Беседа с Красным Орлом не мешала Томеку внимательно осматриваться вокруг. Он все время пытался понять, где сигналы с Горы Знаков застали Черную Молнию, если он сумел так быстро собрать воинов и явиться на зов.
Краснокожие всадники не подгоняли мустангов, но и не останавливались на отдых. Наконец около полудня они въехали в каменное ущелье, в котором Томек потерял всякую возможность ориентироваться. Извилистые, глубокие, лишенные растительности каньоны были так похожи, что юноше показалось, будто путники уже который раз попадают в одно и то же место. А может быть, индейцы нарочно водят его по кругу?
Далеко за полдень, когда отряд втянулся в очень узкое ущелье, Черная Молния остановил коня и спешился. Остальные индейцы последовали его примеру.
— Дальше пойдем пешком, — заявил Черная Молния, обращаясь к Томеку. — О лошадях мой брат пусть не беспокоится. Ими займутся воины.
Два индейца взялись нести вещи Томека, и тот сообразил, что дорога, видно, будет нелегкой. Черная Молния первым двинулся в сужающуюся горловину каньона.
Спустя некоторое время путники вступили в новый каньон, стены которого расширялись кверху воронкой. К удивлению Томека, дальнейший путь преграждала отвесная стена. Оставалось каких-нибудь двести метров до этого тупика, когда Черная Молния протиснулся в узкую щель в откосе. Томек без колебаний последовал за ним.
Расщелина то сужалась, то расширялась, постепенно уводя вверх.
После получасового изнурительного похода путники очутились на тропинке шириной в несколько десятков сантиметров, которая вилась по выступу скалы внутри расщелины.
Отряд остановился передохну́ть на небольшой площадке, висящей над пропастью. Индейцы уселись на земле и принялись подкрепляться вяленым мясом. Ели молча, все утомились и проголодались после целого дня в седле и похода по горным тропинкам.
Окрестность была совершенно дикой. Каменную пропасть под ногами обрамляли огромные осыпи, напоминающие своими очертаниями замки и церкви. Закатные лучи касались лишь голых вершин, не проникая в мрачную глубь каньона. Над вершинами парили черные сипы, точно высматривающие добычу. Неужели где-то вблизи поселение?
Томек был почти уверен, что они уже близко от убежища Черной Молнии, и задумчиво блуждал взглядом по голым вершинам гор.
«Значит, вот где нашли укрытие объявленные вне закона люди мятежного вождя! — думал он. — Неудивительно, что капитан Мортон не мог напасть на их след; он же считает, что Черная Молния скрывается в горах Западная Сьерра-Мадре».
И Томек украдкой улыбнулся, взглянув на окружающих его индейцев. Эти храбрые и грозные, но и по-детски простодушные воины думали, что если они потаскают его по диким скалам, так он не запомнит дорогу к их убежищу. А для Томека это не было в диковинку. Он с раннего детства интересовался географией и внимательно следил за всем интересным в мире. Как раз в последнее время его внимание привлекла Центральная Америка[49], где в 1903 году началось строительство Панамского канала[50], который должен сократить путь из Атлантического океана в Тихий, от восточного побережья Америки до западного и из Европы в Австралию и Океанию. Хорошее знакомство с топографией позволило Томеку легко установить положение горного массива, в котором скрывался индейский вождь.
Шериф Аллан жил в нескольких километрах к востоку от северных отрогов хребта Западная Сьерра-Мадре, тянущегося к югу вдоль западного побережья Мексики. Восточная граница Мексиканского нагорья, на котором они пребывали, пролегала по реке Рио-Браво-дель-Норте. Примерно на полпути между северо-восточными отрогами Западной Сьерра-Мадре и рекой находятся два озера: Гусман, в которое впадает река Касас-Грандес, и Санта-Мария с впадающей в него рекой того же названия. Томек прикинул, что они сейчас в горах, расположенных между реками Касас-Грандес и Санта-Мария. По прямой на юг, за рекой Кончос, притоком Рио-Браво-дель-Норте, тянулась безлюдная песчаная низменность, называемая пустыней Больсон-де-Мапими, где еще в 1598 году испанцы добывали золото и серебро в найденных ими россыпях.
Определив таким образом свое местонахождение, Томек почувствовал себя куда веселее. И все же он сознавал, что в этом естественном лабиринте каньонов и ущелий нелегко самому найти дорогу к головокружительной, крутой, высеченной в скалах тропинке.
Индейцы не спешили продолжать путь; они отдыхали, покуривая короткие глиняные трубки. И только после заката Черная Молния дал приказ двигаться дальше. Идти по этим скалам при тусклом свете мерцающих звезд было еще труднее, чем днем. Томек еле поспевал за вождем, уже не стараясь запомнить дорогу — сейчас это было невозможно.
Почти через два часа изнурительного пути они достигли крутого горного склона. На дне глубокого широкого каньона находилось убежище Черной Молнии. Просушенные на солнце и промытые дождями шкуры, покрывающие шатры, стали почти прозрачными и напоминали стенки цветных лампионов[51], внутри которых играет пламя. Благодаря этому можно было определить размеры и расположение селения. Типи образовали не то три, не то четыре концентрических окружности. В самом центре стоял большой шатер, где собирался совет старейшин племени и где, как потом узнал Томек, жил вождь Черная Молния.
На дно каньона спустились по узкой тропинке, высеченной в каменной стене. Идти по ней можно было только гуськом, по одному, что в случае нападения давало большое преимущество защитникам селения.
После спуска Черная Молния тут же повел Томека к шатру, стоявшему в центре.
Томек вошел в типи совета старейшин. Здесь Черная Молния усадил его на медвежьи шкуры, устилавшие пол помещения. Юноша сел возле горящего посредине костра, осмотрелся и побледнел, увидев среди скальпов, висевших на треножнике, несколько прядей длинных светлых волос. Женские скальпы служили прискорбным доказательством, что воины Черной Молнии нападали на поселения белых колонистов.
Различное оружие, развешанное на одной из стенок типи, явно было трофейным.
Размышления Томека прервали резкие звуки свистков. По всей вероятности, это были сигналы, созывающие старейшин племени на совет. И действительно, вскоре обширный шатер стал заполняться полунагими индейцами, украшенными орлиными перьями и ожерельями из клыков диких животных.
Томек широко раскрытыми глазами оглядывал медно-красных индейцев. Входили только молодые или средних лет воины. Единственным старцем был шаман в головном уборе из орлиных перьев и бизоньих рогов. У большинства членов совета были жезлы и костяные свистки — знаки различия младших вождей. Лица и тела индейцев были окрашены в ярко-красный цвет.
Сразу можно было заметить разницу между воинами Черной Молнии и индейцами, живущими в резервациях. Если последние вели убогий образ жизни, отражающийся прежде всего на внешнем виде, то это мятежное племя сохранило все черты былых воинов, вызывающих у молодого европейца внутренний трепет. Ни в лицах, ни в поведении их не было и тени унизительных признаков подневольной жизни.
Томек серьезно смотрел на исполненные достоинства, дикие лица воинов, которые ни малейшим движением или звуком не выдавали удивления при виде бледнолицего юноши в шатре совета старейшин. Один за другим индейцы занимали места вокруг пылающего очага; Томек считал их про себя. Когда вошел одиннадцатый воин, Черная Молния занял место справа от белого гостя.
Полным достоинства движением вождь снял с треноги мешок с калуметом. Набил табаком трубку, прикурил от уголька из костра, несколько раз затянулся, выпуская дым на четыре стороны света, и передал калумет соседу. Наконец трубка вернулась к Черной Молнии. Дрожа от нетерпения, Томек ждал, что будет дальше. Черная Молния спрятал калумет обратно в мешок, повесил его на место и только потом сказал:
— Мои братья, наверно, удивлены, что среди нас бледнолицый и что его скальп еще не украшает моего типи.
— Закон говорит: каждая бледнолицая собака, которая появится в нашем каньоне, должна погибнуть у столба пыток, — подчеркивая каждое слово, решительно сказал молодой индеец с костяным жезлом.
— Палящий Луч сказал правду, — подтвердил Черная Молния. — Но этот бледнолицый — мой брат Нахтах Нийеззи, которому я поклялся в вечной дружбе. Благодаря ему напрасным оказалось вероломство Многогривого.
— Угх! Под белой кожей Нахтах Нийеззи бьется красное сердце друга краснокожих воинов, — сказал шаман по имени Победитель Гризли. — Индеец платит дружбой за дружбу и смертью за смерть. Таков закон наших предков! Я все сказал!
— Нахтах Нийеззи курил трубку мира со старейшинами апачей и навахо, — пояснил Черная Молния. — Молодой брат оказал мне большую услугу и получил за это право носить пять орлиных перьев. Нахтах Нийеззи вступил на тропу войны; он просит у меня помощи против своих врагов. Враги наших друзей — наши враги. Черная Молния привел сюда Нахтах Нийеззи, чтобы держать совет и вместе идти по тропе войны.
— Угх! Злой дух затмил глаза Черной Молнии! — воскликнул Палящий Луч. — Мой брат плохо сделал, приведя сюда бледнолицего!
— Совет старейшин нашего племени признал право Нахтах Нийеззи носить пять орлиных перьев, а Палящий Луч имеет пока что только четыре, — спокойно возразил Черная Молния. — Пусть мои братья решат, должны ли мы выкопать топор войны и тем сдержать слово, данное нашему брату Нахтах Нийеззи.
Шаман Победитель Гризли выхватил из-за пояса томагавк и коротким, но сильным движением бросил его, целясь в главный столб, поддерживающий шатер. Острие топора с глухим стуком вонзилось в дерево. За ним то же самое проделали остальные, и только один Палящий Луч сидел неподвижно, уставясь в пламя костра.
— Палящий Луч хочет остаться в вигваме, когда его братья выйдут на тропу войны? — спросил Черная Молния.
Молодой воин посмотрел прямо в глаза Черной Молнии, медленно достал из-за пояса свой томагавк, прицелился, размахнулся и бросил его с такой силой, что лезвие до половины вошло в сухое дерево.