) убеждают не меньше, чем декларации.
В интервью 1972 года Валери Элиот говорила: «Он нуждался в человеческой любви, чтобы его жизнь обрела завершенность, в том, чтобы кто-то любил его ради его самого»[697].
Томлин рассказывает, как впервые увидел Валери: «Я уже пришел в отель, как обычно, намного раньше, чем договаривались, и был свидетелем того, как он появился, опираясь на руку этой совершенно потрясающей молодой леди. Вся его манера держаться, выражение лица, настроение преобразились, как будто огромную тяжесть сняли с его плеч»[698].
Элиот старался не расставаться с Валери ни на минуту и все же писал ей письма (примерно раз в неделю).
Не сразу, но он дал ей разрешение заниматься всей своей перепиской. «Когда мы поженились в 1957-м, – вспоминала она, – я была растеряна, узнав, что мой муж запретил публикацию своей переписки в будущем, поскольку я осознавала ее значение и обаяние. А так как он часто читал мне вслух по вечерам – Кима, английскую и французскую поэзию, Шерлока Холмса, Записки Пиквикского клуба, Дядюшку Римуса – я пользовалась любым случаем, чтобы коснуться писем поэтов, пока он в конце концов не рассмеялся и не сказал, что уступит, при условии что я сама буду заниматься отбором и редактированием»[699].
Трогательно и, пожалуй, немного нелепо выглядит и то, что после женитьбы Элиот начал посвящать Валери эротические стихи и надписи. В целом они не предназначались для публикации. Некоторые сохранились на подаренных ей книгах.
Вскоре после заключения брака Том и Валери побывали у ее родителей в Лидсе. Элиот понравился теще (на шесть лет его моложе), которая почувствовала в нем «юношескую неиспорченность».
Вот еще один взгляд со стороны. Молодая поэтесса Сильвия Плат (1932–1963), в 1960-м побывала в гостях у Элиотов: «Элиоты живут на первом этаже удивительно унылого кирпичного здания. Уютная, роскошная квартира. Его жена, родом из Йоркшира, красивая, белокурая & розовая. Он был чудесен. Нам сразу стало легко. Мы обменивались впечатлениями о поездке в Америку. Пили шерри у камина, где горел уголь. Я чувствовала, будто сижу рядом с божеством, спустившимся на землю: вокруг него был такой ореол величия. Его жена показала мне в спальне его фото в младенчестве и в детстве. Он был красив с самого начала. Удивительно ироничен & полон юмора»[700].
Заявление, которое Элиот распорядился обнародовать после того, как его письма к Эмили Хейл попадут в открытый доступ, завершалось словами: «Только в последние несколько лет я узнал, что значит любить женщину, которая искренне, самоотверженно и всей душой любит меня. Мне трудно поверить, что кто-то равный Валери когда-либо мог существовать или появится в будущем, я не могу поверить, что когда-либо существовала женщина, с которой я бы чувствовал такое полное единство, как с Валери. Мир с моей любимой женой Валери был хорошим миром, таким, какого я никогда не знал раньше. В возрасте 68 лет мир для меня преобразился, а я был преображен Валери.
Да покоимся мы все в мире»[701].
Вряд ли человеческая любовь, какой бы она ни была сильной и искренней, могла изменить взгляды Элиота на Ад, Рай и Чистилище. Она могла дать ему иное – не основанную ни на какой логике уверенность, что сам он избежит Ада. Вряд ли, даже в самые счастливые минуты, он был абсолютно уверен в Рае, но к Чистилищу он, судя по тому, какое место эта тема занимает в его поэзии, внутренне готов и на него внутренне согласен.
Эмили Хейл, Мэри Тревельян и Джон Хейуорд тяжело переживали внезапный брак Элиота.
Перед Рождеством он написал Эмили. Письма шли около недели. Ответное письмо, даже отправленное сразу, не могло прийти до свадьбы. Очевидно, он хотел избежать эмоциональной конфронтации при расставании. Эмили нашла в себе силы ответить с достоинством. И написала не только Тому, но и Валери.
Вернувшись из свадебного путешествия, Элиот поблагодарил ее за «замечательные письма» также от имени Валери, и выразил надежду, что она сможет приехать в Англию и они смогут повидаться. Последнее его письмо, оказавшееся в архиве Принстона, датировано 10 февраля.
Хейуорду вечером накануне женитьбы он вручил письмо в конверте (датированное 7 января и адресованное «Джону Хейуорду, эсквайру») и попросил прочитать тут же. Все было напечатано на машинке. Элиот объяснял, что утром он женится на Валери Флетчер. Что Хейуорд – первый из друзей, кому он сообщает об этом (не считая тех, чья помощь была необходима для организации церемонии); утром они с женой уезжают во Францию, в Ментон, и по возвращении в Лондон поселятся в отеле, пока не подыщут новую квартиру. Он добавлял, что, обдумав положение Хейуорда, намерен оплачивать свою долю до 1960 года, когда истекал контракт аренды квартиры.
Подписано было письмо «горячо преданный тебе Том» («affectionately yours»), но Элиот просил Хейуорда «ничего не обсуждать, в особенности прошлого».
Хейуорд также встретил новость со всем возможным достоинством. Вслед новобрачным он послал во Францию поздравительную телеграмму. Элиот ответил благодарственной открыткой. Позже Хейуорд признавался, что почувстовал себя так, будто «Том внезапно умер», а позже, когда к нему вернулось язвительное остроумие, в кругу знакомых с издевкой называл себя «вдовой».
Письмо Мэри Тревельян было написано тогда же, когда письмо Хейуорду, но получить его она должна была позже. По воспоминаниям Мэри, когда она узнала о женитьбе, первой ее мыслью было «Том сошел с ума». Чуть позже, в ответ на ее письмо, в котором говорилось, что ее привязанность к Элиоту неизменна, он ответил резко, назвав это письмо непозволительной дерзостью. Позже он прислал Мэри приглашение на ужин, но она вежливо отказалась. После этого они больше не встречались. Чуть позже она взялась за написание мемуаров об Элиоте, использовав при этом более двухсот писем, которые сохранила. Рукопись под названием «Папа с Рассел-сквера» (имеется в виду «папа Римский») до сих пор не опубликована, но к ней имели доступ многие исследователи[702].
Переписка Эмили Хейл с Элиотом после 1957 года практически прекратилась. В октябре она все же приехала в Англию. Из Чиппинг-Кэмдена она написала Элиоту: «Ничто больше не кажется естественным, но если для тебя имеет значение, чтобы я познакомилась с Валери, и наша давняя дружба могла продолжаться нормально, быть может, сейчас самое время»[703]. Она писала, что будет проездом в Лондоне (не уточняя даты).
Элиоту ее поведение казалось странным. Он ответил, что болеет гонконгским гриппом и диктует письмо Валери, но позже они могли бы встретиться в Лондоне за ланчем. Ответ Эмили пришел в самом конце октября. Она сообщала, что возвращается в Америку по совету доктора, и встреча не состоялась. Время от времени Элиоты продолжали получать новости об Эмили от Элинор.
В январе 1958 года Валери закончила перепечатку черновика новой пьесы. Импрессарио Шереку она сообщила, что Элиот болеет. Готов только один экземпляр, но он может прийти и прочитать его.
Текст разочаровал Шерека, но Валери предупредила: «Это первый набросок, его нельзя уносить. В любом случае Том страшно нервничает, надо зайти к нему и сказать, что он вам нравится, иначе это может плохо отразиться на его здоровье». Чувствуя неловкость, Шерек присел на край кровати Элиота, который выглядел очень больным, и сказал, что пьеса блестящая. После этого вид Элиота сразу изменился к лучшему. В ходе обсуждений с Шереком и режиссером Брауном Элиот все же внес много изменений.
На премьере Элиот с Валери сидели, взявшись за руки. Зрители хорошо приняли пьесу, и Элиот, подбадриваемый Валери, вышел на сцену после представления. Когда смолкли аплодисменты, многие обратили внимание, что он молчал, пока не смог найти глазами Валери. После этого он произнес короткую, но хорошо построенную речь.
На следующее утро он с привычной уверенностью держался на пресс-конференции, а затем, к удивлению Шерека, по собственной инициативе сократил пьесу на девять с половиной минут, а после обсуждения с Шереком еще на четыре минуты.
Приближалось семидесятилетие Элиота.
Лондонская премьера состоялась в Кембридж-театре 26 сентября, в день его рождения. Элиот с Валери сидели в королевской ложе вместе с Шереками. Элиот предусмотрел ложу для Хейуорда. На премьере присутствовали многочисленные знаменитости, такие как актер Дуглас Фейрбенкс и скульптор сэр Джекоб Эпстайн. После представления Элиоты и Шереки присоединились к банкету в ресторане «Экю де Франс», где труппа отмечала премьеру. В полночь юбиляру поднесли торт, украшенный сахарным «гусиным пером», со свечой сверху, и подарили тисненую кожаную папку для рукописей. Шерек выразил надежду, что автор скоро подарит всем замечательную новую пьесу.
Одним из гостей был Ф. Томлин. В конце банкета к нему подошла Валери и пригласила на следующий вечер отметить юбилей в узком кругу. «Надо отдать должное жизненным силам Элиота, – вспоминал Томлин, – вернувшись только в 5 утра из «Экю де Франс», он был в превосходном настроении».
Валери организовала прием в новой квартире, на Кенсингтон-корт-гарденс, 3. Были, не считая Элиотов и Томлина, Эпштейн и Браун с женами, Руперт Харт-Дэвис (коллега по издательскому делу), некая Рут, старавшаяся держаться незаметно, а также школьная подруга Валери Бетти Харрис. «Оттого, что вечер был совсем небольшим, он становился даже интересенее», – отмечал Томлин.
Квартира находилась на первом этаже. Томлину она показалась образцом «счастливого дома». Контраст с предыдущей квартирой был разительным. «Кабинет Элиота был слева, а сразу за ним – вход в гостиную. Это была очень ярко освещенная и комфортабельная комната со множеством фото над камином, портретом кисти Уиндема Льюиса напротив и множеством книг, в большинстве новых, на полках вокруг».