Элиот вернулся на две недели раньше намеченного срока, но Вивьен договорилась с Расселом, что после «второго медового месяца» – на самом деле немногим больше недели в Истборне – они с Томом смогут поселиться в его лондонской квартире.
Рассел с готовностью откликался на просьбы Вивьен о помощи. Из Истборна она написала ему в письме, которое он называл «отчаянным», что «медовый месяц» оказался «ужасным провалом». Рассел, по-видимому, считал, что помогает не только Вивьен, но и Элиоту, которого считал своим учеником.
В обсуждении этого положения (о чем Элиот и Вивьен не знали) участвовала и леди Оттолайн Моррелл: «Я не думаю, что это поможет ей и поспособствует тому, чтобы сделать жизнь Элиота счастливее, если она влюбится в вас».
Со стороны Рассела значительное место в переписке с ней занимают разнообразные оправдания: у Вивьен «много умественной страсти и нет физической, всеохватывающее тщеславие, которое заставляет ее желать обожания со стороны любого мужчины, и повышенная чувствительность, которая делает для нее отталкивающим любое выражение этого обожания». Из его слов видно, что Вивьен была с ним весьма откровенна. «Два раза подряд она страдала от унижения в любви, и это придало ее тщеславию мрачный оттенок»[241].
Рассел утверждал, что одним из его мотивов является беспокойство об Элиоте, поскольку Вивьен способна разрушить его как личность. «Сейчас она наказывает моего бедного друга за то, что он обманул ее воображение. <…> Я хочу дать некоторый выход [для ее чувств], чтобы они не были направлены на его разрушение».
Место учителя в Хай-Уикоме за Элиотом сохранилось, несмотря на попытку отказаться от него в августе. Между тем он пытался уладить по переписке проблемы, которые не успел решить во время своей поездки в Америку, и это вносило свой вклад в провал второго «медового месяца».
«Дорогой отец! <…>
Я не слишком много могу сказать сейчас, так как вышла задержка с написанием этого письма и я должен уезжать через несколько минут. Я очень благодарен, что обнаружил вакансию в Хай-Уикоме все еще открытой. <…> Я постарался описать наше положение как можно яснее. Ты поймешь, что до января мы будем сильно нуждаться в деньгах, и некоторая сумма понадобится очень скоро. Мы будем жить очень экономно, а стойкость Вивьен и ее способность к предвидению почти безграничны. Мы вовсе не планируем легкой жизни: вопрос в том, как жить вообще. <…>
Ты попросишь маму послать мою одежду как можно быстрее?»[242]
Из Истборна Элиот послал (возможно, поговорив с Вивьен) письмо Тэйеру, выдержанное в примирительных тонах.
Ответ Элиота на предложение Рассела поселиться в его лондонской квартире также был подчеркнуто любезным:
«Дорогой м-р. Рассел,
Ваше письмо, вдобавок ко всем остальным вашим добрым делам, переполнило меня благодарностью. Такая щедрость и поддержка очень много сейчас для меня значат, тем более когда они исходят от вас. Я собирался писать вам с того самого момента, как я здесь оказался, но мне требовалось написать столько писем в Америку, и на темы, которые настолько меня тревожили, что я чувствовал себя совершенно опустошенным к тому моменту, когда они были закончены.
Когда вы в первый раз говорили со мной о квартире, я был под слишком сильным впечатлением от вашей щедрости, чтобы обсуждать практические детали. Вивьен и я, мы чувствуем со всей силой, что, даже если вы говорите, что нам можно оставаться до Рождества, мы желаем, чтобы договоренность включала наш отъезд в любой момент, если она вам понадобится исключительно для себя. <…>
Что касается возможности ночевать в квартире, когда я буду отсутствовать, я бы и не подумал принимать ваше предложение на любых других условиях. Такая дань условностям никогда не приходила мне в голову; мне не только кажется, что в ней нет никакой необходимости, но она бы разрушила для меня все удовольствие, которое я чувствую от неформального характера нашей договоренности»[243].
Похоже, Том был рад, что может самостоятельно принимать «взрослые» решения.
8 сентября немцы впервые бомбили Лондон: цеппелин L-13 долетел до английской столицы (затемнение отсутствовало) и сбросил несколько десятков фугасных и зажигательных бомб. В городе погибло 22 и было ранено 87 человек. Элиоты в это время находились в Истборне.
21 сентября Элиот приступил к работе. В Хай-Уикоме его заработок составлял 140 фунтов в год, не считая предусмотренного контрактом бесплатного ужина. Для сравнения: в те же годы Толкин, считавшийся бедным студентом, получал стипендию 60 фунтов в год.
Квартира Рассела была довольно скромной – холл, две спальни и гостиная. «Комната Элиотов в квартире Рассела была немногим больше кладовки, и в результате Элиот часто спал в холле или в гостиной, если не оставался ночевать в Хай-Уикоме»[244].
Школа в Хай-Уикоме предназначалась исключительно для мальчиков и была платной. Она относилась к так называемым «grammar schools» и могла похвастаться тем, что была основана в 1562 году. При ней действовали курсы подготовки офицеров[245].
Элиот вел занятия по французскому, математике, рисованию, истории и вдобавок проводил уроки плавания. Занятия начинались в 9.30 утра. Вечера вторника и четверга были свободны, но он должен был готовиться к урокам. К нему могли обратиться с просьбой присмотреть за играми школьников или за написанием ими сочинений. Он снимал комнату в коттедже у некоей миссис Тун, недалеко от станции. Ездить в Лондон каждый вечер и возвращаться утром было нереально. Директор школы Дж. Р. Арнисон с симпатией относился к Элиоту и советовал ему завершить диссертацию, но повседневных обязанностей учителя никто не отменял.
Все напоминало о военном времени – занятия по военному делу для школьников, списки погибших и раненых в газете, страх перед налетами. Директор с гордостью сообщал, что 88 % выпускников школы служат в армии. Но в кинематографе шли комедии Чарли Чаплина. Ходили шутки на тему «острого чаплинита».
Элиот постепенно узнавал о многочисленных недомоганиях Вивьен, о которых мало что знал до брака. Немалая часть его заработка уходила на оплату докторских счетов. Его отец то и дело слал беспокойные телеграммы родителям Вивьен и Паунду – одной из причин было то, что из-за военного времени письма (и даже телеграммы) самого Тома доходили не все или с сильной задержкой. Он особенно опасался отрицательного воздействия, которое отцовские телеграммы могут произвести на Паунда. Приходилось балансировать, пытаясь одновременно успокоить отца и договориться с ним о дополнительных субсидиях. Это было не так просто – Элиот-старший видел «Blast» со стихами Тома и оценил его без всякой снисходительности: «Никогда не думал что в мире достаточно сумасшедших, чтобы поддерживать подобное издание».
Рассел не только помогал Элиотам материально, но старался защищать Тома в глазах родителей. В письме матери Элиота он уверял, что в Англии его профессиональные перспективы ничуть не хуже, чем в Америке. В отличие от Паунда, он говорил именно о респектабельной университетской карьере: «Практически все образованные люди, кроме негодных по здоровью, чувствовали своим долгом пойти в армию, поэтому преподавателей крайне не хватает. Из тех, кто пошел воевать, я боюсь, очень большая часть наверняка погибнет или станет калеками, так что дефицит не исчезнет и после войны»[246].
Роль Рассела по отношению к Элиоту глубоко противоречива. Рассел, как уже говорилось, был пацифистом, из-за чего в следующем, 1916 году отсидел несколько месяцев в тюрьме и лишился работы в Кембридже. До войны он, однако, приобрел облигации с фиксированным доходом (debentures) компании по производству боеприпасов. В связи со своими взглядами он теперь переписал на имя Элиота эти облигации на сумму 3000 фунтов, давая тем самым финансовый «якорь спасения» в трудное время. Вместе с тем он делал Элиота своим должником, причем на очень большую для того сумму. (Элиот смог вернуть облигации лишь в 1927 году.)
Благодаря ему Элиот до некоторой степени отошел от «вортицистов». Рассел познакомил его c литературным и интеллектуальным окружением своей знакомой, леди Оттолайн Моррелл. Кругом называть это окружение не совсем точно, правильнее говорить о нескольких пересекающихся кругах, одним из которых были «блумсберийцы».
Наиболее видные члены «блумсберийского кружка» – это Леонард и Вирджиния Вулф, знаменитый экономист Джон Мейнард Кейнс[247], романист Э. М. Форстер, Литтон Стрейчи, автор биографических книг «Знаменитые викторианцы», «Королева Виктория», «Елизавета и Эссекс». Входил в него и Роджер Фрай, парижский знакомый Элиота. Многие знакомые Морреллов, не менее яркие представители английской культурной элиты, не были «блумсберийцами» – тот же Б. Рассел, поэты и писатели К. Мэнсфилд, О. Хаксли, З. Сассун, Д. Г. Лоуренс, Р. Грейвc. «Центром притяжения» для них служила загородная усадьба Морреллов, Гарсингтон-мэнор, в шести километрах от центра Оксфорда. Основное здание (Manor House), возведенное на месте монастырских построек в конце XVI века, окружал парк площадью около четырех гектаров. В нем особо выделялись двухсотлетние, до шести метров высотой, живые изгороди. Муж леди Оттолайн, депутат парламента от либеральной партии Филипп Моррелл, приобрел поместье в 1913 году.
Р, Кроуфорд пишет: «Свободомыслящие представители высшего класса, Морреллы недавно поселились здесь со своей юной дочерью Джулиан. Они превратили это место в убежище для пацифистов наподобие Рассела, а также для художников, ученых, гомосексуалов, гетеросексуалов, бисексуалов, любовников и любовниц»