– Если вы желаете, мы можем еще сегодня на лодке отправиться в Гандарбал, где оставлены для нас лошади. Надо спешить, потому что ночью в горах шел снег. Дорога будет тяжелой, а ведь нам надо пройти девятнадцать дневных маршей.
– Хорошо, едем, – решил Вильмовский.
– Скажите, пожалуйста, могу ли я перед отъездом из Сринагара послать письмо в Европу? Будем ли мы проходить вблизи почтамта? – обратился Томек к пандиту Давасарману.
– Я сам займусь этим, дайте мне письмо, и оно будет отправлено в Равалпинди, – ответил пандит Давасарман.
Томек достал из кармана письмо, и пандит Давасарман сразу же позвал:
– Удаджалак! Возьми письмо сагиба и занеси в контору Бабукхана, да скажи там, что они должны его отправить еще с сегодняшней почтой.
– Слушаюсь, пандит! – по-военному ответил Удаджалак, вытянувшись перед ним, как струна.
– Да поживее, а то через полчаса мы уезжаем.
Удаджалак быстрым, пружинистым шагом удалился. Боцман с удовольствием смотрел ему вслед, потом сказал:
– У вас хороший служитель. Выучка у него не хуже, чем у солдата.
Произнося эти слова, боцман многозначительно подмигнул друзьям, так как подозревал, что пандит Давасарман обманул их, представив Удаджалака в качестве своего служителя. Но пандит Давасарман нисколько не смутился, а спокойно пояснил:
– Удаджалак – сержант индийского стрелкового полка. Он сопровождал меня во время большинства экспедиций, исполняя обязанности служителя. Это верный и храбрый человек.
– Почему же Удаджалак не носит мундира, если он военный? – спросил Томек.
– Военный мундир обращает на себя внимание, а этого следует избегать во время исследовательских экспедиций. Я предлагаю начать готовиться к отъезду. Вот уж подошли наши дунгах.
XIХолодное дыхание Тибета
Удобную поездку на лодках из Сринагара в деревню Гандарбал, скрытую в тени платанов-великанов, путешественники могли считать приятным отдыхом перед ожидающим их путешествием на верховых лошадях.
На ночлег они остановились в караван-сарае[99] в Гандарбале, где их ждали лошади, якобы оставленные Смугой. Сразу же после прибытия в караван-сарай пандит Давасарман заявил, что тут необходимо нанять погонщиков для вьючных лошадей и слуг для белых путешественников. Против последнего предложения энергично возразил боцман.
– Ну, уважаемый пандит, нам совсем ни к чему эти слуги, – возмущенно заявил он. – Вот погонщики для кляч нам и правда нужны. Можно нанять еще какого-нибудь поваренка, чтобы стряпал обеды. А остальное мы всегда делаем сами. Кроме юнги, который все равно не умел начистить сапоги до блеска, у меня личной прислуги никогда не было.
– Благородный сагиб, я знаю, что ты впервые находишься в этой стране, где царят совсем другие обычаи, – ответил пандит Давасарман, которого не смутили протесты боцмана. – Здесь белые не берутся за обыкновенную работу. Если бы вы поступили иначе, то потеряли бы уважение у туземцев. Организуя караван в этих местах, как правило, нанимают бабу́ – то есть переводчика, шупрасси – гонца, повара, лакея, чистильщика сапог, погонщиков и носильщиков; некоторые белые нанимают даже парикмахера, сапожника, портного и так далее.
– А может быть, мы наймем еще слугу, который бы набивал мне табаком трубку? – с иронией спросил боцман.
– Никто бы этому не удивился, а на вас, скорее всего, смотрели бы с большим уважением, – ответил Давасарман.
– Я и без того умею заслужить к себе уважение, – буркнул боцман.
– И все же нам лучше положиться на опыт пандита Давасармана в деле организации каравана, – вмешался Вильмовский. – Прошу, однако, чтобы вы не переборщили с количеством слуг.
– Я думаю, нам надо нанять погонщиков, повара, трех служителей, бабу и шупрасси, – твердо заявил пандит Давасарман. – Я сейчас позову лумбадара[100] и решу с ним все дело.
– Пожалуйста, займитесь этим, – заключил беседу Вильмовский.
На этот раз все легли спать рано и на следующее утро были готовы в дорогу еще до рассвета. Путешественники заканчивали завтрак, когда во дворе караван-сарая раздался топот лошадиных копыт.
– Интересно, почему пандит Давасарман и сержант Удаджалак не завтракают вместе с нами? – спросил Томек. – Неужели они на нас обижены?
– И я бы этому не удивился, потому что наш милый боцман совсем не следит за словами и слишком часто вступает в спор, – сказал Вильмовский. – Вчерашний разговор насчет служителей был излишне резким.
– А мне этот княжеский родственник действует на нервы. Любой человек должен по мере возможности обслуживать себя сам, а не пользоваться трудом других столь же хороших людей, как и он сам, чтобы те, извиняюсь за выражение, ковыряли ему в носу. У моих стариков в домике на Повислье никаких прислужников не было. А я, нынешний боцман, носил воду ведром, и корона у меня с головы не слетела, – защищался моряк. – Зачем нам напрасно расходовать тяжело заработанные деньги?
– Вы совершенно правы, боцман, но ничего с этим мы поделать не сможем. Тут что ни город, то норов, что ни деревня, то обычай, так что лучше не смотрите косо на пандита Давасармана, ведь ничего путного из этого не выйдет, – вмешался Томек.
– Ну да шут с ним. Я запру пасть на замок, а вы его как-нибудь задобрите, – примирительно сказал боцман.
В комнату вошел Удаджалак. Он встал словно по команде смирно и отрапортовал:
– Пришел наш новый бабу, желают ли благородные господа побеседовать с ним?
– Вольно, сержант, вольно, мы обыкновенные гражданские люди, и нам ни к чему устраивать лишние церемонии, – отозвался боцман, словно уже забыл о данном мгновение назад обещании не вмешиваться в разговоры с индийцами.
Вильмовский толкнул его под столом. Удаджалак весело улыбнулся и ответил:
– Слушаюсь, благородный сагиб, большое спасибо! Могу ли я ввести переводчика?
– А где же пандит Давасарман? Он руководит нашим караваном, и переводчик должен прежде всего обратиться к нему, – сказал Вильмовский.
– Пандит Давасарман приказал мне представить нового переводчика вам, – был ответ.
Вильмовский и Томек с укором посмотрели на боцмана. Тот тоже понял, что пандит Давасарман обиделся.
– В таком случае пусть переводчик войдет, – согласился Вильмовский.
Удаджалак отворил дверь и кивнул, приглашая кого-то войти. В комнату вошел переводчик, он же проводник.
Это был не очень высокий мужчина, одетый в толстый плащ из грубого сукна, перетянутый кожаным поясом с серебряными насечками. На ногах бабу носил валенки. Из-под фетровой шапки с поднятыми вверх наушниками на плечи мужчины спускались две черные косички с вплетенными в них красными ленточками. За поясом был заткнут кукри, то есть короткий нож с широким лезвием, распространенный среди гуркхов.
– Я ваш новый переводчик, сагиб, – тихо сказал мужчина.
Путешественники с удивлением взглянули на него, потому что им показались знакомыми его лицо и голос.
Томек встал от стола и быстро приблизился к переводчику. Он заглянул ему прямо в глаза, потом отступил, еще более удивленный. Переводчик расхохотался, довольный произведенным эффектом.
– Ты не ошибаешься, сагиб, это я с сегодняшнего дня ваш переводчик, – весело сказал он.
– Пандит Давасарман! – одновременно воскликнули Вильмовский и боцман.
– Что значит этот маскарад? – смеясь, спросил Вильмовский.
– Ах, чтоб его кит проглотил! Я никогда бы не поверил, что одежда может так изменить человека. Только голос тебя выдал, пандит.
– С сегодняшнего дня я являюсь вашим переводчиком, а Удаджалак – гонцом. Я с самого начала предполагал занять для нас эти места, потому что все сразу же обратили бы внимание на индийцев, путешествующих в обществе белых сагибов. А мне кажется, что чем меньше будут говорить о нас, тем будет лучше. Всякого рода известия распространяются в Азии с быстротой молнии, несмотря на то что передаются только из уст в уста.
– Почему же вы вчера не сказали нам об этом? – поинтересовался Вильмовский.
– Я хотел проверить, узнаете ли вы меня в этой одежде. Одновременно я вас прошу называть меня с этой поры только бабу. А теперь – в дорогу!
– Ехать так ехать, – сказал боцман, нехотя вставая из-за стола.
Вскоре все очутились во дворе караван-сарая. Кроме пяти верховых и пяти вьючных лошадей, они застали там троих погонщиков мулов, троих служителей и повара. Путешественники, Давасарман и Удаджалак приторочили к лукам седел карабины и не мешкая вскочили на коней. Лошадиные копыта глухо зацокали по мостовой. Уже светало.
Сразу за деревней караван проехал по мосту на другой берег бурного, вспененного Инда. Довольно удобная до этого дорога теперь перешла в тропинку, вьющуюся вдоль берега реки.
Лошади путешественников брели по следам старых лавин, осторожно переступали через предательские трещины, въезжали в лесные долины, наполненные пением птиц, и снова взбирались вверх по каменистым тропам. Во время трудной езды путешественники мало говорили друг с другом, так как шум реки заглушал слова.
На ночь они разбивали палатки на небольших лужайках. Утомленные путешественники спали так крепко, что даже не обращали внимания на возможность медвежьих визитов. За четыре дня они миновали расположенные у дороги станции Канган и Гунд, после чего пересекли Гагангир и Сонамерк, то есть «желтые луга». Такое название луга получили от желтых цветов шафрана, покрывающего горные поляны. Вдали, в горах, искрилась белизна снегов, а холодный ветер, резкими порывами бьющий в лицо путешественников, вынудил их надеть тулупы и валенки.
На отдых путешественники остановились в деревне Балтал, расположенной в обширной котловине и со всех сторон замкнутой мощными стенами скал. Здесь повсюду царила роскошная тишина, особенно приятная после шума горного Инда, который они оставили позади. Поселение, хотя оно и называлось деревней, состояло всего из трех жалких хижин. Путешественники разбили палатки неподалеку от них. Несколько часов они отдыхали у костра, и даже едкий дым не мешал им. На дрова тут рубили карликовую березу.