А две недели спустя на улицах Бастони появились разведчики-сильванцы — до них дошли слухи, что маркиз Лафайет эвакуируется. Слухи оказались верными: разведка дошла до причалов бастоньского порта, не встретив по дороге ни одного французского солдата.
— Опоздали вы, ребята, — ухмыльнулся старый рыбак, сидевший с удочкой на краю деревянного пирса. — Последние военные корабли Франции ушли ещё пять дней назад.
Смущение сильванских волонтёров быстро уступило место ликованию: неужели всё, конец войне?
…Спустя два месяца французский Конвент заключил мир и признал независимость североамериканских колоний. Сделано это было мимоходом — у Конвента хватало других важных дел: Конвент арестовал короля Людовика XVI и теперь решал, за что его судить, казнить его или помиловать, и если казнить, то повесить его или отрубить ему голову.
Двенадцатилетняя война закончилась.
1789 год
— Свободный народ Объединённых Штатов! Вы завоевали свою независимость, и вы теперь вправе пожинать плоды своих трудов! Мы будем жить в новой, подлинно свободной стране, где не будет ни королей, ни аристократии, ни какого-либо привилегированного класса вообще! В нашей республике вы сами будете избирать себе руководителей — и не навсегда, а на строго определённый краткий срок, чтобы избранный вами президент не смог превратиться в тирана. Не вы для республики, а республика для вас, и если тот, кому вы доверили управлять, будет плохо это делать, вы вправе сказать ему: «Уйди, мы тебя больше не хотим!». Это я говорю вам как законно избранный президент — первый президент нашей страны.
Центральная площадь Филадельфии и прилегающие к ней улицы были запружены народом — Шамплен видел белые пятна лиц на фоне моря одежд, самых разнообразных, от мундиров солдат и курток фермеров до камзолов негоциантов, сюртуков землевладельцев и сутан священников.
— Принятая нами Конституция обеспечит кооперацию всех штатов нашей федерации — e pluribus unum, единое из многого; гарантирует справедливость и общественный порядок, обеспечит защиту от внешних врагов и процветание, защитит ваши свободы в настоящем и будущем. Это, и только это является целями нашей Конституции!
Огюст Шамплен слышал слитное дыхание тысяч людей и чувствовал на себе взгляды тысяч глаз. Он ощущал себя частью этой человеческой массы и, казалось, искреннее верил в то, что он говорил всем этим людям.
— В нашей республике будут строго соблюдаться права человека, дарованные ему от рождения: право на жизнь, свободу, здоровье и собственность! Вы завоевали свою свободу с оружием в руках, вы будете её защищать, и поэтому право хранить и носить оружие — это право любого гражданина Объединённых Штатов Америки. Живите, трудитесь и богатейте: перед вами огромная страна, принадлежащая вам — ваша страна!
Толпа разразилась ликующими криками, и Шамплен замолчал, переводя дыхание. «Мы шли к этому часу много лет» — думал он.
— Республика, тут двух мнений быть не может, — Шамплен обвёл взглядом лица всех членов «Конгресса борцов за свободу», — но какая? Человечество накопило большой опыт демократического правления — вспомним хотя бы Элладу и Рим. Монархия — это неизбежно тирания, наша страна будет процветать, только будучи республикой.
— Выборность всех органов исполнительной, законодательной и судебной власти на определённый срок, — начал Тома Жефри.
— В Конституции должны быть просто и ясно прописаны первичные права человека, — предложил Жан Адамо, — народу не нужны сложности. «Свобода, равенство, братство» — что может быть понятнее и привлекательнее?
— И собственность, — добавил Легран.
— Несомненно, — согласился Сэмуэль Адамо под одобрительные кивки, — это основа основ.
Отец Бюжо слушал, чуть прикрыв глаза, — очень внимательно слушал.
— Наша Конституция и наше государство создаются в уникальных условиях, — сказал он. — Нам нельзя копировать античные демократии. Более того, я настаиваю, чтобы само это слово — демократия — не было упомянуто в тексте Конституции. В дальнейшем это позволит избежать некоторых… недоразумений.
— А зачем нам копировать Грецию или Рим? Здесь, на американском континенте, есть превосходный образчик народного управления, причём федеративного, в отличие от тех же греческих полисов.
— Что вы имеете в виду, Огюст?
— Ирокезов, господа. Лига Шести племён — вот пример государственного устройства, доказавшего свою эффективность. Выборность вождей, коллегиальность принятия решений, соблюдение интересов каждого племени, входящего в союз, и всей федерации в целом — это ведь те же наши Объединённые Штаты! Зачем что-то изобретать, когда это уже сделано?
— Но ведь ирокезы, — возразил младший Адамо, — дикари! Они…
— Эти дикари, — перебил его Шамплен, — подмяли под себя множество племён, и они помогли нам победить. Их называют «римлянами лесов» не только за их воинственность и отвагу, но и за весьма совершенную форму правления, похожую на древнеримскую, — ни у одного другого племени индейцев нет ничего подобного. Я хорошо знаю народ ходеносауни.
— Прямые выборы хороши, пока численность населения не превышает определённого предела. Не вы один внимательно изучали ирокезов, Шамплен, — в голосе Бюжо мелькнул еле заметный сарказм, — я тоже этим занимался. Я знаю и об их нравах, и о Мировом Дереве, и о пророке Деганвида, и о Гайавате. Сами ирокезы признают, что их выборная система даёт сбои, когда избирателей слишком много. Система выборов должна быть многоступенчатой: народ выбирает выборщиков — людей, которым он доверяет, — а уже выборщики избирают президента.
— При прямых выборах, — Жефри нервным движение поправил волосы, — когда органы управления будут избираться непосредственно народом, большинство голосов будет принадлежать не просвещённому населению, а массам, что повредит демократии! Это будет уже охлократия, господа!
— А кого вы подразумеваете под «просвещённым населением»? — поинтересовался «духовный отец» Бюжо. — Вы предлагает совместить выборы с экзаменами по латыни?
— Не стоит придираться к словам, почтенный отец, — Мишель Легран улыбнулся, — думаю, не ошибусь, если скажу, что мерилом ценности и просвещённости человека служит его благосостояние: если человек ленив или глуп, он беден, значит… Богатство угодно Богу, не так ли?
— Да, Мишель, — поддержал Леграна сконфузившийся было Жефри, — именно это я и хотел сказать. В конце концов, в Древней Греции так и было: право голоса имели только имущие граждане!
— Я так и думал, мой дорогой Тома, — безмятежно заметил Бюжо, вновь прикрывая глаза. — Неточность и широкий смысл слов — опасная штука… Вот поэтому я и предлагаю не упоминать в тексте Конституции слово «демократия»: оно может быть неправильно понято.
— Французские мыслители считают, что все люди равны, — сказал Самуэль, — что мы будем делать с неграми? Давайте называть вещи своими именами: работорговля — это очень большой источник доходов, и всё хозяйство Луизиан и Пэи-де-Фам держится на рабстве.
— Давайте оставим это грядущим поколениям, — предложил Жефри, — нельзя же всё сразу…
— А как быть с равноправием женщин? — осведомился Жан Адамо. — У столь высоко почитаемых Шампленом ирокезов матриархат — его мы тоже возьмём за основу?
— Ну уж нет! — возмутился Жефри. — Женщине самой природой, самой её пассивной ролью в любовном акте отведено определённое место. Политика и война — дело мужчин.
«Понятно, почему ты так красноречив, — с иронией подумал Огюст, — твоя рабыня-квартеронка Салли исправно рожает тебе детей, которых ты столь же исправно записываешь, но признавать не спешишь. Отсюда и твоё отношение к рабам и женщинам, пылкий Тома».
— Для нас сейчас главное, — сказал он, выждав, пока шум немного утих, — заложить фундамент, основу будущего. Конституция в дальнейшем будет дополняться поправками, которые будут входить в силу после их одобрения всеми штатами, а пока… Да, и ещё насчёт ирокезов. Мне нравится их тотем — орёл. Я предлагаю сделать эту красивую, сильную…
«…и хищную» — подумал отец Бюжо.
— …и гордую птицу гербом Объединённых Штатов.
По этому пункту у отцов-основателей возражений не было.
Город праздновал победу и рождение новой страны. Столы стояли прямо на улицах, и все желающие могли есть и пить вволю в лучших традициях старушки Европы. Поначалу отцы-основатели ещё общались с народом, демонстрируя на деле равенство и братство, но затем переместились под гостеприимную крышу дома одного из филадельфийских магнатов-негоциантов — неровен час, пьяные народные массы и покалечить могут в приступе любви и уважения, да и пить с каждым желающим никакая печёнка не выдержит. Здесь праздничный банкет продолжался уже в более изысканной обстановке, без посторонних лиц, и поэтому первый президент Объединённых Штатов был несколько удивлён, услышав обращённое к нему «Огюст…», сказанное тихим, знакомым и давно не слышанным голосом. Он обернулся и увидел женщину в чёрном.
— Исабель? Дорогая моя сестра, как ты…
— Постарела? — женщина грустно улыбнулась. — Что ж, мне уже сорок девять… Меня не хотели пропускать — хорошо, что офицер охраны меня узнал. Повезло… Поздравляю тебя, мсье президент.
— Спасибо, Исабель. Сколько же мы с тобой не виделись?
— Двенадцать лет, с самого начала войны. Ты метался по всей стране, я сидела дома и ждала, когда же эта война кончится. Вот и дождалась… — Исабель снова улыбнулась жалкой тенью улыбки.
— Но твой наряд… Что это значит? Неужели…
— Этьен. Мой сын-первенец и твой племянник. Он погиб при штурме Ричмонда — на второй день, когда победа была уже близка. Его накрыло картечью…
— Я сожалею, Исабель. Я не знал, что Этьен служил в моей армии. Но почему он не обратился ко мне? Я взял бы его в свой штаб.
— Мальчик не хотел делать карьеру на имени своего знаменитого дяди — он был горд и честен, как все Шамплены, хоть и носил фамилию Рембо. Этьен предпочёл командовать отрядом сильванских стрелков и вместе с ними идти под пули… — голос Исабель дрогнул, и в её глазах блеснули слёзы.