Вивьен долго оставалась в лечебнице. Элиот часть времени был вынужден проводить в Лондоне, часть в Париже – с 7 по 15 июня он в Лондоне, с 15 по 20-е в Париже. В эти дни был на банкете «Аксьон Франсэз», где присутствовали Ш. Моррас, Л. Додэ, А. Массис, Ж. Маритен, Ж. Бэнвиль и другие «крайне правые». На следующий вечер смотрел «Орфея» Ж. Кокто. Одетый по-светски, в цилиндре и фраке, сопровождал леди Ротермир на премьеру «Механического балета» Ж. Антёя. Среди зрителей – Дягилев, Кусевицкий, Сильвия Бич, Джойс с семьей, Паунд, скульптор Бранкузи… После очередной короткой поездки в Лондон – снова в Париже, где 29-го он был на постановке Паунда по «Завещанию» Франсуа Вийона.
Вивьен писала Марри из Рюэль-Мальмезона: «О, я знаю, что я абсолютно ничего не стою, просто воробушек. Я знаю, что не имеет значения, что со мной станет. Но я страдаю, страдаю. Я находилась в позолоченных клетках 11 лет. Одна клетка за другой. Я никогда так и не выросла. Я ничего не знаю. Не можете ли вы сказать Тому, что лучше видеть птиц свободными, чем держать в клетках?»[466]
В августе Элиот сам записался на курс лечения в Рюэль-Мальмезоне, чтобы быть рядом с Вивьен (в отдельной палате). После этого планировался переезд в Гранд-отель в Дивонн-ле-Бен у границы со Швейцарией (воды, лечение нервных болезней), но переезд задержал бронхит у Вивьен. Элиоты переехали в начале сентября и оставались на водах почти месяц.
Затем в октябре Элиот возвратился в Лондон. Вивьен задержалась во Франции (в Каннах) и появилась в Лондоне только в конце ноября.
С лета и до конца года Элиот работал над переводом «Анабазиса» Сен Жон Перса[467], французского поэта и высокопоставленного дипломата. «Анабазис» Ксенофонта – о долгом пути домой. «Анабазис» Сен-Жон Перса – о непрестанном движении.
К «Sweeney Agonistes» тогда же были добавлены два важных эпиграфа. Один – слова испанского мистика святого Иоанна Креста (San Juan de la Cruz): «Следовательно, душой не может овладеть единение с Богом, пока она не избавит себя от любви к сотворенным существам», и другой – из Эсхила: «Орест: Вы их не видите, вы, нет – но я вижу их: они преследуют меня, я не могу тут оставаться». Тема Эриний «преследовала» Элиота после этого более двух десятилетий.
В конце сентября вышло эссе об англиканском епископе Ланселоте Эндрюсе, современнике Джона Донна[468].
В октябре в «New Criterion» был напечатен «Фрагмент пролога» к пьесе о Суини. В январе, там же – еще один отрывок пьесы о Суини, названный в древнегреческом духе «Фрагмент агона» (напомним, что по-английски пьеса называлась «Sweeney Agonistes»).
В ноябре 1926 года Элиот подал документы на английское гражданство. Он собирался сделать это раньше, но не смог из-за майского кризиса с Вивьен.
В глазах публики Элиот был поэтом и критиком, лишенным ясной веры. В TWL можно найти отсылки к языческим мифам, буддизму и христианству. Догадки Марри о скором обращении Элиота в католицизм как способе выйти из тупика очень его раздражали. Их, однако, связывало давнее сотрудничество. Марри посылал Элиоту черновики своих статей, в том числе с критикой в его адрес. Сохранилась рукопись 1926 года, где Марри писал, что можно представить себе «[разрешение противоречий] при помощи акта насилия, [а именно] присоединения к католической церкви» с пометкой Элиота «требует доказательств»[469].
Еще в июле 1925-го в «Сriterion» было напечатано эссе Айвора Ричардса. Он утверждал, что в TWL Элиот «сумел, полностью отделив свою поэзию от любой веры и при этом нисколько не ослабив поэзии, реализовать возможность, которая иначе осталась бы главным образом умозрительной». Элиот в ответ напечатал в январе 1927 года небольшую заметку о поэзии и вере[470]: «На самом деле <…> сомнения и неуверенность – это просто разновидность веры <…>. Я не вижу, каким образом поэзия вообще может быть отделена от чего-то, что я должен называть верой <…> Едва ли надо говорить, что не обязательно это должна быть ортодоксальная христианская вера…»[471]
Слова эти говорят скорее о поиске определенности. Однако Элиот советовался с У. Ф. Стидом о возможности причащаться в англиканской церкви, подчеркивая конфиденциальность вопроса: «это не должно касаться пока ни широкой публики, ни даже самых близких людей». Стиду Элиот сообщил, что был крещен как унитарианец, но Стид возразил, что унитарианец никак не мог быть крещен во имя Святой Троицы[472].
События литературного и житейского ряда шли своим чередом. Элиот пытался ускорить процесс получения гражданства. В начале года написал два эссе об отношении к стоицизму Сенеки в елизаветинскую эпоху[473]. В марте в «Dial» вышла заметка Элиота, в которой говорилось, что основное отличие человека (от животных) это «славить Господа».
Около двух недель они с Вивьен снимали комнаты в Сассексе, на берегу моря, помогая ухаживать за умирающим от рака отцом Вивьен. Свои последние дни Чарльз Хей-Вуд провел в прибрежном отеле.
Вивьен не представляла ясно, насколько безнадежно состояние ее отца, но и сама нуждалась в заботе. «Ее состояние далеко от удовлетворительного, помрачения (delusions) крайне серьезны»[474].
25 марта Чарльз Хей-Вуд скончался. По мнению Мориса Хей-Вуда, во время похорон Элиота посетило «видение».
Вместе с Морисом и Розой, матерью Вивьен, Элиоту пришлось стать распорядителем по завещанию Чарльза. Но Роза страдала от тяжелого ревматизма, а Морис работал в Риме. Груз переписки с юристами и других юридических формальностей лег в основном на него.
Вдобавок состояние Вивьен осложнилось тяжелым бронхитом.
В Швейцарии вышел немецкий перевод TWL (Э. Р. Курциуса).
«Крайтириен» вновь трансформировался – с апреля стал выходить «Ежемесячный Крайтириен» («Montly Criterion»).
В мае Элиот написал предисловие к изданию «Лунного камня» У. Коллинза в серии мировой классики. В «Dial» вышло его эссе о Бодлере. В этом же месяце он объявил в газетах, как требовал закон, о своем намерении получить британское гражданство.
Символическим событием был возврат Расселу его облигаций.
Элиот – Расселу: «Возврат в данный момент не только успокоит совесть Вивьен, которая от этого очень мучалась, но также, что в некотором смысле более важно, и мою тоже. Ее отец недавно умер, так что она вскоре получит собственность, доход от которой будет близок, если даже и не в точности равен, тому, который она теряет. А я сам [нахожусь] под воздействием того факта, что… у вас есть наследники, а у меня их нет и не будет».
Отзываясь о памфлете Рассела «Почему я не христианин», он добавлял: «Все соображения, которые вы выдвигаете, были мне знакомы, я думаю, в возрасте шести или восьми лет; и должен признаться, что ваш памфлет кажется мне образцом ребяческого сумасбродства. Но я был воспитан как атеист, а вы, очевидно, <…> как евангелист (имеется в виду ответвление протестантизма. – С. С.). Почему бы вам не держаться математики?»[475]
29 июня Элиот принял крещение в церкви Святой Троицы в Финстоке недалеко от Оксфорда. Крестил его У. Ф. Стид. Вивьен отсутствовала.
Позже он писал, что «христианская схема казалась единственной возможной схемой, в которой нашлось бы место для ценностей, которых я должен был держаться или погибнуть (причем вера идет первой, а практика за ней), например веры в святую жизнь и святую смерть, святость, целомудрие, смирение, аскетизм»[476].
На следующий день в епископском дворце состоялась конфирмация. Проводил ее Т. Б. Стронг, епископ Оксфорда. Конфирмацию обычно проходят подростки, но случай Элиота был особым.
В июле Элиот написал стихотворение «Путешествие волхвов» («Journey of the Magi»). Вот его заключительные строки:
Вот что скажи,
Вот что: вело это нас – вся эта дорога – к
Рождению или к Смерти? Это было Рождение, несомненно,
Я сам свидетель. Но я видал рожденье и смерть
И считал, что это разные вещи; тo Рождение было
Долгой, невыносимой агонией, как Смерть, наша смерть.
Мы возвратились к себе, в эти царства.
Но что теперь делать здесь, на старой свободе,
Среди чужого народа, цепляющегося за своих богов?
Скорее бы другая смерть.
(Пер. О. Седаковой)
Глава десятая. «Пепельная среда»
В ноябре 1927 года Элиот получил английское гражданство. Чувствовал ли он себя все еще американцем? Родственные связи никуда не делись. Несколько американцев оставались его ближайшими друзьями. Не забывал он и об Эмили Хейл. Отражалась связь с Америкой и в его стихах.
Внешне он, однако, стремился вести себя и выглядеть как англичанин (полосатые брюки, трость или зонтик, сюртук и шляпа-котелок, а, когда этого требовал этикет, фрак и цилиндр). Иногда переигрывал. Р. Олдингтон был шокирован, когда он приподнял шляпу, приветствуя гвардейца-часового в медвежьей шапке. Он отмечал годовщину битвы при Босуорте, в которой погиб Ричард III: посещал в этот день мессу, носил в петлице белый цветок и утверждал, что Ричард был последним законным английским королем.
Впрочем, гражданство в сочетании с той ролью, которую играл Элиот в английском литературном сообществе, выглядело естественно.
Очень интенсивно Элиот работал в качестве литературного критика и рецензента. Помимо «Крайтириэна», в первой половине 1927 года он опубликовал около тридцати больших рецензий и статей. Не пренебрегал он даже популярными жанрами вроде детективов. Только в январском и июньском «Крайтириэне» за этот год он отрецензировал 24 детектива. Одновременно он выступал в качестве эссеиста-интеллектуала.