— Угх! И эта проклятая белая собака сказала, что я похитил Белую Розу! — изумился индеец. — Я не успокоюсь до тех пор, пока его скальп не будет висеть у моего пояса!
Зловещая угроза не только не испугала Томека, но даже обрадовала его. Возмущение Черной Молнии лучше всего доказывало, что он вовсе не причастен к подлому нападению на ранчо.
— Почему Красный Орел сразу же не дал мне знать о похищении молодой скво? — строго спросил Черная Молния.
Молодой навахо тихо ответил:
— «Длинные ножи» и ранчеро поехали искать укрытие Черной Молнии. С ними были и наши белые друзья. Если бы вождь Черная Молния тоже начал искать белую скво, отряды могли бы встретиться и тогда…
— Угх! Великий Маниту не пожалел рассудительности для моего молодого брата, — перебил его Черная Молния. — Но мы потеряли много времени.
В сердце Томека закралась надежда.
— Скажи мне, вождь, могу я рассчитывать на твою помощь?
Вождь задумчиво посмотрел на Томека и сказал:
— До прихода бледнолицых вся американская земля принадлежала индейцам. Бесчисленные стада бизонов паслись в широких прериях, в лесах было множество зверя и птицы. Краснокожие жили так, как их отцы и отцы их отцов. Они не знали голода, кочевали с места на место за бизонами, охотились или возделывали землю, как кто хотел. Для друзей у них всегда было открытое сердце, а для врагов — военный топор. Потом пришли бледнолицые. Индейцы не возбраняли им селиться на своей земле, даже приглашали в свои вигвамы. Бледнолицые курили с нами трубки мира, поили нас огненной водой, заключали договоры. Они хотели все больше и больше земли. Покупали ее или захватывали силой. Великий Белый Отец из Вашингтона обещал мир. Индейцы отступали все дальше и дальше на запад. Потом бледнолицые построили железную дорогу[47], от Большой Воды на востоке до побережья на западе. Они безжалостно истребляли бизонов, чтобы сморить нас голодом и заставить покориться. Платили деньги за скальпы краснокожих воинов, их жен и детей. Индейцам пришлось покориться, и Белый Отец из Вашингтона выделил им резервации в каменистой, безводной пустыне. Мой белый брат был в резервации мескалеро-апачей и видел, какая там нужда. Черная Молния не дал загнать себя в резервацию. Он поклялся, что будет убивать всех белых и жить так, как жили его предки. Черная Молния умрет с томагавком в руке, сражаясь с врагами, чтобы жить в Стране Вечной Охоты, как подобает настоящему воину. Черная Молния носит на лице знак смерти, а в вигваме его висит много скальпов бледнолицых, но сердце его, как и сердце каждого индейца, всегда открыто для друзей. Черная Молния никогда не нарушил слова, данного другу. Нахтах Нийеззи — благородный воин. Он помог краснокожему, не требуя ничего взамен. Совет старейшин нашего племени принял тебя в нашу семью. Ты наш брат, и твоя беда — наша беда. Белая Роза получит свободу, чтобы вместе с тобой вернуться на свою родину за Большой Водой. Угх, я все сказал!
— Угх! Угх! — как эхо, откликнулись индейцы.
— Время стерло следы похитителей, поэтому пусть Нахтах Нийеззи расскажет, что произошло, — вновь произнес Черная Молния. — Нам надо все обдумать.
Томек подробно рассказал то, что ему было известно о нападении, напрасной погоне, не опустив того, как они совещались — боцман, миссис Аллан и шериф.
Как только Томек закончил свой рассказ, Красный Орел заметил:
— Я хотя и не был с погоней, но зато два дня подряд изучал оставленные следы. Белая скво ошибается, большой пес Белой Розы жив. Красный Орел видел его следы на тропе похитителей.
— Почему ты говоришь об этом только сейчас?! — радостно воскликнул Томек. — Если верный и умный Динго жив, то он рано или поздно прибежит к нам за помощью.
— Хорошие вести всегда ко времени, — философски ответил молодой навахо.
XIVЗатерянный каньон
Выслушав рассказ Томека, Черная Молния после долгого раздумья сказал:
— Шериф считает, что нападали индейцы племени пуэбло. Вполне возможно. Как-то у подножия Западной Сьерра-Мадре наши охотники наткнулись на индейцев племени зуни[48]. Правда, то были земледельцы, и мне не приходилось слышать, чтобы они когда-либо беспокоили соседей, но в их местности уже много лун не было дождя, и поля их могли выгореть… Но уж если бы они решились на такую вылазку, то не довольствовались бы несколькими лошадьми и молодой скво.
— Угнанные лошади нынче в большой цене. За одну только кобылицу Нильхи дон Педро готов был выплатить шерифу большие деньги, — заметил Томек.
— Угх! Мексиканец дон Педро хотел купить у шерифа лошадь? — удивился Черная Молния. — Пусть Нахтах Нийеззи расскажет, как это было.
Когда Томек поведал о столкновении с мексиканцем на родео, индеец сказал:
— Пуэбло лежит в двух ночах пути от ранчо дона Педро. Он вполне мог подговорить зуни похитить Нильхи вместе с ее хозяйкой. Мстительный и спесивый мексиканец точно не забыл о нанесенном ему оскорблении.
— Да, конечно, такая мысль уже мелькала у меня в голове, — ответил Томек. — Но в нападении участвовали одни краснокожие.
— На ранчо дона Педро живет множество индейцев. Его отец — метис. Угх! Мы должны навестить этого мексиканца. А теперь поедем в наш лагерь на военный совет, — решил Черная Молния. — Надо договориться, как будем действовать.
— Я хотел бы, чтобы с нами поехал мой друг, — произнес Томек, вспомнив об ожидавшем на ранчо боцмане и о письме, оставленном шерифу.
— Мой брат говорит о том бледнолицем, который дал тогда полицейским огненную воду?
— Да, это мой друг и опекун, боцман Новицкий, — подтвердил Томек.
— Нахтах Нийеззи пошлет другу весточку после военного совета. Красный Орел отвезет ему «говорящую бумагу», — ответил Черная Молния. — А теперь скорее в дорогу.
Индейцы погасили костры, уничтожили все следы своего пребывания, и вождь Черная Молния приказал спускаться.
Несмотря на ночную тьму, индейцы быстро спускались вниз по крутому склону горы. Томек с трудом поспевал за ними, потому что узкую тропинку, вьющуюся по краю пропасти, почти невозможно было различить. Он вздохнул с облегчением, только очутившись на дне ущелья.
Найти оставленных лошадей было минутным делом.
По извилистым ущельям и каньонам индейцы ехали шагом, но как только выбрались на простор, пустили мустангов во весь опор.
Звезды тускнели. Предрассветный полумрак медленно сменялся светом дня. Вскоре из-за горизонта показалось жаркое солнце. Только теперь Томеку удалось установить, куда они едут. Горная цепь, над которой возвышалась Гора Знаков, осталась позади. К югу простиралась широкая равнина. Вдали, подернутая утренним туманом, виднелась незнакомая горная гряда.
На равнине, по которой они ехали, между колючими кактусами и агавами колыхалась под легким ветром низкая курчавая трава, обычно растущая на высоких плоскогорьях.
Время от времени они проезжали мимо рассыпанных тут и там небольших холмиков земли. Вскоре Томек узнал, что это жилища американских луговых собачек, близких родственников европейских сурков. Желто-бурые с бело-бурым брюшком проворные зверьки сидели на своих холмиках на задних лапках, точно белки. Помахивая поднятыми хвостиками, они перекликались, издавая звуки, напоминающие собачий лай. Потому-то первые трапперы и назвали их «луговыми собачками».
Томеку страшно хотелось поближе рассмотреть забавных зверьков, но четвероногие часовые, сидевшие на земляных холмиках, лаем предупреждали резвящихся собратьев об опасности, и стоило только кавалькаде приблизиться, как луговые собачки моментально исчезали. И только потом кое-где виднелись из-под земли мордочки зверьков, внимательно наблюдавших за всем, что происходит вокруг, и лишь приглушенный лай под землей выдавал существование здесь шумной и оживленной колонии.
Пришлось Томеку довольствоваться объяснениями Красного Орла, который великолепно знал обычаи этих обитателей американской прерии. Луговые собачки питаются курчавой травой и корешками растений. На безводных степных плоскогорьях Нью-Мексико для утоления жажды им вполне хватает обильной росы. Запасов на зиму собачки не делают. А как только почувствуют ее приход, чаще всего в конце октября, забиваются в свои норы, плотно закупоривают все входы и выходы, чтобы уберечься от холода, и сами погружаются в спячку, появляясь на поверхности не раньше, чем их разбудит весеннее солнце. По утверждению Красного Орла, луговые собачки иногда откупоривают норы и зимой, что у индейцев служит безошибочной приметой близкого потепления.
По образу жизни сходна с сусликом живущая в Северной Америке луговая собака (Cynomys ludovicanus), почти 40 см длины, из которых 7 относятся на хвост. Животное покрыто сверху светло-красновато-бурой шерстью, перемешанной с серыми и черными волосами, на животе же — грязновато-белой. Название же «луговая собака», не дающее никакого представления о ней, дано первыми исследователями, канадскими трапперами, вследствие голоса нашего зверька, действительно похожего на собачий лай. Обширные поселения луговой собаки, так называемые «деревни», находятся обыкновенно на низменных лугах, роскошная трава которых представляет для них отличный корм. (А. Брэм. Жизнь животных, т. 1.)
За рассказами молодого навахо о луговых собачках, которые дружат с маленькими полевыми мышами, живущими в оставленных норах, и с гремучими змеями, Томек не заметил, как они достигли русла полувысохшей реки. Здесь индейцы напоили лошадей водой, напились сами и переправились на другой берег. Томек отметил про себя, что слабое течение реки направлено к востоку.
Рваная громада гор, замеченная Томеком раньше, теперь уже отчетливее рисовалась на фоне яркого неба. Вся растительность этого предгорья состояла из карликовых мескитовых деревьев, юкки, агав и кактусов.
Колючие кактусы образовали тут небольшие рощи. Равнина начала переходить в подъем. Картина окружающего пейзажа поражала дикостью. Красный Орел обратил на это внимание Томека. А ведь каких-нибудь десять-пятнадцать лет назад, когда Красный Орел был ребенком, здесь жили команчи. Кровавое зарево над прерией часто предвещало белым поселенцам приближение безжалостных воинов. Правда, теперь команчи уже находились в резервациях на юге Соединенных Штатов, но окружающие Томека грозные лица индейских воинов живо напоминали ему недавнюю историю мексиканской пограничной полосы.