличили доходы нашего завода в три раза, — свидетельствовал калужский заводчик. — При этом рабочие стали более лояльными и производительными. Не понимаю, за что его обвиняют."
— "До приезда учеников Антона Кузьмича наш край был бедным и отсталым, — писали олонецкие крестьяне. — Теперь здесь работают современные предприятия, люди получили работу и достаток. Как можно обвинять человека, который принес нам процветание?"
Поток поддерживающих писем произвел впечатление даже на противников Антона. Трудно было игнорировать мнение тысяч людей.
Но Елагин не сдавался. Он организовал встречную кампанию, собирая показания недовольных и пострадавших.
— "Этот Глебов развратил наших рабочих, — жаловался один из московских фабрикантов. — Они теперь требуют таких условий, которые разорят любое предприятие."
— "Его ученики подрывают авторитет управляющих, — писал уволенный приказчик. — Они внушают рабочим, что те имеют какие-то права."
— "Под видом технических новшеств этот человек распространяет опасные политические идеи", — утверждал анонимный доноситель.
Война писем продолжалась несколько недель. Общественное мнение колебалось то в одну, то в другую сторону.
В это время произошло событие, которое могло решить исход борьбы. В конце апреля 1767 года случился пожар на одном из петербургских заводов. Огонь охватил несколько зданий, угрожая перекинуться на жилые кварталы.
Антон, узнав о пожаре, немедленно выехал на место происшествия. Его знания по взрывчатым веществам и химии могли помочь в борьбе с огнем.
— Нужно создать защитную полосу, — сказал он прибывшим пожарным. — Взорвать несколько зданий на пути огня.
— А если взрыв только усилит пожар? — сомневались они.
— Правильно проведенный взрыв создаст разрыв, через который огонь не перекинется.
Антон лично руководил подготовкой взрывов. Это было опасно — в любой момент мог прибыть приказ об его аресте. Но он не мог остаться в стороне, когда требовалась помощь.
Операция прошла успешно. Взрывы создали защитную полосу, пожар был локализован и вскоре потушен. Несколько жилых кварталов были спасены от уничтожения.
— Спасибо вам, — говорили жители спасенных домов. — Без вас мы остались бы без крова.
Эта история быстро стала известна всему Петербургу. Трудно было обвинять в измене человека, который рисковал жизнью ради спасения города.
Елагин понял, что общественное мнение поворачивается против него. Нужен был более сильный ход.
В мае 1767 года он сыграл свою последнюю карту. Через своих агентов он организовал провокацию на одном из уральских заводов.
Группа подставных лиц подняла бунт, требуя "освобождения учителя Глебова и установления справедливости". Бунт был заранее обречен на провал, но он создавал видимость связи между деятельностью Антона и революционными выступлениями.
— Видите! — торжествующе заявил Елагин. — Его сторонники поднимают мятеж! Это прямое доказательство подрывной деятельности!
Новость о "бунте учеников Глебова" быстро дошла до Петербурга. Елагин немедленно потребовал ареста Антона как "вдохновителя мятежа".
— Что будем делать? — спросил Протасов, принеся известие о новых обвинениях.
— Уезжать, — решительно ответил Антон. — Медлить больше нельзя.
— А как быть с работой? С учениками?
— Работа продолжится без меня. А ученики уже достаточно самостоятельны.
— Куда поедете?
— Пока не знаю. Главное — уйти от преследования.
Антон начал готовиться к побегу. План, разработанный заранее, предусматривал несколько вариантов маршрута.
Самым безопасным казался путь через Архангельск. Оттуда можно было на корабле добраться до Англии или Голландии.
— Антон Кузьмич, — сказал Ломоносов, узнав о планах, — может, стоит еще раз попробовать объясниться с императрицей?
— Бесполезно, Михаил Васильевич. После провокации с бунтом любые объяснения будут выглядеть как оправдания.
— А что, если бунт был подстроен?
— Докажите это. Елагин позаботился о том, чтобы все выглядело правдоподобно.
— Тогда... тогда счастливого пути. И возвращайтесь, когда будет возможно.
— Вернусь обязательно. Россия — моя страна, и я не намерен от нее отказываться.
Побег был назначен на ночь 15 мая 1767 года. Антон должен был тайно покинуть Петербург и направиться к Архангельску.
Но планы нарушились в самый последний момент. Вечером 14 мая к дому Антона подъехал отряд гвардейцев.
— Господин Глебов! — крикнул офицер. — Именем императрицы вы арестованы!
Антон понял, что опоздал. Кто-то выдал его планы, или Елагин просто решил не рисковать.
— По какому обвинению? — спросил он, выходя из дома.
— По обвинению в государственной измене и подготовке мятежа.
— Могу я взять с собой необходимые вещи?
— Только самое необходимое. И под наблюдением.
Антон быстро собрал небольшую сумку. В нее он положил самые важные документы, немного денег и записную книжку с адресами верных людей.
— Передайте Михаилу Васильевичу Ломоносову, — сказал он слуге, — что ртутный след привел к цели.
Слуга не понял смысла фразы, но запомнил и передал. А Ломоносов понял — это был условный сигнал о том, что план побега раскрыт и Антон арестован.
Карета с арестованным покатила по ночным улицам Петербурга. Антон смотрел в окно на знакомые дома, на мосты через каналы, на шпили церквей.
— Не знаю, увижу ли все это снова, — думал он. — Но если выживу, обязательно вернусь.
Его везли не в обычную тюрьму, а в Петропавловскую крепость — туда, где содержались самые опасные государственные преступники.
— Значит, дело серьезное, — понял Антон, увидев мрачные стены крепости.
Камера оказалась небольшой, но относительно чистой. Каменные стены, узкое окно под потолком, железная кровать, стол и стул.
— Здесь вы будете находиться до суда, — сказал тюремщик. — Свидания не разрешаются, переписка запрещена.
— А когда будет суд?
— Когда следствие закончится.
— А сколько это может длиться?
— Сколько потребуется.
Оставшись один, Антон попытался осмыслить происшедшее. Елагин добился своего — главный противник устранен, дело дискредитировано, сторонники деморализованы.
Но война еще не была проиграна. У Антона оставались ученики, друзья, сторонники. И они не должны были сдаваться.
Главное теперь — выжить и дождаться лучших времен. А они обязательно придут. История не стоит на месте, и прогресс нельзя остановить надолго.
В своей камере, на листке бумаги, который удалось сохранить, Антон написал:
"Ртутный след привел меня в тюрьму. Но ртуть — металл живучий. Сколько ее ни дави, она всегда найдет щель, чтобы просочиться наружу.
Мои идеи тоже живучи. Их нельзя запереть в тюрьму, нельзя казнить, нельзя забыть. Они будут жить в людях, которых я учил, в технологиях, которые мы внедрили, в принципах, которые мы утвердили.
Я проиграл сражение, но не проиграл войну. Борьба за справедливость и прогресс продолжится. И рано или поздно истина восторжествует."
Он спрятал записку в подкладку одежды и приготовился к долгому ожиданию. Впереди были допросы, суд, возможно — казнь. Но также впереди была надежда на освобождение и возвращение к работе.
Ртутный след, который привел его в тюрьму, когда-нибудь выведет и обратно к свободе. Нужно только набраться терпения и не сломаться под давлением.
Первые дни в Петропавловской крепости были самыми тяжелыми. Антон привык к активной жизни, к постоянной работе, к общению с людьми. Внезапная изоляция стала тяжелым ударом.
Но постепенно он адаптировался к новым условиям. Тюремная жизнь имела свой ритм, свои правила, свои возможности.
Утром — подъем по звонку колокола. Завтрак — каша и хлеб. Затем — долгие часы одиночества в камере. Обед — щи и каша. Снова одиночество. Ужин — хлеб и вода. Сон.
Но в этом однообразии Антон нашел свои преимущества. Впервые за много лет у него появилось время для размышлений, для анализа прожитого, для планирования будущего.
Он мысленно писал книгу о своем опыте в XVIII веке. Главы складывались в голове, факты систематизировались, выводы формулировались.
— Если выберусь отсюда, — думал он, — напишу подробные воспоминания. Пусть потомки знают, как это было.
Через неделю заключения к нему пришел следователь — коллежский советник Иван Алексеевич Ржевский, человек лет пятидесяти, с умными, но холодными глазами.
— Господин Глебов, — сказал он, усаживаясь за стол в камере, — вы обвиняетесь в серьезных преступлениях. Готовы ли дать показания?
— Готов ответить на любые вопросы, — ответил Антон. — Но хочу знать, в чем конкретно меня обвиняют.
— В государственной измене, подрыве общественного порядка, распространении вредных идей среди простого народа и подготовке мятежа.