Статьи Элиота в «Atheneum» привлекли внимание Брюса Ричмонда (1872–1964), издателя «Times Literary Supplement» (TLS), занимавшего еще более высокое положение в иерархии литературных изданий. Элиота также рекомендовал Ричмонду Р. Олдингтон[317].
Несмотря на бороду, которая, по словам Олдингтона, выглядела ужасно, после непростого разговора Ричмонд все же пригласил Элиота в качестве сотрудника TLS (по тематике елизаветинской и якобианской драмы). В ноябре 1919 года там вышла его статья о Бене Джонсоне.
И тогда же он начал работать над TWL. Первоначально поэма называлась «Он читает полицейскую хронику на разные голоса»[318].
В декабре 1920-го Элиота настиг приступ бронхита. А в феврале вышли сразу две книги его стихов – «Ara vos prec» в «Овид-пресс» и «Стихи» («Poems») в издательстве Нопфа за океаном.
Книги были почти идентичны по составу, но в них сильно отличался порядок стихов. Составляя «Ara vos prec», Элиот группировал их по сходству формы. Подготовкой «Стихов» занимался Паунд, который предпочел тематический контрапункт[319].
«Ara vos prec» означает «он просит вас» на провансальском языке, это слова из знаменитого разговора Данте с провансальским поэтом Арно Даниелем в «Божественной комедии»:
Здесь плачет и поет, огнем одет
Арнольд, который видит в прошлом тьму,
Но впереди, ликуя, видит свет.
Он просит вас, затем, что одному
Вам невозбранна горная вершина
Не забывать, как тягостно ему.
Выход «Стихов» и «Ara vos prec» способствовал росту репутации Элиота как поэта. Пространные и в целом одобрительные рецензии на «Ara vos prec» появились в «Observer», «New Statesman», TLS.
То, что Том с Вивьен вели более независимую жизнь, не значило, что они полностью отказались от совместных планов. На Пасху Том взял дополнительный выходной, и они смогли на три дня выбраться в Париж.
В мае – июне он интенсивно работал над книгой эссе «Священный лес» («The Sacred Wood»). Cборник, объявленный «Эгоистом», так и не вышел, но с издательством «Methuen and C» он подписал контракт в апреле. По контракту рукопись требовалось сдать в конце июня. Чувствуя, что не успевает, он уединился в коттедже в Марлоу (пайщиком которого оставался Рассел) и сумел в июле сдать рукопись. Книга включала, среди прочих, такие эссе, как «Совершенный критик», «Несовершенные критики», «Заметка об американском критике», «Французский ум», «Традиция и индивидуальный талант», «Возможность поэтической драмы», «Гамлет и его проблемы», «Филип Мэссинджер», «Бен Джонсон», «Данте»[320].
Книга должна была укрепить репутацию Элиота как острого интеллектуального критика, способного судить о литературе прошлого с современной точки зрения и о современной – с высоты традиции. К слову, название «Священный лес» подчеркивало другую, мифологическую тенденцию в творчестве Элиота, которая с полной силой проявилась в TWL.
Из эссе «Гамлет и его проблемы»: «Немногие критики признавали, что Гамлет как пьеса является главной проблемой, в то время как Гамлет как характер – второстепенной. <…>Гамлет многослоен, он представляет результат усилий многих людей, каждый из которых старался извлечь все, что мог, из работы своих предшественников»[321].
Намечая связь со своим творческим методом, Элиот писал: «Единственный способ выразить чувство в форме искусства, это найти для него “объективный коррелят”; иными словами, множество объектов, ситуацию, цепь событий, которая может послужить формулой этого особенного чувства…»[322]
В эссе «Филип Мэссинджер» высказана мысль, которую позже приписывали самым разным людям (от Пикассо до Джобса): «Незрелые поэты подражают, зрелые – крадут». Элиот уточняет: «Плохие поэты уродуют то, что заимствуют, а хорошие поэты преображают в нечто более совершенное или, по крайней мере, в несколько иное»[323].
Претензии на роль арбитра и интеллектуализм вызвали резкие отклики на книгу, особенно в США. Однако благодаря этому интеллектуализму творчеством Элиота заинтересовались в академических кругах. Когда книга попала в руки молодому Айвору Ричардсу (1893–1979), в будущем известному поэту и критику, у него возникла мысль познакомиться с автором и постараться его убедить стать преподавателем Кембриджа.
Элиот отказался. Работа в банке, хотя и утомительная, не грозила вступить в конфликт с его творческой и интеллектуальной жизнью. Возможно также, она придавала ему ореол исключительности, который исчез бы, вернись он к академической карьере. Элиот, который жил в эти годы бедно – Вивьен, по ее признанию, штопала ему нижнее белье – чувствовал себя своим среди аристократов вроде леди Оттолайн и Рассела. Неповторимая комбинация качеств, включая и экзотическую для поэта работу в банке, играла в этом не последнюю роль.
Айвор Ричардс, зайдя к нему в банк, «нашел его в полуподвале, похожего на темную птицу в кормушке, сутулящимся над большим столом, заваленным международной корреспонденцией всех сортов». Он «мог слышать постоянный стук каблуков в нескольких дюймах над головой у Элиота»[324].
Хотя в банке Элиота в очередной раз повысили, Паунд попытался организовать сбор средств для «спасения поэта». Четыре или пять спонсоров должны были гарантировать ему 400 фунтов в год, и тогда он смог бы покинуть банк. Инициатива эта ни к чему не привела – Элиот так и не решился уйти от Ллойда. Зарплата там была несколько больше, а главное, работа обеспечивала куда большую стабильность.
Характерно, что Элиот тоже беспокоился о Паунде. Он считал, что Паунд слишком конфликтен и напрасно создает себе влиятельных противников. Паунд к этому времени уже строил планы перебраться в Париж. Элиот когда-то сам думал остаться во Франции, но теперь выражал опасение, что Паунд в результате просто утратит связи с англоязычной литературной средой высокого уровня.
После сдачи в печать «Священного леса» Элиот почувствовал себя больным, но в августе намеревался предпринять очередную поездку во Францию. Вначале предполагалось, что он поедет с Эйкеном, но внезапно тот отказался. Для этого могли быть свои причины – много позже Эйкен писал, что к этому времени Элиот очень изменился, построив вокруг себя «непроницаемую стену», а Элиот раздраженно писал знакомым, что Эйкен «просто глуп». Вместо Эйкена с Элиотом поехал Уиндем Льюис. В Париже Элиот надеялся увидеться с Джойсом.
Вивьен оставалась в Англии, хотя перед поездкой Элиотам удалось выкроить несколько дней для совместного отдыха.
Элиот – матери: «Мы провели уикенд в Истборне, в гостях у друзей по имени Шиффы – очень милых евреев»[325].
Вивьен – Мэри Хатчинсон (о неожиданной оттепели в отношениях с Томом): «У меня с ним завязалось что-то вроде романа…Он начался, когда мы останавливались у Шиффов на уикэнд мира («день мира» стали отмечать в Англии после окончания войны. – С. С.). Ты не находишь иногда, что останавливаться в гостях очень способствует возрождению страсти?»[326]
Встреча с Джойсом в Париже сопровождалась по вине Паунда, неловким инцидентом. Элиот должен был передать посылку от Паунда. По воспоминаниям У. Льюиса, Джойс подошел со своим сыном Джорджио. Когда Джойс развернул посылку, внутри обнаружилась пара поношенных коричневых ботинок – трудно сказать, была это шутка Паунда, или он преувеличивал степень послевоенного обнищания в Париже. «‘‘О!’’ – воскликнул Джойс еле слышно»[327].
Для Элиота инцидент, впрочем, не имел серьезных последствий.
С. Шиффу Элиот писал: «Мы ужинали с Джойсом в Париже <…> Джойс тихий, скорее догматически настроенный человек и обладает (как, я уверен, большинство личностей, возвышающихся над другими) чувством собственной значимости. Ему свойственна серьезность, которая кажется более протестантской, чем католической. Очевидно, что он автор своих книг – в том смысле, что он сам производит впечатление достаточно значительного персонажа».
Из Парижа Элиот с Льюисом поехали в Бретань, а затем, взяв напрокат велосипеды, к истокам Луары. На обратном пути они снова задержались в Париже и во второй раз ужинали с Джойсом, а также со знаменитым итальянским философом Бенедетто Кроче.
В Лондон Элиот вернулся хорошо отдохнувшим. Тут его, впрочем, ждали новые заботы. Еще весной они с Вивьен начали поиски новой квартиры. Район постепенно деградировал – уличный шум, проституция, криминальные разборки. Однако послевоенные цены «кусались», «до 250 % от того, что мы платим сейчас», жаловался Элиот Паунду[328]. У. Льюису он писал о квартире, «которую пытался отбить у одной сумасшедшей гиены»[329].
В октябре в Лондоне появился Гарольд Петерс (с несколькими товарищами он пересек океан на яхте). Элиот провел с ним несколько дней.
Квартиру удалось снять, но в разгар переезда заболел отец Вивьен – именно он помог уладить проблемы с квартирой. У шестидесятипятилетнего Чарльза Хей-Вуда обнаружился абсцесс брюшной полости. Потребовалась немедленная операция, которую врачи провели дома. Антибиотиков еще не было. Отец Вивьен выжил, но поправлялся крайне медленно.