Если бы существовал демон зимы, то он, пожалуй, именно эту страну избрал бы своим царством. Ведь здесь зима почти никогда не кончается. Она только отступает в глубину скованной вечным льдом земли в период от апреля до августа и уходит к вершинам Саянского, Верхоянского и Черского хребтов[72], где даже летом снег никогда не тает. Часто после жаркого дня земля ночью покрывается белым инеем или выпадает град. Именно здесь, в Восточной Сибири, на Оймяконском нагорье, между восточной оконечностью Верхоянского хребта и хребта Черского, находится полюс холода[73] Северного полушария.
Смуга внимательно прислушивался к рассказу Вильмовского о географическом положении страны и господствующем там климате. Приближалась середина августа. Мимолетные дожди предвещали конец короткой в этих краях осени и предупреждали о том, что через четыре или пять недель здесь наступит суровая, сухая зима, длящаяся около семи месяцев. С вершины холма Смуга разглядел у подножия гор обширную долину и несколько столбов дыма, медленно вздымавшихся к небу, что указывало на близость человеческого жилья.
— В путь! — воскликнул он, погоняя лошадь нагайкой.
Путешественники направились вниз по склону в видневшуюся как на ладони долину. Смуга ехал рядом с Вильмовским и потихоньку вел с ним беседу. Уже необходимо было поменять измученных долгой дорогой лошадей. По предположениям Смуги, они подъезжали к летнему якутскому поселению. Встреча с туземцами в этом безлюдном районе не могла повлечь за собой неприятностей для экспедиции. Не было нужды и опасаться, что кто-нибудь из местных жителей узнает Павлова. До сих пор его деятельность проходила только на юге Сибири между Иркутском и Хабаровском.
Согласовав с Вильмовским тактику, которую следует применить при встрече с местным населением, Смуга выехал вперед. У выхода из котловины стояли живописные серебристо-белые урасы, в которых якутские пастухи живут летом на пастбищах. Ураса с древнейших времен является местной формой дома. Строится ураса из тонких длинных жердей, обкладываемых снаружи берестой. Одинаковые по размеру листы укладываются наподобие черепицы и старательно сшиваются волосом. Ураса лишена окон; небольшой дверной проем закрывают шкурами домашних животных. Внутрь такого дома свет поступает только через дымовое отверстие в крыше.
По своей форме и покрытию из серебристо-белой бересты с красивым и нежным естественным узором урасы напомнили Томеку индейские типи. Однако у него не было времени восхищаться стройными формами якутских домов, потому что к путешественникам уже приближались люди.
Это были якуты. Их легко отличить по очень смуглой коже лица, напоминающей по цвету медь, и по не таким раскосым глазам, как у монголов и тунгусов (эвенков). Лица якутов, почти лишенные волос, как правило, оживляются лишь под влиянием волнения или гнева, обыкновенно же остаются спокойными, словно вытесанными из камня. Некоторые из якутов носили на голове суконные фуражки, у других жесткие черные волосы были перевязаны цветными платками или ремешками. Якуты были одеты в «соны» из вельвета, то есть в подшитые сукном кафтаны, достигающие колен. На ногах у якутов были длинные кожаные штаны. Старики были подпоясаны кожаными поясами, за которыми с левой стороны держали нож в ножнах, а с правой — огниво и мешочек с губкой. За мягкими голенищами остроносых сапог из конской шкуры торчали трубка и кисет с табаком.
Как Томек убедился позднее, якуты под кафтанами носили сорочки и короткие кожаные штаны, которые называют «сиали». К этим штанам с пришитыми к ним металлическими кольцами они прикрепляют ногавки[74]. Сиали якуты не снимают даже на ночь.
Якуты окружили путешественников полукругом. Смуга соскочил с седла и приветствовал якутов по-русски.
— Приветствую вас! — ответил на ломаном русском языке один из якутов. — Вы нуча?
Смуга не понял вопроса, потому что название «нуча» якуты употребляют для определения вообще белых людей с юга. Поэтому Смуга вопросительно посмотрел на Вильмовского. Однако и тот не мог понять, о чем спрашивают якуты. Как вдруг Павлов соскочил с лошади и, прежде чем боцман успел задержать его, остановился рядом со Смугой.
— Он не нуча, он — беляк! — воскликнул Павлов.
В этот момент Павлов почувствовал на своем плече тяжелую руку боцмана. Он оглянулся и, встретив угрожающий взгляд моряка, услужливо пояснил:
— Они русских называют «нуча», а поляков — «беляк»… Я ничего плохого не сказал!
— Спасибо за… помощь, но в будущем прошу без разрешения в разговоры не вступать, — предупредил Смуга.
Полицейский агент замолчал, злорадно улыбаясь. Якуты знали поляков в основном как ссыльных, потому что суровый, безлюдный край был для царского правительства местом ссылки особо опасных политических преступников. Большинство ссыльных умирали здесь от истощения. Некоторых ссыльных административные власти направляли в якутские селения, где якуты вынуждены были содержать их за свой счет. На этой почве здесь возникали иногда споры, которые вызывали неприязнь якутов к ссыльным.
Но на этот раз злорадство агента оказалось преждевременным, потому что якуты смотрели на Смугу благожелательно.
— У нас был один такой, — сказал якут. — Все умел, учил нас. Беляк хороший… Здравствуйте, рассказывайте что и как.
После обычного у якутов приветствия Смуга и Вильмовский начали объяснять им то по-русски, то жестами цель своего прибытия в поселок. После длительных переговоров пришли к соглашению. Якуты решили за небольшое вознаграждение снабдить их свежими лошадьми, задержав в качестве залога изнуренных коней путешественников. Возвращаясь с Алдана, надо было вновь обменять лошадей, чтобы те попали к своим первоначальным владельцам. Таким образом, эта сделка была выгодна для обеих сторон.
Как только переговоры окончились, владелец табуна пригласил путешественников к себе на обед. За время обеда его сыновья должны были привести лошадей с пастбища. Путешественники вошли в урасу. Лучи дневного света, преломляясь вверху на светло-желтых берестяных стенах, приобретали характерный оттенок. Но несмотря на это, внизу царил полумрак, хотя в каменном очаге, устроенном в виде углубления в земле, горел огонь. Над огнем, на деревянных жердях, висели котел и чайник, от которых вились клубы пара; на рожне жарился кусок мяса с приятным для голодных путешественников запахом.
Как только в урасу вошли путешественники, находившиеся там женщины стыдливо спрятались в углу, бросая на гостей любопытные взгляды. Около очага, в своеобразной колыбели, лежал ребенок, укрытый меховым одеялом, привязанным к ее деревянной раме. Стоя рядом с колыбелью, косматый пес широким языком слизывал липкий жир, блестевший на круглом личике ребенка. Собаку никто не отгонял, да и ребенок не проявлял никаких признаков неудовольствия по поводу столь бесцеремонного обращения. Лица других якутов тоже блестели от жира, потому что холод, господствующий во все времена года в якутских жилищах, мешает частому мытью, а натирание всего тела жиром является местным обычаем. Вдоль стен урасы находились низкие скамьи, покрытые шкурами, на которых днем сидели, а ночью спали. Каждый обитатель урасы, как и каждый гость, в зависимости от своего положения располагался на заранее назначенном месте. У входа, с левой стороны, как правило, садились менее значительные гости. У самого очага были места почетных гостей или родных. Перед их лавкой стоял небольшой столик, над которым висела полочка с иконами. Несколько поодаль находилась скамья хозяев, позади нее были места молодежи и наемных работников.
Хозяин указал путешественникам на почетные места. Видимо, это был довольно богатый человек, потому что пожилая женщина поставила перед ним затирку из муки, миску с жареной говядиной, костный мозг и язык, который у якутов считается лакомством. На столе появился также кирпичный чай и жбаны с кумысом, облегчающим пищеварение после жирной еды.
Хозяин и его домашние стали подсовывать гостям яства, наливали кумыс и приглашали всех присутствующих отведать еды. Якуты считают еду общим достоянием, поэтому они никогда не берут с собой запасов продовольствия. Повсеместно господствующий среди них старый обычай возлагает на каждого якута обязанность бесплатно угощать путешественников.
Порядком проголодавшийся Томек с аппетитом поглощал куски мяса, несмотря на то что оно было наполовину сырое. Одновременно он с опаской следил за якутами, которые, усевшись вокруг надетой на рожон говядины, отрезали от нее кусок поджаренного мяса и брали его в зубы, отрезая ножом у самого рта мелкие кусочки. При каждом таком движении ножа Томеку казалось, что они могут отрезать себе носы. Однако ничего подобного не произошло. Удовлетворив свой голод, хозяин присоединился к гостям и стал угощать их кумысом. Это значило, что он предлагает дружбу. Для полноты церемониала он подарил Смуге как руководителю экспедиции свой нож с рукояткой из бивня мамонта[75] и получил от путешественника взамен индийский кинжал.
Довольный хозяин поставил на столике симир — кожаный мешок с кумысом и стал наполнять жбаны свежим, слегка пенящимся напитком.
Сын хозяина заиграл на хамисе. Это единственный музыкальный инструмент якутов. Играющий берет его в рот и языком, а также зубами регулирует звуки пружинки, находящейся в железной рамке.
Якуты чрезвычайно общительны, поэтому хозяин, хотя и не очень хорошо понимал русский язык, все время расспрашивал гостей о новостях из широкого мира. Когда не менее общительный боцман упомянул о путешествиях по многим морям, на лице хозяина появилось выражение недоверия. Наблюдая за тем, как Павлов прислушивается к словам боцмана, Смуга и Вильмовский всячески старались приостановить этот его красноречивый поток. Желая удовлетворить любопытство якута, Смуга как бы мимоходом сказал, что они едут в Алдан, чтобы купить там меха. К счастью, вскоре сыновья хозяина привели с пастбища лошадей, и все вышли поглядеть на н