Вивьен упорно пыталась вернуть мужа. В надежде на встречу она регулярно посещала представления его пьес. Он, предполагая, что она приобрела билет, не появился даже на премьере «The Rock» в мае 1934 года. 17 сентября того же года Вивьен направила объявление в «Таймс»: «Просьба Т. С. Элиоту вернуться в свой дом по адресу 68 Кларенс-гейт-гарденс, который он покинул 17 сентября 1932»[578].
Она заходила в «Фейбер» в расчете застать Элиота, но в издательстве существовала договоренность, что в случае появления Вивьен в приемной, где дежурила мисс Суон, она предупредит по телефону мисс О’Донован, секретаршу Элиота. Элиот покинет здание через другой выход, а она спустится вниз и скажет, что с ним все в порядке, но он, увы, отсутствует. Вивьен не верила, спорила с секретаршами.
Похожие договоренности существовали и с общими знакомыми, у которых бывал Элиот.
Возникали и мучительные ситуации другого рода. В декабре 1934 года и в июле 1935-го на Кларенс-гейт-гарденс приходили судебные исполнители. В первый раз они изъяли номера «Крайтириэна» и книги, принадлежавшие Элиоту. Они сняли книжные полки в его комнате и повредили стенные часы. Во второй – забрали папки с его бумагами и фотографии семьи Элиотов, причем Вивьен жаловалась лечащему врачу, доктору Миллеру, что некоторые из них были посланы персонально ей и за двадцать лет она привыкла жить в окружении этих фотографий.
Вивьен была уверена, что она попала в сети заговора. Правда, она считала, что Элиот тоже стал жертвой этого заговора и не может действовать самостоятельно.
На фоне ее тревоги и одиночества не удивляет и то, что она вступила в Британский союз фашистов[579]. «В ее дневнике не видно ни малейшего интереса к политике, только смутное желание принадлежать хоть к какой-то форме социальной организации»[580].
Поиски выхода для Вивьен не сводились к попыткам вернуть мужа. Она стала заниматься музыкой и в сентябре 1935 года поступила в Королевскую музыкальную академию. Но ей так и не удалось сосредоточиться на занятиях – осенью очень много времени заняли поиски «подходящего» фортепьяно. Зимой, во время экзаменационной сессии, она семь раз побывала на «Убийстве в соборе» и провалила экзамены. Весной не могла играть из-за травмы ноги. В летнюю сессию решила устроить ряд приемов для друзей и в итоге покинула академию.
Отражением ее характера был другой, «литературный», жест. В июне 1936 года она сделала вид, что уезжает в Америку. В качестве адреса для пересылки корреспонденции дала адрес 86 Brattle street, где проживала сестра Элиота Мэриэн. Мэриэн была единственной в семье Элиотов, кто продолжал поддерживать с ней отношения[581].
В Лондоне Вивьен создала «двойника», выбрав имя героини повести Генри Джеймса «Дейзи Миллер». Для знакомых легенда состояла в том, что она сдала свою квартиру студентке, которая в ее отсутствие будет отвечать на письма. (Дейзи Миллер у Г. Джеймса – очень искренняя молодая американка. Это неприемлемо для ценящего приличия, но порочного европейского общества. Она умирает непонятой и опороченной. Ее портрет дается глазами ухаживавшего за нею, а затем предавшего ее европеизированного американца, Уинтерборна.)
Дневник Вивьен объясняет ее мотивы: «чтобы уменьшить нагрузку на мозг, & в то же время видеть, могу ли я столь же успешно исчезнуть, & срывая все попытки меня выследить, как мой муж. При этом в моем сознании навсегда поселилось такое отвращение ко всем, кто сыграл какую-то роль в этом деле, что я бы хотела, чтобы они узнали, на что похоже, когда приходится страдать подобным образом»[582].
В конце отрывка она поставила подпись «Тиресий».
Едва ли не единственным человеком, не предавшим Вивьен в это время, была ее мать (называвшая Вивьен «своей маленькой Виви), но в конце 1936-го года она перенесла инсульт.
Последния раз Вивьен и Том виделись лицом к лицу 18 ноября 1935 года. Один из знакомых послал Вивьен объявление, что Элиот будет выступать на книжной выставке, организованной газетой «Санди Таймс». Вивьен нарядилась в свою, как она ее называла, «фашистскую форму» – на ней был черный макинтош, черная рубашка, черный берет с заколкой в виде серебряного пингвина. Заколка была подарком Элиота. С собой она взяла йоркширского терьера Полли.
Из дневника Вивьен: «Я повернулась лицом к нему с такой радостью, что никто в большой толпе не мог бы хоть на мгновение усомниться я просто сказала О Том, & он схватил мою руку, & сказал как ты поживаешь, весьма громким голосом. Он прошел прямо на сцену тогда & прочитал замечательно умную, хорошо обдуманную лекцию. …Я стояла все время, держа Полли высоко на руках. Полли была очень возбужденной & дикой. Я не сводила глаз с лица Тома, & все время кивала ему, & делала ободряющие знаки. Он выглядел немного старше, более зрелым & остроумным, гораздо более худым & не очень здоровым или крепким и совсем не боевым. Ни малеших признаков женской заботы. Никаких разгульных вечеринок…»[583]
Пока зал аплодировал, Вивьен спустила Полли с поводка и поднялась на сцену. Собачка прыгала вокруг Элиота и лаяла. Он старался не обращать на это внимания. Вивьен с Элиотом обменялись лишь несколькими словами. Вивьен спросила, не вернется ли он. Элиот ответил, что сейчас не может разговаривать с нею, подписал ей три книги и поспешно ушел с поэтом и критиком Ричардом Чёрчем, одним из организаторов мероприятия.
Другая, мимолетная, встреча произошла на следующий год. Элиот – Дороти Паунд: «Я сейчас выбит из колеи, поскольку я столкнулся с моей бывшей женой на Уигмор-стрит час назад и должен был удирать: только люди, которые находились в “розыске”, знают, что за жизнь я веду»[584].
Окружение Элиота видело поведение Вивьен как агрессию. По мнению Л. Гордон, В. Вулф была недалека от истины, когда писала: «Вивьенна! Была ли когда-нибудь такая пытка с тех пор, как зародилась жизнь! – нести ее на своих плечах, кусающуюся, извивающуюся, бредящую, царапающуся, болезненную, напудренную, безумную, и в то же время здравомыслящую до безумия…»[585]
Вивьен, несомненно, давала поводы для такой оценки. Современные биографы находят немало психологических аргументов в ее защиту, в том числе опираясь на частичную публикацию ее дневников. Один фактор, однако, остается недооцененным – это роль грубых форм медикаментозного лечения и «новейших», по сути граничивших с шарлатанством методов психотерапии, которые за многие годы расшатали и без того достаточно хрупкую психику Вивьен. У нее развилась мания преследования. Еще после визита судебных исполнителей на Кларенс-гейт-гарденс в 1935 года, опасаясь, что ее саму могут похитить, Вивьен внезапно уехала в Париж. Правда, учитывая дальнешее, основания бояться у нее были.
Последние записи в ее дневнике датированы 1936 годом. К тому времени ее «вежливо бойкотировали» практически все общие знакомые, даже относившиеся к ней сочувственно. Она пыталась искать поддержки у Рассела и О. Ситвелла, но вынуждена была записать (от имени Дейзи Миллер), что «великие люди были ее друзьями, но она предпочитала оплакивать их потерю, чем искать им замену». Она напоминала Дж. Фейберу, что он часто бывал у нее в гостях, а визиты в свете принято «отдавать». Он ссылался на «чрезвычайную занятость». Она пыталась поддерживать переписку с семьей Элиотов – не раз писала его брату и Теодоре, его племяннице, которая очень сочувствовала ей в прошлом. В августе «Дейзи Миллер» отмечала, что «миссис Элиот близка к тому, чтобы потерять рассудок». Предупреждала поверенного (от своего имени), что она «скоро умрет». Обращалась в издательство Фейбера, предлагая проиллюстрировать «Марину» Элиота. Пришел вежливый отказ. Десятого декабря она писала лично Дж. Фейберу (из отеля в Лондоне), жалуясь, что не раз замечала за собой слежку по дороге в издательство. Фейбер ответил, что если это так, это возмутительно, но ему ничего об этом не известно.
О последующих полутора годах ее жизни известно немного. Сохранились документы и переписка, связанные с ее помещением в психиатрическую лечебницу летом 1938 года. 14 июля брат Вивьен написал Элиоту: «Дорогой Том, очень сожалею, что вынужден тебе писать, когда ты в отпуске, но, боюсь, я обязан. В. нашли бродящей по улицам в 5 часов этим утром & забрали в полицейский участок в Марилебон»[586].
Морис отвез Вивьен к себе домой. В полиции ему сказали, что объяснения ее были спутанными, казалось, она бредит, и, если бы не удалось связаться с родственниками, ее отдали бы под наблюдение психиатра.
К этому времени основным источником ее средств были выплаты с наследства ее отца (Элиот платил тоже, но меньше). Она снимала жилье одновременно не менее чем в четырех местах. Владела автомобилем, оплачивая стоянку. По сведениям банка, перерасход в конце года составлял 700 фунтов (она щедро выписывала чеки «на предъявителя»); доход с наследства – 1700 фунтов (часть этой суммы после покрытия перерасхода, была вложена в акции); новая задолженность – 500 фунтов…
У Мориса с его женой Вивьен более или менее пришла в себя. Морис предлагал ей остаться, но по ее настоянию отвез по одному из ее адресов вместе с двумя чемоданами и пакетом и связался с д-ром Миллером, лечащим врачом Вивьен.
Последний раз д-р Миллер видел ее три или четыре месяца назад. Он счел ее состояние удовлетворительным и распорядился уменьшить прием лекарств. Тогда она проживала в отеле в Лондоне. Затем уехала в курортный Истборн. Позже вернулась в Лондон. Адреса никому не давала. Он связался с ее аптекой и выяснил, что она покупала лекарства ежедневно.