Куда менее формальным было письмо миссис Гарднер:
«Я уже некоторое время собирался написать вам о своих делах, но сначала они выглядели столь неопределенно, а потом двинулись так быстро, что теперь, когда я раскрываю все, я думаю, что некоторые из тех, кому я пишу, заподозрят, что либо я секретничал, либо действовал слишком поспешно. Но вы поймете, что это не так. <…>
Вы однажды сказали, что брак – это величайшее испытание в мире. Я знаю теперь, что вы были правы, но приветствую это испытание, вместо того чтобы испытывать перед ним ужас. Это гораздо больше, чем испытание мягкости характера, как иногда думают; это испытание всего характера в целом <…> Я знаю, что это, больше чем все, что я могу сказать о Вивьен и о своем счастье, покажет, что я сделал лучший выбор. Но я надеюсь, что смогу однажды привести ее к вам, или, еще лучше, вы снова приедете в Лондон. <…>
С тех пор как я оказался в Оксфорде, я завязал, как вы знаете, несколько литературных знакомств в Лондоне и завел нескольких друзей, которые очень меня поддерживали. Эта поддержка укрепила надежду, которой я тешил себя раньше; и я вижу возможность оказаться в силах выразить себя на путях литературы; и это я предпочитаю наскоро выстроенной профессиональной философии <…> я чувствовал, что работа в Гарварде меня губила. А перспектива профессорства в каком-то провинциальном университете в Америке не вдохновляет!»[226]
Он хотел бы стать иностранным корреспондентом какого-нибудь американского периодического издания…
Девятого июля молодожены ужинали с Бертраном Расселом. По его мнению, Элиот явно не выдерживал испытания, о котором рассуждал в письме миссис Гарднер. Правда, Рассела трудно считать незаинтересованным свидетелем. Своей замужней любовнице леди Оттолайн Моррелл (и она, и Рассел не особенно ограничивали себя в связях) он писал:
«В пятницу я ужинал с моим гарвардским учеником Элиотом и его молодой женой. Я ожидал, из-за его таинственности, что она ужасна; но она не так уж и плоха. Она легкая, слегка вульгарная, авантюрно настроенная, полная жизни – художница, он сказал, по-моему, но я бы скорей принял ее за актрису. Он изысканный и скованный; она говорит, что вышла за него замуж, чтобы его стимулировать, но обнаружила, что ей это не удается. Очевидно, что он женился для того, чтобы его стимулировали. Я думаю, она скоро от него устанет. Она отказывается плыть в Америку, чтобы повидаться с его родителями, из страха перед подводными лодками. Он стыдится своего брака и очень благодарен всякому, кто хорошо относится к ней…»[227]
Родители Элиота также не хотели пересекать океан, и 24 июля он все же отплыл в США для встречи с ними. Вивьен осталась в Англии. Перед отплытием он написал письмо отцу:
«Я пишу ночью перед отплытием. Это письмо я оставлю Вивьен, она должна будет его отправить, как я сказал ей, если со мной что-нибудь случится до моего возвращения. Я уверен, что опасность очень мала. Но если что-то все же произойдет, я бы хотел чувствовать, что вы, подобно ее собственной семье, позаботитесь о ее будущем, настолько, насколько это возможно через океан.
Я определенно надеюсь, что вы проследите, чтобы она получила страховку 5000,00$, которую вы по доброте своей позаботились приобрести для меня. Она будет необходима ей. Она будет [в этом случае] в очень трудном положении. Ее собственная семья находится в весьма стесненных обстоятельствах из-за войны, и я знаю, что из гордости она будет стремиться зарабатывать сама на жизнь. Это будет очень тяжело для нее, под тяжестью утраты.
Я взял на себя огромную отвественность. Она была готова все принести для меня в жертву. Я очень сожалею, что вынужден столько писать исключительно о наших делах и что вы знаете о ней так мало. Но теперь, после того как мы женаты месяц, я убежден, что она была единственной, предназначенной для меня. Она может мне дать все, что мне нужно, и она дает это. Я обязан ей всем. Я женился на ней, не имея ничего, и она знала это и была согласна ради меня. Она ничего не выигрывала, выходя за меня замуж. Я очень многое тем самым возложил на вас, но на нее больше, и я знаю, что вы поможете сделать ее жизнь менее тяжелой.
Ваш любящий сын
Том.
Она не читала этого письма.
Я запечатаю его и дам ей на хранение на крайний случай».
Вивьен появилась на свет чуть раньше Тома – в мае 1888 года. Она была первым ребенком в семье, в 1896-м родился ее брат, Морис. Ее родители – Чарльз и Роза Эстер Хей-Вуд (урожденная Робинсон). Чарльз Хей-Вуд (Charles Haigh-Wood, 1854–1927), художник, член Королевской академии искусств, известен благодаря своим жанровым картинам, которые до сих пор можно встретить в каталогах многочисленных аукционов.
Семья Вивьен жила в Лондоне, но настоящей «лондонкой» была ее мать Роза Эстер (1860–1941), Чарльз был родом из Ланкашира. Вивьен тоже родилась в Бёри (Bury) в Ланкашире – в то время там проходила выставка ее отца, – но выросла в Лондоне и считала Бёри чрезвычайно провинциальным.
История семьи Хей-Вуд гораздо скромнее, чем у Элиотов. Ее деда по отцу звали Чарльз Вуд, он был багетчиком и позолотчиком, а вторую часть фамилии Хей взял от матери Мэри Хей, ирландки по происхождению. От нее же он унаследовал домик под Дублином. Сдача недвижимости в аренду обеспечивала семье скромное материальное благополучие.
В детстве Вивьен страдала от костного туберкулеза левой руки, ей пришлось перенести несколько операций. Из-за этого, по ее словам, она вообще не помнила себя до семилетнего возраста. Она «всему училась понемногу» – играла на фортепьяно, занималась живописью, брала уроки балета, хорошо плавала, но не получила систематического образования. Некоторое время она работала гувернанткой в Кембридже.
Имелись у нее и другие проблемы со здоровьем. «Хей-Вуд была медицински и эмоционально неуравновешенным человеком. Ее проблемы включали нерегулярные и частые менструации, мигрени, невралгии, приступы паники…»[228] Очень миловидная, она страдала от резких перепадов настроения. Когда ее настроение поднималось, она бывала очень амбициозной, живой и остроумной, но эти периоды быстро сменялись упадком. По настоянию родителей она даже консультировалась у психиатра. Один из докторов, осматривавших ее в дальнейшем, отмечал, что и в зрелом возрасте она выглядела как подросток или очень молодая девушка.
Браку с Элиотом предшествовала тяжелая драма. В 1914 году ее помолвка с лондонским школьным учителем по имени Чарльз Бакл была расторгнута под давлением ее собственной матери, которая говорила о «моральном помешательстве» Вивьен. Трудно сказать, что имелось в виду – возможно то, что она слишком многое позволила жениху до брака. Брат Морис со своей стороны говорил, что их связь была «реальной». Брат и отец были на стороне Вивьен, но влияние матери оказалось сильнее.
Элиот познакомился с Вивьен через Скофилда Тэйера (1889–1982), тоже гарвардца, приехавшего в Оксфорд для занятий философией. В дальнешем Тэйер, происходивший из весьма состоятельной семьи, сыграл значительную роль в истории модернизма в качестве издателя и коллекционера.
Для Вивьен знакомство с Тэйером могло послужить отдушиной. Познакомились они весной 1914-го, еще до того, как ее помолвка была расторгнута. Скофилд и его кузина Люси Тэйер, близкая подруга Вивьен, знали о вынужденном разрыве.
Вивьен с подругами часто появлялась в Оксфорде. Популярным развлечением у них было катание по каналам (обычно на плоскодонках, punts, менее спортивных, чем «четверки», которыми увлекались оксфордские студенты). Вивьен хорошо рисовала, один из ее рисунков изображает такую лодочку под мостом в Оксфорде.
Элиот впервые увидел Вивьен в феврале 1915 года, когда она навещала Тэйера. Через год в письме Тэйеру он вспоминал, как они «чаровали глаза (и уши)» экипажа одной «девственной лодчонки: я жадным поеданием хлеба с маслом, а ты потоками красноречия… на темы Искусства, Жизни, Пола и Философии»[229].
Вивьен была постоянной покупательницей «Книжной лавки поэтов», Poetry Bookshop, и ей нравилось нравиться. После разрыва помолвки она увлеклась Тэйером, но он держался осторожно. Однажды, когда он отказался пойти с ней на танцы, Вивьен написала ему, как много он потерял, и позвала в гости: «Мне очень надо поднять настроение – ужасно – прямо сейчас»[230]. Она жила с родителями, и Тэйер зашел. Увлекшись светским разговором, он сравнил ее с Моной Лизой. Ей опять хотелось на танцы, но Тэйер вновь отказался. Вечером позвонил бывший жених – он прибыл в отпуск из армии. Вивьен отправилась на танцы с ним, несмотря на протесты матери и на то, что у нее поднялась температура. Вернувшись, она слегла с «инфлюэнцей». Все эти злоключения послужили поводом для новых жалоб Тэйеру. Она объясняла, почему пишет карандашом («я в постели»), жаловалась на «душевный и физический неуют & депрессию» (в письмах вместо «и» она обычно ставила значок &) и добавляла, что мечтает «чтобы ее кто-нибудь похитил, как Мону Лизу»[231].
Элиот хорошо танцевал и не раз бывал с ней на танцах. Когда она появлялась в Оксфорде, не раз плавал с ней и ее знакомыми на лодках. В начале июня планировался вечер по случаю скорого отъезда Тэйера в Америку. Вивьен приглашал Тэйер, а в пару Элиоту намечалась кузина Тэйера Люси. Вивьен освободила выходные, но Тэйер внезапно отменил встречу за два дня до намеченной даты. Ее письмо Тэйеру полно раздражения: «Что касается нашего посещения Оксфорда, Люси & мне было дано понять Элиотом & вами, неоднократно и окончательно, что нам надо сохранять субботу & воскресенье свободными, & что если суббота будет дождливой, вы ждете нас в воскресенье». Для большей весомости она напомнила о мнении своего доктора: «Помните слова специалиста, Скофилд,