«Немецкий он изучал всего два года, причем в течение одного у него был плохой учитель, и готов продолжать заниматься этим языком, но может обойтись без французского, поскольку тут ему нужна главным образом разговорная практика. Я думаю, что на этот год латынь и греческий для него необязательны. В прошлом году он получил в Smith Academy премию по латыни… Он всегда был склонен к учебе и много читал по английской литературе… Он читал практически всего Шекспира, которым он восхищается, и многое знает наизусть.
Теперь мы отчасти следуем его собственным желаниям, рассматривая возможность послать его на год в Мильтон <…> он очень дружелюбен, обладает мягким характером, джентльмен во всем, в быту очень скромен и нетребователен, и в то же время самодостаточен.
Мы двадцать пять лет жили в старом доме Элиотов, в то время как все наши друзья переехали, и Том нуждается в товарищах, которых он был из-за этого лишен…
Если вы полагаете, что Том сможет освоить курс, и вы советуете ему это, и готовы его взять, я приму решение в самом скором времени…
Его учитель говорит, что он может поступить в Гарвард на следующий год, не сдавая заново экзамены…»
К письму был приложен длинный список пройденного (английский язык и литература, французский язык и литература, латынь, греческий, история Греции и Рима, физика…).
В начале апреля Шарлотта Чэмп Элиот послала в Milton Academy официальную просьбу о приеме Тома в школу. И только в июле (22-го) она наконец сообщила директору об оценках: В+ по истории (соответствует 4+), В по французскому, С по английскому, латыни, греческому и алгебре, D по геометрии (планиметрии) и провальное Е по физике. Пытаясь объяснить оценку по физике, она сообщала, что учитель недавно испытал «нервный срыв» и не смог дожным образом завершить курс.
В письме от 23 июля она просила директора о личной встрече с нею и с Томом, чтобы получить подтверждение, что его примут. Ответ пришел от секретаря, т. к. директора не было в городе. В письме от 26 июля она снова просила о встрече, теперь уже в августе, со значением подчеркивая, что идею обучения в Milton Academy одобряет сам президент Гарварда. Письмо заканчивалось приглашением погостить денек в Истерн Пойнт, в доме Элиотов и полюбоваться прекрасным видом.
Наконец вопрос с поступлением был улажен. Следующее письмо, от 28 августа, интересно подробным обсуждением учебных предметов, которые мог бы выбрать Том, что подчеркивало почти всеохватывающий характер родительской опеки. Рассматривалось также несколько практических вопросов – например, какого размера сундучок для вещей брать в общежитие и понадобится ли фрак для торжественных случаев… В сентябре (Том уже принят) уточнялось его отношение к спорту:
«Я думаю, лучше, если я объясню вам, почему Том не может играть в футбол и участвовать в занятиях другими видами спорта, требующих физического напряжения, где существует риск резких усилий. Он страдает от врожденного разрыва (брюшной стенки. – С. С.), который, по мнению нашего доктора, поверхностно излечился, но, поскольку мышцы живота в этом месте до сих пор ослаблены, по-прежнему необходима осторожность… Том до сих пор не понимает до конца границы своих физических возможностей, будучи едва ли не единственным, кого освободили от футбола…»[46]
Наконец, в мае 1906 года Шарлотта обсуждала вопрос о купании сына: «Том написал домой, прося дать разрешение на купание в каменном карьере рядом с Академией. Поскольку требование такого разрешения – это нечто новое, создается впечатление, что тут есть какая-то опасность, и мистер Элиот и я хотели бы знать, каковы условия купания…»
После того как директор успокоил родителей, что купание происходит в безопасных условиях, разрешение все же было дано. В своем письме он также уверял, что Том кажется теперь гораздо счастливее, чем в первые месяцы в школе, и гораздо больше и охотнее общается с товарищами.
Можно добавить, что отношения у Тома с товарищами по школе сложились вполне приличные, но ему почему-то дали прозвище «Большой Шлем» (имея в виду, скорей всего, карточный термин).
Год в Milton Academy почти не привел к улучшению оценок. Но, пересдав физику, следующей осенью Том все же поступил в Гарвард.
Президент Гарвардского университета Чарльз Уильям Элиот (1834–1926), родственник сент-луисских Элиотов, своим деятельным характером во многом напоминал У. Г. Элиота. Он возглавлял университет в течение 40 лет, с 1869 по 1909 год. Президентом он стал в необычно молодом возрасте в связи с реформой Гарварда, уменьшившей влияние религиозных, в том числе унитарианских, кругов. В результате реформы попечительский совет университета стал избираться голосованием выпускников прежних лет.
Ч. У. Элиот, сам окончивший Гарвард, преподавал там химию и математику, но потом, в 1863-м, когда интриги помешали ему занять престижную Румфордовскую кафедру профессора прикладной физики и химии, на несколько лет отправился в Европу – изучать европейскую систему образования. По его словам, «пуритане думали, что им необходимы образованные священники для церкви, и они поддерживали Гарвардский колледж, – когда американский народ убедится, что ему нужны более компетентные химики, инженеры, художники, архитекторы… он …создаст институты, которые смогут их подготовить. Тем временем свобода и американский дух предпринимательства помогут нам, как они помогали в прошлом…»[47].
В результате реформ образование в Гарварде было организовано по европейскому образцу. Для поступления требовалась сдача вступительных экзаменов, лекции дополнялись семинарскими занятиями, каждый семестр заканчивался экзаменационной сессией. Резко сократилось преподавание латыни, греческого и другой «классики» – критики обвиняли Ч. У. Элиота, что он «лишил американскую юность классического наследия». Намного увеличился объем естественнонаучных и прикладных дисциплин. Еще одним новшеством стала космополитическая открытость мировой науке.
Ч. У. Элиот боролся с расизмом, и при нем Гарвард, в отличие от большинства американских университетов того времени, охотно принимал чернокожих студентов. Боролся он и с влиянием лоббистов, пытавшихся ограничить прием евреев или католиков. В то же время он пытался запретить командные игры вроде футбола и был противником женского образования.
Гарвардский университет находится в Кембриджe, штат Массачусетс. От Бостона его отделяет река Чарльз-Ривер.
За несколько лет до Тома Гарвард окончил его старший брат Генри, который был источником разнообразных практических советов. По его совету родители сняли Тому комнату на так называемом золотом берегу по адресу 52 Mount Auburn Street. Чуть ближе к Чарльз-Ривер начинался менее привелигированный серебряный берег. Соседями Тома в 1906/1907 учебном году были его товарищи по Milton Academy Роберт Хэйдок, Чарльз Перкинс и Констант Венделл.
Комната была не просто комнатой. Условия жизни студентов из состоятельных семей больше напоминали холостяцкий быт Шерлока Холмса и доктора Уотсона в рассказах Конан Дойля: «У каждого студента… была своя собственная спальня, но они делили между собой просторную гостиную…»[48]
Советы старшего брата не ограничивались, вероятно, правильным выбором жилья. Генри Уэйр Элиот-мл. закончил университет в 1902 году. Он пользовался популярностью на своем курсе и был редактором студенческого журнала «Harvard Lampoon» (название можно перевести как «Гарвардский смехач»). Ему принадлежало авторство шутливой поэмы «The Freshman’s Meditation» («Медитация первокурсника»), герой которой с энтузиазмом восклицает: «Ура! Я полноценный гарвардец теперь!»[49]
Новичку кружит голову чувство свободы. Его комната украшена университетскими флагами и бордовыми подушками (это цвет университета), а где-то не на виду хранится сундучок со льдом для бутылок – ведь холодильников тогда не было.
Радость, что удалось избавиться от родительской опеки, влияние приятелей, легкомысленно понятые советы брата – вряд ли есть смысл пытаться точно определять причину того, что первокурсник, еще недавно с восторгом думавший «я – студент», после первой же сессии оказался на грани вылета. С Томом в Гарварде произошло именно это, а его сосед Констант Венделл вскоре испытал нервный срыв и вообще покинул Гарвард…
Не все соблазны студенческой жизни угрожали Тому в равной степени. Единственным женским учебным заведением в Кембридже тогда был Радклифф-колледж. Но много ли надо первокурснику, чтобы почувствовать себя взрослым?
В путеводителе по Гарварду 1907 года говорилось: «между Ярдом (Harvard Yard, зеленая зона в центре кампуса. – С. С.) и Чарльз-Ривер… образовался центр… где общественный дух, приверженность своим колледжам, литературные, музыкальные и другие студенческие интересы находят свое выражение… На Массачусетс-авеню, напротив Ярда, и на Гарвард-сквер, к юго-западу, находятся магазины, рестораны, бильярдные и т. п., наиболее популярные среди студентов…» Там же находились и многочисленные клубы, располагавшие собственными обеденными залами и барами.
Том играл на бильярде – это известно из его писем знакомым. Принимал участие в студенческих розыгрышах. Читал он, правда, еще больше, чем раньше – но очень бессистемно, особенно в первый год.
У некоторых студентов были автомобили, но в основном по Кембриджу ходили пешком. В университете училось около 5000 студентов – впрочем, в английских Оксфорде и Кембридже училось тогда примерно столько же. Тихий городок по сравнению с Сент-Луисом мог казаться деревней, хотя его население составляло около 100 тысяч человек, а население соседнего Бостона перевалило за 600 тысяч.
В нескольких минутах ходьбы от Маунт-Оберн-стрит находились музыкальные кафе, где можно было просидеть весь вечер, а заодно и поужинать. Поблизости – м