Охотники задержали лошадей у дома. Но никто не отозвался на их призыв, словно фанза была пустой. Соскочив с лошадей, они приблизились к открытой двери. Томек осторожно переступил порог. Потом он зажег спичку и в свете дрожащего огонька осмотрелся вокруг. С левой стороны двери вдоль стены стояла низкая каменная печь, называемая здесь каном[49]. Кан складывается из кирпича или камня и имеет вид широкой скамьи, на которой можно свободно лежать. Дымовые каналы проходят через весь кан от топки до трубы. Сейчас на кане лежали соломенный мат и ватное одеяло, в беспорядке свисавшее одним концом на пол.
Томек коснулся кана рукой и почувствовал тепло нагретого камня. В глубине фанзы от самых стропил свисала завеса, которая, наверное, прежде делила дом на две части. Томек зажег новую спичку и сделал еще несколько шагов. На чисто вымытом столе из гладких струганых досок стоял подсвечник с огарком свечи. Томек зажег огарок и увидел напротив кана небольшой домашний алтарь, напоминающий часовенку, украшенную разноцветными бумажками и полевыми цветами. В фанзе, кроме стола и трех покосившихся табуреток, был еще старый китайский сундук. Крышка сундука была откинута вверх, словно кто-то в спешке выхватывал оттуда все содержимое.
Не гася свечи, юноша вышел из фанзы.
— Там никого нет, — сообщил он друзьям. — Пожалуй, отец Фу Чао бежал, услышав топот лошадей. Видимо, он подумал, что мы хунхузы.
— А может быть, кто-нибудь и в самом деле напал на него до нашего приезда? — встревожился боцман.
— Раньше лаяла собака, а теперь ее нет, — вмешался Удаджалак. — Пес разбудил хозяина, а потом убежал вместе с ним.
— В этом нет ничего удивительного после всего того, что довелось пережить этим людям. Ведь они живут в постоянной тревоге, словно мышь под метлой, — заметил Смуга. — Наши призывы тут ни к чему, давайте лучше подождем Фу Чао.
Уставшие лошади стояли спокойно, и охотники уселись на скамью возле фанзы. Рядом стоял деревянный навес. За ним виднелся огород, окруженный низким решетчатым забором. Звероловы терпеливо ждали, пока арба подъехала к фанзе. Фу Чао спрыгнул с арбы на землю.
— Мы застали дверь открытой, а дом пустым, — воскликнул Томек.
Фу Чао вбежал в фанзу; при слабом свете свечи он быстро осмотрел помещение, вышел на двор и высоким голосом что-то крикнул по-китайски в темноту ночи.
Вокруг царила тишина, прерываемая только фырканьем лошадей. Фу Чао повторил свой призыв. Из кустов показался сутуловатый мужчина. Нацелив на Фу Чао ствол старого ружья, он медленно подошел к юноше. Скрестив руки на груди, Фу Чао низко поклонился старику. Тот сначала коснулся рукой плеча сына, словно хотел удостовериться, что его не обманывает зрение, а потом приветствовал поклоном незнакомых гостей.
Фу Чао на своем языке сообщил отцу, кем являются его спутники. Старик кивнул головой и направился к кустам. Вернулся с довольно большим узлом на спине в сопровождении лохматой собаки. Движением руки пригласил гостей в фанзу.
Охотники расседлали лошадей. Привязали их вместе с двумя распряженными конями к коновязи у навеса. Всю упряжь, мешки и вьюки внесли в фанзу. Удаджалак зажег фонари, а Смуга и боцман стали доставать из дорожных мешков продукты.
Старый китаец присел на корточки у кана. Он открыл дверцу топки и раздул огонь из углей, покрытых пеплом. Потом Фу Чао принес охапку мелко нарубленных дров. Вскоре огонь весело играл в печи; старик подошел к столу, на который прежде положил узел. Звероловы увидели сокровище, которое он так прятал от хунхузов. Это были простая синяя блуза и штаны, потертый овечий полушубок, несколько беличьих шкурок, одна лисья и старый, довольно помятый жестяной чайник. Старик налил в чайник воды из ведра и поставил его на огонь. Остальные вещи китаец спрятал в сундук, стоявший у стены.
Томек незаметно изучал внутреннее убранство фанзы. Верхняя часть стен и стропила потемнели от времени. Но несмотря на это, в комнате царила чистота, хотя крайняя бедность хозяев выглядывала из каждого угла. Из подпола старик достал горшок с небольшим количеством вареного риса, но боцман тут же пригласил его к столу — отведать пищи, приготовленной из привезенных продуктов.
Китайцы уселись на краю кана, изумленные богатством содержимого дорожных мешков путешественников.
Боцман приготовил самый настоящий пир. Он открыл коробки мясных и рыбных консервов, подал солонину, сыр, сухари, консервированную фасоль в томатном соусе, сушеные фрукты и бутылку русской водки. Порядком проголодавшиеся путешественники вместе с китайцами чинно уселись за стол.
К концу ужина Смуга подарил хозяину мешочек с табаком. Старый китаец сразу же привязал его к поясу. Потягивая трубку, он задумчиво кивал, но время от времени бросал неуверенный взгляд на дверь. Вероятно, ему не давала покоя какая-то мысль.
Вскоре охотники заметили странное поведение старика, и Смуга спросил его, не холодно ли ему, случайно. Китаец отрицательно кивнул головой.
— Телега, много коней, хорошее оружие, мешки с дорогими вещами — это очень плохо. Если хунхузы узнают, что у нас такие богатые гости, они сразу появятся здесь! — пояснил он на русско-китайском жаргоне.
Смуга проницательно посмотрел на старика. Неужели эти два китайца были в сговоре с хунхузами? Ведь Павлов не раз говорил, что бандиты располагают сторонниками и разведчиками среди местных жителей, которые сообщают им, когда и на кого надо напасть. Действительно, почему этот старик и его сын остались на развалинах селения в столь близком соседстве с бандой хунхузов? Возможно, рассказ юноши об убийстве его семьи — обыкновенная сказка, а ирбис — приманка для того, чтобы заманить охотников в ловушку?!
— Много ли людей в банде хунхузов? — спросил Смуга, внимательно наблюдая за выражением лиц своих хозяев.
— Я видел их, когда они переправлялись на противоположный берег. Полтора десятка, от силы двадцать человек, — ответил старик. — Потом рассказывали, что они напали на строителей железной дороги…
— Подумаешь! Пришлось бы всего по пять человек на каждого из нас, — презрительно вмешался боцман.
Смуга тоже не выглядел испуганным возможностью встречи с бандитами. Заметив на его губах загадочную улыбку, Томек подумал, что на этот раз плохие известия были на руку Смуге.
— Ну что ж, поживем — увидим! — сказал Смуга. — А теперь пора спать, потому что скоро начнет светать!
— Кому первым становиться на часы? — спросил Томек.
— Сегодня нет нужды в охране! Вот-вот взойдет солнце, — нарочито громко ответил Смуга.
Удаджалак как раз стелил одеяла на кане.
Боцман зевнул во всю свою мощную глотку и стал раздеваться.
— Раз не надо становиться на вахту, то давайте уже будем спать, — буркнул он. — Правда, многие, нарушившие заповедь охраны, с удивлением пробуждались затем в царстве святого Петра, то есть в раю, но вы здесь командир — вам виднее!
— Вы, конечно, правы, боцман, поэтому не бурчите, а идите спать, — шепнул Смуга. — Сегодня уже никто не успеет уведомить хунхузов…
— Возможно, но, по-моему, лучше никому здесь слишком не доверять!
— Я всегда верю только себе, — парировал Смуга.
— Так надо сразу и говорить! — буркнул успокоившийся моряк и подмигнул, показывая, что понимает, в чем тут дело.
Убедившись таким образом, что Смуга предпримет необходимые меры предосторожности, боцман, словно настоящий китаец, разделся донага и лег на кан, повернувшись головой к центру фанзы, а ногами к стене. Натянул одеяло на голову и почти сразу начал храпеть. Его примеру последовали Томек и Удаджалак. Смуга тоже лег в постель, повернув лицо к двери. Притворившись спящим, он из-под прищуренных глаз наблюдал за китайцами.
Некоторое время Фу Чао шепотом вел беседу с отцом. Тот кивал головой, ежеминутно поглядывая на спящих гостей. Кончив беседу, Фу Чао снял с гвоздя на стене старое, подвязанное проволокой ружье, тщательно зарядил его и уселся на пороге открытых дверей фанзы. Отец погасил свечи в фонарях и присел за спиной сына.
Смуга повернулся на другой бок.
Заслуженный отдых охотников прервало ржание лошадей. Звероловы как по команде вскочили с постелей. Достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться, что их оружие находится в целости и сохранности. Винтовки стояли, как и раньше, опертые о стену. Охотники выбежали на двор. Фу Чао стреножил лошадей и выпускал их пастись на луг. Его отец, в соломенной конусообразной шляпе на голове, выгонял из огорода двух подсвинков. Охотники остановились во дворе. Старик-китаец встретил их поклоном и сказал:
— Сын говорил мне, что достопочтенные гости намерены поймать ирбиса. Видимо, в горах предстоит суровая зима, потому что одна самка уже показалась здесь. Недавно она зарезала у меня поросенка.
— Может быть, ты знаешь, где она прячется днем? — спросил Смуга.
— Несколько дней тому назад я ее выследил, — ответил китаец. — Ну и хитрая бестия! Она обычно поджидает животных на берегу ручья, у водопоя.
Близко к леопарду подходит ирбис, или снежный леопард (Felis uncia), называемый в Тибете икар, сиг, сагак, по величине почти одинаковый с пантерой (220 см), но ниже ее. Основная окраска — беловато-серая со светло-желтым оттенком, более темная на спине и белая внизу. Тело покрыто крапчатыми кольцами с темной серединой; на спине тянется темная линия, переходящая и на хвост. Встречается в гористых местностях Туркестана, Алтая, Бухары, Памира, Кашмира и Тибета, далее, по-видимому, в Юго-Восточной Сибири, в степях по Сунгари; по сообщениям тунгусов, охотно взбирается на деревья. О жизни его в неволе ничего не известно; хотя в 1871 году два ирбиса были в Московском зоологическом саду, но наблюдений над ними не производилось, к тому же они скоро умерли. (А. Брэм. Жизнь животных, т. 1.)
— Мы просим вас, достопочтенный господин, чтобы вы еще сегодня показали нам это место, — вмешался Томек.