– Ты, пожалуй, прав. Однако я не думаю, что он принял к сердцу свой вынужденный уход с приема у магараджи. Томек выше этого. Может быть, у него сегодня просто плохой день или он так же, как и мы, тревожится о судьбе Смуги. Ты ведь знаешь, как он его любит. Я тоже все время думаю о том, как объяснить странное поведение Яна.
– Вероятно, обо всем этом мы узнаем в Сринагаре. Может быть, мне только привиделось, но у Томека, кажется, на подбородке синяк? Совсем такой, как от удара кулаком…
– Я ничего не заметил, – сказал Вильмовский.
– Так присмотрись, но только чтобы он не увидел.
– Тебе, пожалуй, и правда привиделось, в комнате темновато.
– Темновато не темновато, а синяк на подбородке у него есть, хотя вчера на приеме его не было.
– Черт возьми, скажи ясно, в чем дело? – встревожился Вильмовский.
– В чем дело? – повысил голос боцман. – Я говорю, что вчера у Томека не было синяка, а сегодня есть! Готов держать пари на бутылку ямайского рома…
– Значит, ты утверждаешь, что у него на подбородке синяк от удара кулаком? – задумчиво спросил Вильмовский.
– Ну наконец до тебя дошло. Лучше выйди на двор и незаметно за ним понаблюдай. Что-то наш малыш мне сегодня не нравится…
Вильмовский быстро закрыл чемодан. Он как раз закончил упаковывать свои вещи и мог выйти к Томеку на веранду. Вскоре он вернулся, явно обеспокоенный.
– Странно, но ты прав, – в смущении сказал Вильмовский. – У Томека на подбородке синяк. Вчера вечером я его не видел.
– Может быть, он вчера упал, возвращаясь домой? А может быть, встретился с кем-нибудь во время утренней прогулки? Нет, мой боцманский глаз еще достаточно зорок. Это синяк от удара кулаком. Мне такое дело знакомо. Разве у меня самого не было таких синяков? Интересно, где его заработал наш паренек?
В комнату вошел Томек, и они прервали беседу. Он прямо в одежде растянулся на циновке и, не говоря ни слова, уставился в потолок. Через какое-то время Вильмовский сел рядом с ним и незаметно еще раз взглянул на его подбородок. Теперь, когда Томек лежал, большой темный синяк был виден во всей красе. Вильмовский, несмотря на спокойный характер, во время скитаний по свету всякого насмотрелся и во многом умел разобраться. По цвету синяка он определил, что случайный или нарочный удар имел место вчера. А раз во время приема во дворце у Томека этой отметины на подбородке еще не было, значит неприятность случилась с ним несколько позже, когда он возвращался в одиночестве домой.
– Что это ты такой задумчивый сегодня? Может быть, плохо себя чувствуешь? – спросил Вильмовский.
– Вовсе я не задумчив и чувствую себя превосходно, папа. Почему ты спрашиваешь об этом? – удивился Томек.
– Да ты все молчишь и не хочешь говорить с нами, будто злишься на нас. Скажи-ка, сынок, не случилась ли с тобой какая-нибудь неприятность? У тебя большой синяк на подбородке.
– У меня синяк на… Ах, черт возьми, а я ничего об этом не знал! – воскликнул Томек, пытаясь скрыть смущение.
Томек вскочил, сел на циновке и, достав из кармана небольшое зеркало, быстро осмотрел свое лицо. Тяжелый вздох невольно вырвался из его груди. На подбородке темнело синее пятно.
«Это, наверное, от того коварного удара на тропинке около болота с крокодилами или во время борьбы в храме», – подумал Томек, злой на себя, что не заметил синяка раньше. Тогда он бы сумел объяснить его происхождение. Теперь же смущенно смотрел в зеркало, лихорадочно размышляя, что ответить отцу.
А Вильмовский сделал вид, что не обращает на сына никакого внимания. Но сам искоса поглядывал на Томека, встревоженный и заинтересованный его смущением. Он убедился, что Томек ничего не знал о синяке.
– Видно, у тебя в глазах помутилось после такого удара, – сказал боцман, прикидываясь простачком.
Томек покраснел: он не мог сказать правду, но и лгать не хотел.
К счастью для него, в этот щекотливый момент на веранде послышались шаги и раздался стук в дверь.
– Войдите! – сказал Вильмовский.
В комнату вошел мужчина не слишком высокий, с загорелым лицом, на котором чернели остроконечная бородка и коротко подстриженные усы. Он был одет по-европейски, в костюм цвета хаки, но на голове носил небольшую белую чалму.
– Приветствуем вас, – сказал Вильмовский, подавая руку прибывшему. – Познакомьтесь – это мой сын Томек, который вчера слишком рано ушел из дворца и не имел удовольствия видеть вас. Томек, это господин пандит Давасарман.
Томек вздохнул с облегчением. Неожиданная помощь подоспела как раз вовремя. Он с благодарностью посмотрел на брата княгини. Теперь отец и боцман забудут о несчастном синяке. Пандит Давасарман несколько дольше придержал в своей руке руку Томека. А Томек опять смутился, почувствовав испытующий, настороженный взгляд индийца.
– Моя сестра говорила мне о вас много хорошего. Она утверждает, что вы самый благородный белый джентльмен из всех, которые когда-либо посетили Алвар, – сказал пандит Давасарман, пожимая руку Томека.
– Я не знаю, чем заслужил столь лестный отзыв, – буркнул Томек, опуская голову. Ему показалось, что и Давасарман с любопытством изучает его подбородок.
– Все настоящие женщины больше всего ценят в мужчине отвагу, рыцарство и благородство, – двусмысленно сказал пандит Давасарман. – Поэтому я невероятно рад, что мне суждено совершить путешествие в обществе столь благородных спутников.
– Думаю, мы уже сегодня выедем из Алвара. Мы даже упаковали вещи, – быстро ответил Томек, чтобы переменить тему беседы.
– Я приготовил все, что может понадобиться в дороге, – медленно сказал пандит Давасарман. – Мы можем выехать, когда вы пожелаете. Одновременно я хочу извиниться от имени зятя[78] и сестры – они не смогут лично проводить вас. Как раз вчера вечером зять поскользнулся на лестнице и слегка повредил себе руку. Ну а жена обязана ухаживать за мужем. В этом вся причина.
Томек отступил на шаг назад. Его лицо побледнело. Значит, это именно магараджа был неудачным похитителем перстня; ведь Томек, применяя надежный прием боцмана, слишком крепко выкрутил ему руку.
Пандит Давасарман не спускал глаз с белых сагибов. Он превосходно понял, какое впечатление произвели на Томека его слова, а также заметил выражение искренней тревоги и сочувствия магарадже в глазах Вильмовского и боцмана, которые, очевидно, ни о чем не догадывались и не обращали на Томека внимания.
Томек сумел овладеть собой. Он еще не знал, посвящен ли пандит Давасарман в подробности событий прошлого вечера, но, впрочем, это не имело значения.
Пандит Давасарман благожелательно улыбнулся Томеку и продолжал:
– Теперь я могу закончить официальную часть моего сегодняшнего выступления. Мой зять чрезвычайно опечален тем, что по собственной неосторожности и легкомыслию не может проводить вас лично. Поэтому магараджа Алвара через меня шлет вам кое-что на память. Я полагаю, что лучше всего будет, если я вручу подарок молодому господину Вильмовскому, который сумел снискать искреннее благорасположение магараджи и его супруги.
С этими словами пандит Давасарман достал из внутреннего кармана сюртука довольно длинный предмет, завернутый в кусок цветного шелка, и подал его Томеку. Воцарилось молчание. Глядя прямо в глаза пандиту Давасарману, Томек ощупал рукой подарок. Он уже знал, что прислал ему магараджа Алвара. На рукоятке кинжала он нащупал крупный камень. Это, конечно же, большой кровавый рубин. Юноша быстро развернул ткань.
– Кинжал магараджи, – изумленно шепнул он.
– Ты угадал, сагиб, это кинжал Манибхадры, изготовленный по его заказу лучшим индийским мастером-оружейником, – спокойно подтвердил Давасарман. – Магараджа никогда не расставался с этим кинжалом. В доказательство искренней дружбы, которая всегда способна многое простить, он передает его вам.
Вильмовский и боцман удивленно переглянулись. Боцман незаметно, но многозначительно коснулся рукой подбородка.
IXПо дороге в Сринагар
Поезд все дальше и дальше шел на север от Алвара. Вдоль пути виднелись бамбуковые хижины, разбросанные среди рисовых полей, бобовых и табачных плантаций; иногда поезд останавливался на грязных станциях у городов с запущенными домами, проезжал через болотистые джунгли или густую чащу бамбука, зарослей терновника и тростника.
Через несколько часов поезд стал приближаться к Дели, древней столице Великих Моголов[79]. Первоначально старинный город носил название «Дилли», что на санскрите значит «порог». Это название прекрасно характеризовало географическое и политическое положение города. Если посмотреть на карту полуострова Индостан, то можно увидеть, что Дели находится в западной части Индо-Гангской низменности, в центре Северной Индии. К западу от Дели белеют пески обширной пустыни Тар, окаймленной на юге горами Аравалли, которые двумя размытыми эрозией[80] хребтами доходят до самого города. К востоку простирается урожайная долина священного Ганга, на которой разбросаны многочисленные города, а среди них священный Бенарес, он же Варанаси, и Илахабад[81]. С верхнего Инда к верхнему Гангу ведет извечный путь, по которому воинственные народы шли завоевывать Индию. По этому пути двигались арии, персы, греки под командованием Александра Великого, афганцы, а потом во главе огромных монгольских орд Тамерлан, положивший начало династии Великих Моголов. Город, основанный в тринадцатом веке магометанской династией, был полностью уничтожен Тамерланом, потому что всякий, кто хотел господствовать над плодородной долиной Ганга, должен был перейти реку Джамну[82] и захватить расположенный на ее берегу священный город Дели.
Когда поезд проходил через Дели, пандит Давасарман рассказал спутникам о великолепных памятниках магометанской и индийской архитектуры, находящихся в этом городе. Пандит Давасарман обладал энциклопедическими познаниями о родной стране, притом был хорошим рассказчиком, поэтому Томек, Вильмовский и боцман забрасывали его вопросами относительно различных подробностей.