Вскочив, он выхватил из кармана узелок и стал его развязывать. Глаза Смуги влажно заблестели, голос предательски дрогнул:
– Да подожди ты! Не горячись! А теперь я тебя вот о чем спрошу: как ты мог подумать, что я нарушил наше с Томеком решение?
– Но ведь ты забрал золото! – выкрикнул Новицкий.
– Ничего я не забирал! – с горячностью возразил Смуга. – В том-то и дело, что не забирал.
– Что-то я не пойму. Тогда откуда оно у тебя?
– Мне подарил его потомок инков.
– Кто? Сто дохлых китов! Кто тебе его подарил?
– Успокойся, капитан, успокойся! – охладил его пыл Смуга. – Ни за что не догадаешься.
– Кто?! – снова выкрикнул Новицкий.
– Супруг твоей обожаемой поклонницы, шаман Онари собственной персоной.
Новицкий тупо уставился на друга. Потребовалось время, чтобы он пришел в себя.
– Шаман? Этого не может быть! Как так?
Смуга подробно рассказал, что произошло, когда он направился к тайнику за одеждой и снаряжением. Слушая его, Новицкий невольно даже пару раз ущипнул себя, дабы удостовериться, не сон ли это. Когда Смуга закончил, Новицкий медленно произнес:
– Получается, Онари даже тебя поразил своим поступком. Я тогда сразу заметил, что ты вернулся каким-то не таким, каким обычно бываешь. Да, этот дикарь нас с тобой не на шутку удивил. Мало кто из белых отважился бы на подобное. Нет, у меня теперь язык не повернется назвать его дикарем. Так, значит, оставленная для нас лодка – тоже его благодеяние?
– Несомненно, – кивнул головой Смуга. – Агуа действовала с ведома мужа. Они оба вернули тебе долг благодарности. Ну и как теперь ты относишься к этому золоту?
Новицкий только отмахнулся в ответ:
– Да мне от него ни жарко ни холодно! Онари тебе его отдал, ты им и распоряжайся. Я рад только тем деньгам, которые честно заработал своим трудом. Мой любимый папаша говаривал: от денег у людей в голове такие штуки происходят, что…
– Я поделился с тобой тайной, которую мы с Томеком ради этих несчастных индейцев решили не доверять никому. Сейчас она известна троим.
– Твои слова влетели мне в одно ухо, а из другого вылетели. Уже ничего и не помню. Ладно, давай все же чуток поспим.
Развесив гамаки между пальмами, беглецы положили под голову дорожные мешки и легли спать, держа штуцеры под рукой.
Простодушный и беззаботный Новицкий уснул, едва закрыв глаза. Но это был не тот глубокий сон, который освежает и бодрит, а состояние полудремы, поверхностного забвения привыкших к постоянной опасности людей. После невероятного рассказа Смуги ему снились Агуа и ее странный и непонятный муж. Индианка уговаривала Новицкого взять ее с собой, а стоявший рядом Онари злобно поглядывал на них. Новицкий как мог пытался отговориться. Ему было жалко миловидную Агуа, и, кажется, он решился поддаться ее уговорам, как вдруг будто из ниоткуда возник Томек и, подмигивая приятелю, подзадоривал его: «Бери ее с собой, Тадек, бери! Женись на ней, а она будет кормить тебя вкусненькими червячками. Ты же не дурак поесть!» А шаман тем временем щелкнул пальцами, и у него на ладони появилась длинная, как бычий цепень, личинка. Он цепко удерживал ее за хвост, лицом личинка как две капли воды походила на Агуа. Она изгибалась, шепча Новицкому: «Ну съешь меня, съешь! Чего ждешь?» Она уже почти коснулась его губ… Агуа вскрикнула и… Тут Новицкий проснулся, открыл глаза.
На деревьях верещали обезьяны, их растревожило необычное зрелище – птица на длинных ногах и с длинной шеей пыталась ухватить клювом змею. Пучок перьев над ее изогнутым клювом воинственно вздыбился. Птица неотрывно следила за движениями извивавшейся змеи, вовремя уворачиваясь от укусов. Улучив момент, она бросилась на змею, когтями прижала ее к земле и нанесла удар клювом как раз в основание шеи. Схватка тут же закончилась. Птица не торопясь поедала добычу, к великой радости обезьян, которые, как и люди, одни из немногих в животном мире чувствуют и отвращение к змеям, и страх перед ними.
Новицкий мельком взглянул на Смугу. Тот тоже наблюдал за единоборством. Когда оно закончилось, Новицкий заметил:
– Серьезная птичка! Располосовала змею не хуже африканского змеееда под названием секретарь.
– Точно, точно! Они немного похожи. Это кариама[31] из тропической Америки, вид почти вымирающий. Ты заметил, что пучок перьев у нее на голове спереди, у основания клюва, а у секретаря – сзади, на голове?
– А как же! Янек, а не пора ли нам сниматься с места?
– Сейчас отправимся. Хочешь еще личинок?
– Нет уж, хорошенького понемножку, – буркнул Новицкий. – После твоего индейского деликатеса такой сон мне приснился… В путь! Вот только нарву немного этих якобы орехов.
VIIIНа реке
Солнце клонилось к закату. Над рекой снова появились белоснежные цапли, розовые фламинго, разноцветные попугаи и грозные черные стервятники. У берега беззаботно ныряли водяные курочки. Монотонную предвечернюю песню завели цикады.
Смуга с Новицким все чаще посматривали на высокие, крутые берега, покрытые непроходимой чащей, подыскивая подходящее для ночлега место. Но оба берега казались неприступными. Изредка показывались узенькие полоски песчаных пляжей, но уж слишком они бросались в глаза, да к тому же на них, словно бревна, лежали крокодилы с широко раскрытыми пастями[32]. Только быстрокрылые птицы осмеливались проскользнуть между громадными тварями – на песчаных отмелях им было легче схватить рыбу или краба.
– Ах, проглоти вас акула! – злился Новицкий. – Вот-вот стемнеет, а места для ночевки как не было, так и нет.
– На поиски времени уже не остается, – согласился с ним Смуга. – Видимо, придется ночевать на реке.
– В темноте разобьем лодку! – забеспокоился Новицкий.
– Плыть мы не станем, что ты! Просто уляжемся в лодке где-нибудь у берега под нависающими кронами.
– Лишь бы крокодилы или анаконды не надумали нами поужинать, – скептически бросил Новицкий. – Наша лодка для них скорлупка. А эти разинутые пасти! Ужас, да и только!
– Все ты верно говоришь, капитан. Из-за крокодилов и анаконд индейцы никогда не ночуют в лодках. Но у нас нет выхода, будем по очереди дежурить. Пока не стемнело, поверни ближе к левому берегу.
– Давай вон туда, там вроде поменьше отмелей с этими тварями.
Откладывать поиски места для ночлега было уже нельзя. Солнце окрасило джунгли розоватыми лучами. В любую минуту могла сгуститься ночь. Новицкий уверенными, сильными движениями весла направил лодку к берегу. Вскоре они плыли под склонившимися над водой ветвями деревьев. Здесь царил полумрак. Раскидистые кроны склонялись почти до самой воды, гребцам приходилось почти ложиться на дно лодки. Влажный, тяжелый воздух был пропитан запахом гнили.
У берега течение было значительно спокойнее. Смуга, отложив весло, подыскивал место для ночлега, но вдруг снова схватил его, и они вместе с Новицким стали энергично грести, продвигаясь вперед.
– Откуда эта вонища, черт бы ее побрал? – недовольно пробурчал Новицкий, брезгливо отворачиваясь от берега.
– Где-то неподалеку гниет издохший крокодил, – в тон ему ответил Смуга.
– Но воняет мускусом! – возразил Новицкий.
– Я тебе и говорю, что гниет крокодил, – повторил Смуга, – у этой твари железы выделяют сильный мускусный запах.
– Черт, а я и запамятовал, верно. Тошнит меня от этого смрада. Эх, сейчас бы глоточек ямайского рома. Хоть бы Томек не забыл прихватить!
Несколько минут спустя они остановились под склоненным над водой раскидистым деревом.
– Приставай к берегу, капитан!
Новицкий привязал лианами нос и корму лодки к ветвям деревьев, убедился, что завязанные им морские узлы в случае надобности можно будет развязать одним движением, и, довольный собой, уселся в лодке. Положил штуцер справа от себя, приготовил кольт, внимательно огляделся. Только лишь убедившись, что в памяти четко запечатлелась топография окрестностей, Новицкий стал жевать выложенную Смугой вяленую рыбу.
Птиц над рекой уже не было. Небо на закате темнело. Все звуки в джунглях смолкли, наступила предвечерняя тишина. И тут же, будто кто-то выключил солнце, как лампочку, наступила субтропическая ночь.
Смуга и Новицкий, изнуренные ночным переходом через джунгли и дневным сплавом по бурной реке, неподвижно сидели в лодке. Даже говорить и то не хотелось. Новицкий, борясь с накатывавшим сном, раздвинул свисавшие ветви раскидистого дерева и устремил взгляд в усеянное звездами бархатно-черное небо. Длинной перламутровой лентой изогнулся Млечный Путь, а на его краю сияло самое известное созвездие Южного полушария – Южный Крест. Из-за темной кромки леса показалась луна. В ее серебристом свете все выглядело не так, как днем, – загадочнее, таинственнее.
В джунглях, где во время полуденного зноя все замирало, начиналась ночная жизнь. Из дебрей доносились шорохи, ворчание, свист, жалостливые стоны, тревожные вскрики и трепетание крыльев. У берега стали подавать голос большие лягушки[33], квакали они не так, как их мелкие собратья, а с характерным присвистом.
Заглядевшийся на небо Новицкий вздрогнул, тут же позабыв о звездах. Сон как рукой сняло. Высоко над ним разразилась продолжительным тоненьким смехом какая-то ночная птица. И тут же, где-то совсем рядом на берегу, раздалось кудахтанье, потом ворчание, и в конце концов все звуки заглушило глуховатое жуткое рычание. Из прибрежной чащобы донеслось шуршание, затем послышался плеск воды, как будто что-то тяжелое шлепнулось в воду.
– Это кайманы сцепились между собой из-за добычи, – шепотом комментировал Смуга. – Наверно, лакомятся той самой падалью.
– Судя по звукам, их там целая группа – и старички, и помоложе[34], – тоже шепотом отозвался Новицкий.
– Посидим тихо, чтобы нас не обнаружили.