Позже Элиот писал отцу: «Кажется странным, что у меня в жизни может быть так много дел, и в то же время мало что об этом можно рассказать <…> У всех индивидуальная их жизнь до такой степени поглощена одной великой трагедией, что почти не остается места для личного опыта и эмоций <…> Только очень ограниченные люди считают свою жизнь «более насыщенной» сейчас – остальные сыты по горло. У меня будет о чем написать, если когда-нибудь придет пора…»[278]
В конце 1916 года Элиот решился расстаться с работой в школе, хотя на счету в банке у них с Вивьен оставалось 22 фунта[279]. Но когда в начале декабря он посетил Гарсингтон, среди гостей были писатели К. Мэнсфилд, О. Хаксли, влиятельный критик К. Белл[280]. Благодаря леди Оттолайн Элиот вскоре познакомился со всем «блумсберийским кружком».
Скоро последовал первый результат – литературный журнал «Эгоист» (The Egoist) намеревался опубликовать его «Пруфрока». Главным редактором и спонсором «Эгоиста» была Хэрриет Шоу Уивер (1876–1961), эксцентричная состоятельная дама. В 1900-х годах она поддерживала феминистское движение, а в 1938-м даже вступила в коммунистическую партию. Она была также издательницей Дж. Джойса – журнальные варианты «Портрета художника в юности», а затем «Улисса» печатались в «Эгоисте». Паунд рекомендовал ей Элиота как одного из многообещающих молодых авторов. Издательство «Egoist Press», организованное Уивер, находилось на Блумсбери-стрит…
Попытка Элиота жить исключительно литературой и своими знаниями растянулась месяца на три. В январе 1917 года он подал заявку на должность сверхштатного лектора при Лондонском университете (до этого он там подрабатывал «тьютором»). В заявке он предлагал 12 возможных курсов, например «Тенденции современной французской мысли» и «Социальная психология». Темой несколькихих лекций, прочитанных им до этого, была английская литература XIX века. Но университетский комитет сначала отложил решение до следующего года, а 27 февраля отверг ее: «Отзывы о [предыдуших] лекциях м-ра Элиота не очень хороши».
Однако в качестве тьютора он продолжал вести занятия еще три года. Из протоколов комитета: «Этот тьютор [Элиот] написал, ставя вопрос, разрешит ли ему Комитет продолжать вести занятия за уменьшенное вознаграждение, если педагогическая комиссия откажется выделить грант на это. С учетом всех обстоятельств Председатель разрешил продолжение занятий…»[281]
Помимо лекций в Саутхолле под Лондоном он прочел курс из шести лекций по современной французской литературе в Йоркшире.
В марте родители Вивьен, используя свои связи, нашли для Элиота совсем другую работу – в банке Ллойда. Решающим оказалось то, что в рекомендациях они его характеризовали как полиглота. Неожиданно, к удивлению самих рекомендателей, и уж точно Вивьен, которая опасалась за поэзию, он ощутил себя на своем месте. Сначала его взяли на временной основе, вскоре перевели в дополнительный штат, а затем он начал довольно быстро продвигаться по служебной лестнице. А главное, отступил стресс, вызванный постоянным недостатком средств. «Возможно, тебя удивит, – писал он матери, – что я испытываю удовольствие от этой работы. Она далеко не так утомительна, как преподавание в школе, и более интересна»[282].
Вскоре он снова начал писать стихи. Правда, сначала на французском.
«Я думал, что полностью иссяк, – вспоминал он позже об этом времени. – Я уже некоторое время ничего не писал и скорее отчаялся. Я начал писать кое-какие вещи на французском и обнаружил, что могу… я думаю, дело было в том, что, когда я писал на французском, я смотрел на стихи не так серьезно <…> Так продолжалось несколько месяцев <…> затем я неожиданно стал снова писать по-английски и потерял всякое желание продолжать по-французски»[283].
Первоначальный вариант строк о «финикийце Флебе», ключевых для TWL, был написан по-французски[284]. Позже Элиот переписал их по-английски. На том и на другом языке они напоминают о Жане Верденале и его гибели в Дарданеллах.
Работа в банке с 9.15 до 17 или 17.30, лекции раз в неделю, отношения с родителями (отец не примирился с его женитьбой, но Том играл с ним в шахматы по переписке, а семья помогала деньгами на аренду квартиры и на одежду), война (1 февраля Германия объявила тотальную подводную войну с целью блокады Англии; 3 февраля США разорвали с ней дипломатические отношения, а 6 апреля вступили в войну), литературная деятельность (публикации, рецензии, редактирование), Вивьен и ее проблемы… Удивительно, что Элиот при этом все же мог писать стихи.
Отличие той эпохи от нашей: письма вместо телефонных разговоров.
Матери: «У меня есть рабочий стол и шкаф для папок в комнатке, которую я делю с другим сотрудником. Шкаф – это моя территория, он содержит балансовые отчеты всех зарубежных банков, с которыми Ллойд ведет дела. Эти отчеты я помещаю в папки и обрабатываю данные…»[285]
Сестре: «Теперь днем я работаю в банке Ллойда как на все дырки затычка (stop-gap). <…> Мой идеал – знать капиталовложения и обязательства (всех заграничных банков, с которыми связан Ллойд) за десять лет! Ты удивишься, услышав обо мне в этой роли, но она мне нравится…»[286]
Защита диссертации еще числилась в планах, но профессору Вудсу Элиот сообщал о своей работе в банке и высказывал сомнения, что сможет приехать.
Кузине Элинор он писал, что может заниматься литературной работой по вечерам, а днем делит кабинет с неким м-ром Мак-Найтом. Тот заботливо чистит свой шелковый цилиндр, живет в пригороде, разводит огород и любит говорить о старшем сыне. Позже он стал прообразом героя комической пьесы Элиота «Личный секретарь» (1954).
Другой кузине (о слушателях вечерних курсов): «Я познакомил их с Браунингом (который вызывает большой энтузиазм), Карлейлем, Мередитом, Арнольдом, а сейчас знакомлю с Рёскином. Мужчин среди них немного, за исключением одного весьма интеллектуального торговца, который читает Рёскина под прилавком; большинство – учительницы начальных школ… На американца английские трудящиеся классы производят впечатление тем, что в основе очень консервативны; в целом они не агрессивные и не наглые, в отличие от тех же людей в Америке»[287].
Снова кузине Элинор: «Недавно… мне пришлось смотреть за работой другого человека, он должен был объяснить мне, как работает… он читал мне письмо от брата из Франции, когда кто-то зашел и сказал, что одна леди хотела бы поговорить с ним. Он вышел буквально на пять минут, а когда вернулся, сказал коротко ‘‘моего брата убили’’… Мне пришлось взять на себя его работу»[288].
Еще одна яркая цитата: «Жизнь здесь движется так быстро, что никогда не приходится слышать о том же человеке на том же самом месте и занятом тем же делом. Того убили или ранили, тот заболел лихорадкой, тот попал в тюрьму, или из нее вышел, или попал под суд или трибунал. Видишь ли, я жил в одном из романов Достоевского, а не Джейн Остин. Если мне не пришлось попасть на фронт, я видел другие странные вещи и подписывал чек на двести тысяч фунтов, когда вокруг падали бомбы»[289].
А вот взгляд Вивьен: «Я лила слезы при мысли, что Том пойдет работать в банк! Я думала, что это страшная катастрофа. Потребовалось больше, чем возражения Тома, чтобы убедить меня в обратном. Только когда он начал выглядеть ярче, счастливее, более по-мальчишески, чем за все два года, что я его знала, я почувствовала, что это меня убеждает, и только когда он написал пять самых замечательных стихотворений за одну неделю, Эзра Паунд и многие другие смогли в это поверить»[290].
В июне 1917-го в издательстве «Эгоист» вышла первая авторская книга Элиота «Пруфрок и другие наблюдения» («Prufrock and Other Observations»). Издание в основном финансировал Паунд, который настаивал, чтобы это осталось тайной от Элиота и от широкой публики.
Книга посвящалась Жану Верденалю.
Популярность приходит не сразу – из пятисот экземпляров последние были распроданы только в 1922 году, после публикации TWL.
Однако в июне, также по рекомендации Паунда, Элиот стал заместителем главного редактора журнала «Эгоист» вместо ушедшего на фронт Ричарда Олдингтона. Элиот должен был получать девять фунтов в квартал – «четверть ставки» по отношению к его начальной зарплате в банке. Частично эта сумма оплачивалась Джоном Куинном (1870–1924), американским юристом и коллекционером, поддерживавшим модернистов и Паунда.
Помимо отбора рукописей и редактирования, в задачу Элиота входило написание статей, рецензий, а иногда и сочинение «писем в редакцию» под разнообразными псевдонимами. У него даже находилось время вместе с Паундом заниматься разбором французских четверостиший Теофиля Готье. Эта форма позволяла экспериментировать с более резкой, саркастической тональностью, нежели свободный стих «Пруфрока». Результатом было первое стихотворение, написанное после долгого перерыва на английском – «Гиппопотам» («Hippopotamus»):
Я видел, как по́там вознесся,
Покинув душную саванну,
И ангелы многоголосо
Запели Господу осанну.
К тому времени у Элиота сложился распорядок дня на долгие годы. Конечно, иногда он нарушался в связи с «особыми обстоятельствами. Он вставал рано и писал около двух часов «для себя»; к девяти утра шел в банк, где работал до 5.30 дня (с перерывами на ланч и чай в четыре); вернувшись домой, писал рецензии, статьи и занимался редакторской работой. С 1918 года по субботам ходил в библиотеку Британского музея. Его рабочий день мог продолжаться 14–15 часов.