Легко так, играючи, белка выскочила на конец самой верхней ветки. За ней! Том изогнулся для последнего, решающего прыжка. Рывок — длинное кошачье тело распласталось в воздухе, лапы вытянуты: схватить! И в тот же миг белка оторвалась от дерева, плавно, красиво пролетела, руля хвостом, и опустилась на соседней сосне.
Том упал на то самое место, откуда прыгнул, но тут ветка подалась под его тяжестью, и полетел он вниз, только в ушах засвистело. Десять метров летел, со всего маха — в снег! Выскочил из сугроба, уши, глаза, усы — всё снегом облепило. А белка знай себе щёлкает на соседней сосне. И прыгает, словно пляшет, распустив свой хвост.
Том даже не стал глядеть на неё, до того был сконфужен. Весь сжался и побрёл домой на сетер, сопровождаемый верным Пелле.
Зима в разгаре: дни короткие, ночи долгие, тёмные, трескучий мороз. Под студёно мерцающими звёздами звучит протяжный, голодный лисий вой; среди скал, покрытых натёками льда, жутким голосом ухает филин. С крутого горного склона доносится мяуканье рыси. Сидит голодная на седой сосне, посеребрённой морозом, дрожит от стужи, добычу подстерегает. В эту студёную, мрачную пору, кто мог, все под снегом захоронились. Крупная дичь в лесной чаще укрылась: всё ж не так холодно. Чу! Опять рысий крик, хриплый, жестокий, и зайчишку под заснеженным кустом дрожь бьёт от страха.
Ох, не сладкая жизнь диким котам, когда нечего есть-пить!.. Худые дни наступили для сетерских жителей. Лягут на овчине, прильнут друг к другу, а кишки от голода сводит. Хорошо ещё, оба привыкли, что раз на раз не приходится. Кое-как перебивались, нет-нет да попадётся какая-нибудь мышь. Если же совсем невмочь становилось, Том и Пелле шли в лес. Конечно, в такой мороз нелегко птицу высмотреть, она уже не «купалась» в снегу, больше под густыми деревьями пряталась. Но Том новую хитрость освоил: обойдёт вокруг дерева и, коли приметит у самого ствола глухарку либо куропатку, вдруг прыгнет в просвет между ветвей, напугает птицу, она взлетит, забьётся в сучьях, тут её и лови! Потом вместе с Пелле по очереди волокут добычу домой. Одной глухарки хватало им на несколько дней. Дома уже весь пол был усыпан обглоданными косточками.
Пили как обычно — лизали лёд в замёрзшем жёлобе. А если выдастся день потеплее, подтает, удавалось и водички полакать.
Охотясь, Том и Пелле с каждым разом заходили дальше в горы. Возле сетера уже вся птица перевелась. Слишком беспокойно: ни в снегу, ни под деревьями нет спасения от котов. И вот лунными вечерами Том и Пелле шли вверх по речке, по льду, иногда сворачивая на берег.
До чего же красиво — река змеится точно серебряная лента, тут и там исчерченная зубчатыми тенями елей. И весело: на блестящем льду лапы поминутно разъезжались в разные стороны.
Однажды Том и Пелле забрели особенно далеко вверх по долине, попали в незнакомые места. Здесь по обе стороны реки было много сетеров.
В пустых коровниках друзья поймали несколько мышей. А на одном сетере пробрались через разбитое окно в дом и попировали жильцами, которых привлекли корки сыра и другие объедки. От внезапного нападения мыши растерялись, заметались по полу и одна за другой попались в лапы котам.
Через то же окно друзья выскочили наружу и продолжили своё путешествие по льду, по переливам лунного света. Но что это — какой-то необычный запах? Том и Пелле замерли, потянули носом воздух…
Запах принесло ветерком с берега, там стоял сетер, из трубы которого ещё струился дымок, хотя топили несколько часов назад. Том узнал запах, и опять в памяти его возродилось давно забытое. Словно кто-то окликнул его из бесконечной дали: «Том, кис-кис, Том, иди сюда!»
И он пошёл к сетеру, часто останавливаясь и ловя неслышные голоса: «Том, иди сюда, скорей, Том!»
Вот он уже на крыльце, стоит, прислушивается. В доме тишина, запах сильнее прежнего. Том вдохнул воздух с дымком и снова услышал зов: «Иди сюда, Том, кис-кис!»
Пелле сидел поодаль. Он ничего не слышал. Его этот запах только пугал.
Кто среди зимы обосновался на сетере? Охотник Туре, кто же ещё! Он любил надолго забраться в горы; захватив с собой ружьё, капканы, силки, переходил с сетера на сетер и неделями домой не возвращался. Люди только дивились, как ему там не страшно одному. Гоняет на лыжах по буграм да по скалам, долго ли ногу сломать? А в горах, вдалеке от села и людей, перелом ноги — это же верная смерть! Соседи ему так и говорили: мол, не ходи в одиночку, пропадёшь. Да разве его урезонишь… Туре надеялся на себя и на свои силы, любил ходить сам по себе, без попутчиков.
А охотник он был славный, любому известно. Ни разу ещё не возвращался домой с пустыми руками, по птице бил влёт почти без промаха — конечно, если расстояние не слишком большое. Издали, наудачу стрелять не любил, зря пороха не переводил. Туре вообще не жаловал расточительства. Еды брал с собой самую малость: несколько буханок хлеба, патоки немного, килограмм маргарина. Нередко случалось задержаться в горах дольше, чем было задумано. Кончится патока, кончится маргарин — ест сухой хлеб. А потом и хлеб весь выйдет. Ничего, Туре не пропадёт: зажарит на углях зайца или рябчика — вот и перебился.
Зато идёт домой с охоты — и птицу, и зайцев несёт. Раз даже росомаху добыл, хорошие деньги за неё выручил и отложил впрок. Люди говорили, у него уже немало накоплено.
Вдоль рек и речушек Туре капканы ставил на выдру. Шкурка выдры дорого стоила, а он, как зима, три-четыре шкурки добудет, это уж точно.
Сегодня он только под вечер с гор спустился, за день до того умаялся, что не стал даже капканами заниматься, наскоро перекусил — и спать.
Медленно, словно нехотя шли Том и Пелле прочь от сетера. Том на сей раз позади брёл, жалко было ему покидать место, которое вызвало такие добрые воспоминания из далёкого прошлого. Нет-нет, мотнёт головой, тихонько мяукнет. Совсем было от Пелле отстал, вдруг сорвался с места, налетел на друга и шутя цапнул его за ухо. Так у них обычно начинались дружеские потасовки. И вот уже оба кота покатились кубарем по серебристому льду…
А потом затрусили по речке домой. Разбегутся и едут по льду. Потеха! До самого дома продолжалась игра, весь лёд кошачьи следы исчертили. Только у своего сетера друзья свернули на берег. Спать пора.
Утром Туре, как только проснулся, достал из рюкзака два капкана и пошёл их ставить. Мимо сетера протекал маленький ручеёк. В том месте, где он впадал в реку, вода не замерзала зимой, и тут водилась выдра. Туре уже поймал двух. А чуть подальше от берега, на быстрине, тоже была полынья. И здесь охотник не раз примечал знакомые следы.
Вышел Туре на крыльцо да и замер на месте. Что за гости приходили ночью? На ступеньках две цепочки следов, один на кошачий похож, — но откуда в здешней глуши быть кошке? Второй след намного крупнее: рысий, чей же ещё! Да, но как это понять? Кошка и рысь вместе не ходят! А тут… Как ни смотри, один след кошачий, точно. Но ведь невозможно это, не может быть. Ладно, сперва капканы поставить, потом можно пройти по следу.
Туре насторожил капканы, но тут пошёл снег, и идти по следу уже не было смысла. Охотник вернулся на сетер и заварил кофе. Лучше отдохнуть сегодня, всё-таки вчера тяжко пришлось. Не один десяток километров отмахал, выслеживая росомаху, совсем из сил выбился. Нелёгкое ведь это дело — росомаху преследовать: она такая бродяга, все горы исходит.
Целый день Туре отдыхал. Вечером снег прекратился, и перед сном охотник проверил капканы. Ничего, но следов в устье ручья множество — и старые, и совсем свежие. За ночь, глядишь, попадётся…
После снегопада установился трескучий мороз. Яркая луна освещала заснеженный лес леденящим мертвенным светом. Коты лежали в доме на овчине. Что-то тревожило Тома. Он вспоминал вчерашний вечер, запах дыма и человека. Нет-нет да и соскочит на пол, и ходит, мяукает. Пелле удивлённо смотрел на него сонными глазами. В конце концов Том вышел из дома. Как ни уютно на тёплой овчине, пришлось и Пелле за ним отправляться.
Он даже недовольно мяукнул в сенях. Вниз по откосу на речку. Лёд уже не блестел, как вчера, — снегом занесло. Лишь кое-где на открытых местах порошу смело ветром. Впрочем, снегу выпало не так уж много, и коты быстро шли вверх по реке к сетеру, где побывали накануне. Тома неодолимо влекло туда — ещё раз ощутить запах, который снился ему всю ночь. Во сне он слышал опять далёкие, чем-то знакомые голоса.
С каждым шагом росло нетерпение Тома, он бежал всё быстрей и быстрей. Пелле далеко отстал и никак не мог взять в толк, куда это их несёт в такую стужу. Лёд глухо трещал от сильного мороза.
Вот он, сетер… Том потянул воздух носом. Запах вчерашний! Он хотел пройти прямо к дому, но Пелле приметил на льду какое-то чёрное пятно. На белом отчётливо выделялось незамёрзшее устье ручья.
Том пошёл за Пелле; вспомнился почему-то странный зверь, виденный однажды на реке, тот самый, который прыгнул в воду — и под лёд, и пропал, больше не появлялся. Ни до этого, ни после Том не видел такого чуда. Может, теперь они снова его встретят, зверя того? Том предостерегающе заворчал. Мол, поосторожнее, Пелле, наскочишь на что-нибудь опасное.
Но Пелле и без того спрятался бы за Тома, если бы опасался зверя встретить. Он уловил запах рябчика, которого Туре положил для приманки на капкан. Вот и поспешил вперёд, не слушая предостережения друга.
Прыжок! Пелле схватил рябчика. Что-то щёлкнуло… Тишина. Почему так тихо? И почему Пелле не возвращается? Ведь на него никто не напал, и вообще никакие звери не показывались.
Прижимаясь к снегу, готовый в любой момент дать отпор, Том медленно приближался к чёрному пятну. Никакого движения. Вот и Пелле лежит. Том осторожно понюхал друга. Почему он не двигается?..
Громко, испуганно Том мяукнул. Легонько укусил Пелле за шиворот, потормошил его — вставай, мол. Но Пелле оставался недвижим.