– Мне кажется, вы были военным. Возможно, именно поэтому вы оказались в стесненной ситуации? – поинтересовался Томек.
Во Мэнь будто не расслышал вопроса.
– Досточтимый Чан Тунь говорил, что досточтимые господа родом из страны, которая утратила независимость.
– Совершенно верно, мы – поляки, – подтвердил Томек. – Нашу родину оккупировали захватчики. Мой брат, как польский патриот, был сослан в Сибирь. Я помог ему бежать оттуда.
– Досточтимый Чан Тунь заверил меня, что я могу вам доверять, – понизив голос, продолжал Во Мэнь. – Я офицер, участник Боксерского восстания[81]. Когда чужеземные армии подавили восстание, я был вынужден скрываться. В конце концов мне удалось пробраться на судно, загружавшееся в Тяньцзине углем. В Южную Америку я плыл кочегаром, а в Кальяо моряки помогли мне попасть на сушу. Мой родственник, досточтимый Чан Тунь, принял участие в моей судьбе, помог связаться с дядей в Манаусе. Дядя хочет, чтобы я у него работал, но я здесь на нелегальном положении, у меня нет паспорта.
– Я живу в Манаусе. А как зовут вашего дядю? – спросил Збышек.
– Досточтимого дядю зовут Тин Линь, – ответил Во Мэнь.
– А это не Тин Линь «Криольо – оптовая торговля»?
– Именно так, досточтимый господин! Это и есть мой дядя.
– «Криольо»? Что это за фирма? – задал вопрос Томек.
– Криольо – это название самых благородных сортов какао в Южной Америке, – пояснил Збышек. – Господин Тин Линь – известный в Манаусе оптовик. Господин Никсон с ним дружит. Томек, помоги господину Во Мэню!
– Без документов это не так просто, но мы попробуем, – ответил Томек. – Может, вписать господина Во Мэня в список участников экспедиции? С главой департамента я в прекрасных отношениях… Господин Во Мэнь, а господин Чан Тунь говорил вам о цели нашей экспедиции?
– Говорил, досточтимый господин! Я и подумал, что могу вам пригодиться не только в качестве повара. Я военный, принимал участие в битве за Тяньцзинь[82].
– Значит, вы готовы рискнуть? – удостоверился Томек.
– Я просто пропадаю в Лиме. И дело не в деньгах. Мой дядя, досточтимый Тин Линь, ждет меня.
– Раз так, готовьтесь в дорогу, – подвел итог Томек. – Попробую уладить все формальности. В ближайшее время я вас извещу.
XIVСтрашные вести
После обеда обе семьи – Вильмовские и Карские – отправились на прогулку в юго-западную часть города, где располагался сад под названием Хардин-де-ла-Эспосисьон, а попросту Эспосисьон, потому что там, а именно во дворце, в 1874 году размещалась состоявшаяся в Перу Всемирная выставка. Правда, позднее, во время войны за селитру, победители-чилийцы вывезли из Лимы все, что могли, однако великолепный парк сохранил естественную красоту, оставаясь излюбленным местом прогулок жителей Лимы. Вильмовские и Карские были просто очарованы живописным местом. Здесь тянулись к небу вечнозеленые, напоминавшие раскрытые зонтики араукарии, стройные кипарисы, эвкалипты с кожистой листвой и крупными цветами.
Эвкалипты напомнили Томеку о его первой экспедиции в Австралию, где он ловил сумчатых медведей – коал. Их единственной пищей были листья эвкалипта. Именно в Австралии при довольно необычных обстоятельствах Томек и познакомился со своей нынешней женой. Так случилось, что во время охоты на громадных серых кенгуру членов экспедиции попросили помочь в поисках пропавшей в буше двенадцатилетней Салли Аллен. По счастливой случайности девочку отыскал Томек, а она на память о знакомстве подарила ему свою собаку Динго. Молодые Вильмовские с юмором рассказывали родственникам об их первой встрече, а Динго, как будто понимая, что речь о нем, весело помахивал хвостом, поглядывая на клетки с дикими животными в новом зоопарке, совсем недавно открытом на месте старого, разгромленного чилийцами.
За оживленной беседой время текло незаметно. Близился вечер. На видимых отовсюду в Лиме скалистых вершинах Анд в лучах клонившегося к закату солнца сверкали глыбы вечных снегов.
– Пора возвращаться в гостиницу, – обратился к остальным Томек. – Я и не заметил, что уже так поздно.
– Ну и что? – недоумевала Салли. – Может, это наша последняя прогулка по Лиме…
– А хорошо бы! – прибавил Збышек. – Сидим как на угольях, дожидаясь дяди. Я уже сыт по горло этими корридами и петушиными боями.
– И при этом не вылезаешь оттуда! Притворщик! – укорила его Наташа.
– Ради компании Томеку, – объяснил Збышек.
– Что ты там сочиняешь, Збышек, – со смехом вмешалась Салли. – Томми терпеть не может, когда мучают животных.
– Ничего я не сочиняю! – защищался Збышек. – Я и не говорю, что Томек ходит со мной на петушиные бои.
– Ты сказал, что ради компании, – напомнила Наташа.
– Так и есть, – подтвердил Збышек. – Томек часто ходит смотреть на Дос-де-Майо[83], самый красивый из памятников в Лиме…
– Ты имеешь в виду Ангела Победы? – заинтересовалась Салли. – Там ведь на барельефе пьедестала изображен поляк, Эрнест Малиновский.
– Об этом памятнике я и говорю, – сказал Збышек. – Вы ведь знаете, мой брат в восторге от всего, что увековечивает память выдающихся поляков. Когда Томек любуется памятником, я забегаю на ближайшую площадку поглазеть на петушиные бои.
Вильмовские и Карские вышли из сада. К вечеру на улицах было шумно и многолюдно. Жители Лимы возвращались домой с работы, уличные торговцы сворачивали палатки, полно людей было и в харчевнях. В пестрой разноязыкой толпе выделялись красавицы Лимы в развевающихся черных мантильях. Посреди улицы грохотали двуколки, тянулись вьючные лошади и мулы, мелькали наездники на резвых конях.
Недалеко от гостиницы Динго вдруг забеспокоился. Пес принюхивался, прял ушами, глухо рычал и наконец ткнул мокрым носом в ладонь идущего рядом Томека.
– Салли, погляди-ка на собаку! – воскликнул Томек. – Наверно, никак не поймет, почему мы не отвели его к Габоку.
– Тихо, Динго, успокойся! – велела Салли. – Поздно уже, переночуешь у нас.
Но беспокойство Динго лишь росло. Он хрипло залаял, поглядывая то на Салли, то на Томека.
– Томми, пес странно себя ведет, – заметила Салли. – Что-то вынюхивает, как будто напал на знакомый след. Ох, Томми, неужели…
Томек тут же понял, о чем думает жена, и даже побледнел от волнения. А Динго уже откровенно рвался к гостинице. Перед открытой настежь дверью он залаял и замахал хвостом.
– Бьюсь об заклад на сто бутылок ямайского рома, что приехал отец! – воскликнула просиявшая Салли, бессознательно повторяя капитана Новицкого.
Сердце быстрее забилось у Томека в груди. Не говоря ни слова, он вбежал в холл гостиницы. Управляющий поспешно поднялся и объявил:
– У вас гости, сеньор Вильмовский! Наконец-то прибыл ваш отец и с ним еще один сеньор. К счастью, у меня нашелся номер и для него.
– Вот это новость! – радостно воскликнул Томек. – Давно он здесь?
– Они оба приехали сразу после обеда. Сейчас они у себя в номерах.
– Значит, наш песик Динго не забыл отца! – торжествовала Салли. Она спустила собаку с поводка и велела: – Динго, ищи хозяина, ищи!
Пес помчался вверх по лестнице, Вильмовские и Карские за ним. В коридоре второго этажа Динго не колеблясь остановился перед дверью рядом с номером Вильмовских, виляя хвостом. Салли негромко постучала. Через минуту на пороге появился высокий плечистый мужчина с потемневшим от тропического солнца лицом. Быстрым взором он окинул стоявшую перед ним четверку молодых людей и, убедившись, что все живы и здоровы, пригласил:
– Заходите, заходите, дети! Боже, как я по вам соскучился!
И тут же заключил в объятия Салли; та доверчиво прижалась к нему:
– Я так счастлива, папочка, что ты с нами… Нам так тебя не хватало.
– Я выехал из Гамбурга неделю спустя после получения письма от Тадека Новицкого, – начал Вильмовский-старший, – и сразу понял: вы в сложном положении. Мне хотелось как можно быстрее увидеться с вами, но в дороге возникли кое-какие сложности. Хвала Богу, господин Никсон очень помог разделаться с ними, и вот мы наконец вместе. Со мной приехал и господин Уилсон, один из сотрудников господина Никсона.
После этого Анджей Вильмовский с неменьшей сердечностью приветствовал Наташу, обнял Збышека, а последним прижал к груди сына.
– А ты вроде изменился, Томек! – помолчав, отметил он. – Знаю, знаю, какой опасной оказалась твоя экспедиция. Я страшно переживал за всех вас. Господа Никсон и Уилсон так почтительно отзывались о тебе и Тадеке Новицком! Я тобой горжусь.
Взволнованный Томек долго в молчании обнимал отца. Лишь чуть придя в себя, заговорил:
– Тяжело было, отец… Мы нашли Смугу, но не смогли его освободить. Это он нас спас, а сам с Тадеком сейчас в плену у кампа.
– Дядя, Томек был просто великолепен! – восхищался Збышек. – Если бы не он, пропали бы мы в Андах!
– Помолчи, Збышек! – одернул его Томек. – Все проявили себя с самой лучшей стороны. Ты, Натка, Салли, наши союзники-индейцы, да что тут говорить – все, включая Динго. Папа, дорогой, ну как ты добирался?
– До Манауса – без всяких трудностей. Сложности начались только в Икитосе. Но об этом потом, а сейчас я хочу позвать господина Уилсона, он тоже решил принять участие в экспедиции. Он пока что отдыхает у себя в номере, сейчас схожу за ним.
Вильмовский, выйдя из номера, вскоре вернулся с невысоким, но хорошо сложенным человеком. Уилсон сначала подошел к Томеку.
– Рад встрече с вами! – воскликнул он. – Не было дня, чтобы я не вспоминал о вас. Меня мучили угрызения совести – ведь это я позволил Смуге в одиночку преследовать убийц и к тому же не отправился вместе с вами в спасательную экспедицию. Совесть у меня нечиста, и я намерен реабилитировать себя. Полностью отдаю себя в ваше распоряжение, располагайте мною как хотите.
Уилсон стиснул ладонь