– Только бы не опоздал! – тяжко вздохнул Томек. – Вчера пришли плохие вести – в Монтанье разгорелось восстание.
– Кто об этом сообщил? – встревожилась Салли.
– Вчера вечером я был у главы департамента[66], он мне и рассказал. Просил пока не разглашать, он ждет подтверждения. Но боюсь, все так и есть. Смуга предупреждал, что кампа готовят восстание.
– Томми, это действительно плохая весть! А почему ты только сейчас мне сказал об этом?
– Не хотел тебя беспокоить. Господи, если восстание уже началось, что будет теперь со Смугой и Тадеком? Волосы дыбом встают, стоит о них подумать.
– Мы все за них переживаем, – печально подтвердила Салли. – Обстановка все серьезнее, но отменить экспедицию мы ведь все равно не можем.
– О чем речь?! Конечно не можем! – взволнованно произнес Томек. – Какие бы трудности ни стояли у нас на пути, в договоренные сроки мы обязаны быть на месте – на границе Боливии с Бразилией. Вот только, если кампа уже выступили, придется изменить маршрут.
– Томми, дорогой! Ты всегда найдешь выход из любого положения.
Лицо Томека прояснилось – вера в него Салли, ее похвалы неизменно доставляли ему удовольствие. Он привлек жену к себе и прошептал:
– Только бы отец побыстрее приехал!
– Он точно вот-вот будет в Лиме. Да и Тадек со Смугой… – заговорила Салли и тут же осеклась.
Ночную тишину прорезал глухой подземный гул, земля под ногами внезапно дрогнула. Зазвенели разбитые стекла. Проснувшиеся птицы беспокойно защебетали, вокруг залаяли и завыли собаки. Вырванные из сна и поднятые с постелей жители Лимы выбегали на улицу полуодетыми или в ночных рубашках. Кругом раздавались крики, кто-то кого-то звал. Паника усугублялась тревожным колокольным звоном.
На патио высыпали постояльцы гостиницы.
– Салли! Томек! – крикнула Наташа.
– Мы тут! – отозвалась Салли.
Наташа и Збышек подбежали к ним.
– Мы проснулись оттого, что кровать зашаталась. Услышали шум на улице, звон колоколов – и скорей к вам, а у вас в номере никого! Вот и начали вас искать, – тараторил Збышек, застегивая рубашку.
– Томми не спалось, поэтому мы и решили посидеть на свежем воздухе после жаркого дня, – объяснила Салли.
– А, вот почему вы полностью одеты, – сообразила Наташа.
– Да ерунда – землетрясение слабое, хотя звон колоколов нагнал панику, – добавил Збышек.
– Страх и паника понятны и объяснимы, – сказал Томек. – Лима расположена в Тихоокеанском сейсмическом поясе[67], именно здесь происходит большинство землетрясений, нередко очень сильных. В Лиме по нескольку раз в год ощущаются подземные толчки. Причем как раз слабые толчки предшествуют катастрофическим землетрясениям. Именно так произошло в 1746 году, когда Лима лежала в развалинах, а соседний порт Кальяо затопило цунами. Тысячи людей погибли.
– Не хотелось бы мне жить здесь постоянно, – высказалась Наташа. – Южная Америка – беспокойный материк. В Манаусе я тоже чувствовала себя будто на раскаленных угольях. Белые совсем озверели, кругом страшные джунгли, реки, кишащие жуткими тварями. У людей кто сильнее, тот и прав. Ненавижу насилие!
– А может, ты все же преувеличиваешь? – вмешался Збышек. – Забыла, кто в Якутии застрелил царского агента Павлова?[68]
– Не забыла! Убила негодяя ради того, чтобы спасти благородного человека, единственной виной которого было то, что он желал свободы своей отчизне. И я сражалась за освобождение своей родины от царской тирании!
– Тише, тише! Снова этот гул, – перебила ее Салли.
Подземный гул, но слабее, чем в первый раз, прокатился с востока на запад, земля снова дрогнула, но толчков не последовало.
– Собаки перестали выть, – отметил Томек.
– Видимо, опасность миновала, а раз так, пойдемте домой. Натка чайку заварит, поговорим, – предложил Збышек. – Спать нет смысла, скоро рассвет.
– И правда, спать совершенно расхотелось, – поддержал его Томек.
Наташа, допив чай, отставила пустой стакан, поднялась и подошла к распахнутому решетчатому окну. Звезды уже поблекли.
– Так спокойно и тихо вокруг, как будто ничего и не было, – удивилась она. – Поражаюсь жителям Лимы, как они, невзирая на постоянную угрозу бедствий, продолжают жить нормальной жизнью.
– Ничего удивительного, – не согласился Збышек. – Ко всему можно привыкнуть. Взять хотя бы нас, поляков. Уже сто лет захватчики заставляют нас забыть, что мы поляки, лишают имущества, запрещают польский язык, повсюду шныряют царские шпики, патриотов вешают, бросают в тюрьмы или ссылают в Сибирь, но мы, несмотря ни на что, помним о своей национальной принадлежности. Повсюду возникают подпольные кружки, а наступит час – мы возьмемся за оружие и сполна отплатим угнетателям.
– Молодчина, Збышек! – искренне поддержал его Томек.
– Ох, господи, опять вы за свое! – недовольно заметила Наташа. – Я только рот раскрыла, сказав, что, мол, в Лиме люди приспособились к природным катаклизмам, а вы уже сразу перевели разговор на поляков. Да восхищаюсь я вами, восхищаюсь, и ничуть не меньше, чем жителями Лимы.
Томек рассмеялся:
– Ты в точку попала! Жители Лимы нравом напоминают поляков – такие же гостеприимные, легкомысленные и большие гордецы: возносят до небес заслуги своего народа, его бесстрашие и с легкостью расстаются с тем, что успели нажить. И недостатки у них те же – порой безалаберные, много говорят и мало работают.
– История тоже была к ним немилосердна, – уточнил Збышек. – Во время войны за селитру[69] с чилийцами захватчики временно оккупировали Лиму. Чилийцы опустошили город, вывезли отсюда в Сантьяго ценности – коллекции, экспонаты музеев, даже писсуары и те утащили с собой, а что не смогли вывезти, уничтожили.
– Хватит о политике! – не выдержала Салли. – Уже светает. Чем будем сегодня заниматься?
– Я иду во францисканский монастырь, – объявил Томек.
– Ты же был там только что, каких-то пару дней назад, – удивилась Салли.
– Верно, был, но хочу еще раз с ними побеседовать. Францисканцы посылают миссионеров в восточные области Перу, на Укаяли, Пачитеа и Амазонку. Некоторые из них совершили открытия в области естественных наук, наладили отношения с местным населением. От них можно многое узнать о тамошних племенах, поднакопить опыта. А потом забегу к нашим друзьям-индейцам. Габоку каждый день допытывается, когда же в поход. И Динго уже весь измучился от безделья, возьму его с собой.
– Томек, взял бы ты и меня с собой, – попросил Збышек.
– Разумеется, я и сам хотел тебе предложить. А чем займутся наши жены?
– Жены сначала самую малость поспят, – объявила Салли. – Потом пройдутся по Калье-де-Меркадерес. Денег на безделушки у нас нет, но поглазеть на витрины французских магазинов ничего не стоит. Там масса чудесных вещей! Где-нибудь пообедаем и будем вас ждать у Габоку и Мары. Потом все вместе погуляем с Динго. Ну как? Согласны?
– Согласны, – ответил Томек.
Вскоре братья вышли из отеля. Стояла сухая пора года[70], и на почти безоблачном синем небе сияло яркое солнце.
Несмотря на ранний час, на узких мощеных улочках царило оживление. Вьючные животные взбивали копытами пыль. К рынку ехали верхом на ослах молочницы, фляги с молоком свисали по обе стороны седел. Пекари везли на мулах кожаные торбы с хлебом, а тамальерос развозили на ослах тамале – свежие пирожки из кукурузной муки. Хватало и бродячих кондитеров с громадными корзинами на голове, наполненными сладостями и мороженым. Грохот колес больших двуколок, запряженных мулами, ничуть не заглушал крики бродячих торговцев, нахваливавших товары.
Уже открылись дешевые харчевни, хозяевами которых были самбо[71] или чоло[72]. Там подавали чупе – местный картофельный суп с сыром и перцем, чичаррон – свиные шкварки, секо-де-чиво – жареную козлятину с рисом.
– Пора завтракать, может, забежим? – предложил Томек, привлеченный запахами пищи.
– Лучше пойдем к моему знакомому макаке[73] на Пласа-дель-Меркадо, вот великолепный повар! Обожаю китайскую кухню.
Томек развеселился:
– Я вижу, ты быстро здесь адаптировался, если уже знаешь всех местных по прозвищам. Только вряд ли твой китаец обрадовался бы, узнав, что ты кличешь его обезьяной.
– Это случайно вырвалось, – признался Збышек. – Этот китаец мне нравится – порядочный, вежливый и трудолюбивый.
– Ну так пошли к нему.
Друзья не спеша шли по старой части города[74], возведенной еще испанскими завоевателями. Узкие пыльные мощеные улочки пересекались под прямым углом. На протянутых между домами проводах по обеим сторонам улицы висели фонари, освещавшие город вечером. В Лиме уже имелась канализация, водопровод, в больших квартирах жители пользовались газом и ванной. Но до недавнего времени помои выливали прямо на улицы, где их пожирали гальинасо – большие черные американские грифы.
Застройка старой части города была, по существу, однородна. Преобладали одноэтажные каменные дома, по плоским крышам которых можно было переходить с одного здания на соседнее. Посередине стены, выходящей на улицу, находились плотно закрытые двустворчатые двери, по обеим сторонам от них – по одному или два зарешеченных окна. По своей архитектуре дома напоминали небольшие крепости – революции и нападения бандитов вынуждали жителей Лимы заботиться о своей безопасности.
Томек и Збышек обменялись впечатлениями о характере архитектуры старой Лимы. В какой-то момент Збышек погрустнел и замолчал. Томек обеспокоенно посмотрел на него и спросил: