– Перуанцы и чилийцы многим обязаны птицам, – заметил Вильмовский. – Птицы бесплатно поставляют им гуано, а оно почти полвека составляло для Перу главный источник дохода.
– Никогда не слышала о чем-то подобном! – поразилась Салли.
– Как это возможно? – спросила Наташа.
– Миллионные колонии кормящихся рыбой птиц – разные виды чаек, большие бакланы, пеликаны, олуши, крачки и альбатросы гнездятся на скалистых островах вдоль побережья Перу и Чили. И много веков на островах, в некоторых местах на материке скапливались пласты птичьих экскрементов. Поскольку на перуанском побережье никогда не бывает дождей, гуано содержит в себе большой процент аммиачных солей и потому служит прекрасным удобрением, – разъяснил Вильмовский-старший.
Бакланы живут во всех частях света, предпочитая умеренные и жаркие страны… <…> Неповоротливые на земле, они с удивительной ловкостью лазают по деревьям, летают быстрее, нежели этого можно было бы ожидать, и превосходно ныряют; они так долго умеют держаться под водой, что приводят наблюдателя в изумление. Об остальных их качествах много хорошего говорить не приходится: они понятливы, рассудительны, но притом драчливы, задорны, злопамятны и коварны. Бакланы продолжают есть до последней возможности и, будучи совершенно сыты, с жадностью кидаются на добычу. Они отдыхают, по-видимому, только для того, чтобы, собравшись с силами, снова приняться за еду. (А. Брэм. Жизнь животных, т. 2.)
– Интересно, а кто же открыл эту особенность гуано? – спросила Наташа.
– Древние перуанцы знали о ней еще до завоевания их испанцами, – продолжал Вильмовский. – Инки чрезвычайно умело использовали гуано. Каждой провинции выделялась часть какого-нибудь острова. В слоях гуано на островах и сейчас еще находят индейские орудия труда.
– Значит, не испанцы начали использовать это удобрение? – удивилась Наташа.
– Да гуано их вовсе не интересовало! – ответил Анджей. – Представляешь, сколько это стоило – перевозить гуано через океан, да еще вокруг мыса Горн, что весьма небезопасно. Лишь в начале девятнадцатого века на гуано обратил внимание Гумбольдт, он переслал во Францию образцы. Только лет через тридцать началась массовая его добыча.
– Перуанцы получили приятный сюрприз, когда перуанское гуано было оценено выше, чем чилийское, – вставил Томек.
– Стоит ли завидовать такому «сюрпризу»? – Салли пренебрежительно махнула рукой. – Представляю, что за жизнь на этом пустынном побережье!
– Какая кошмарная бесцветность! – поддержала ее Наташа. – Не хотела бы я здесь жить. Мне больше нравится восточное побережье и внутренняя часть материка, где много великолепной, пышной растительности.
– Не странно ли, что в восточной части Южной Америки просто буйствует зелень, а западная покрыта песчаными пустынями? – обратилась Салли к Томеку. – Может, в этом виноваты Анды?
– Главную роль в климатических различиях обеих частей материка играют омывающие берега морские течения, – приступил к разъяснениям Томек. – Вдоль восточного побережья проходит теплое Бразильское течение. Из-за того что Бразильское плоскогорье не такое уж высокое и благодаря обширным низменностям, позволяющим влажным ветрам с Атлантики и теплому Бразильскому течению достигать восточных склонов Анд – которые, как ты правильно догадалась, являются климатическим барьером, – восточная и центральная части Южной Америки изобилуют дождями, способствующими росту всевозможных растений. А вдоль западного побережья с юга на север идет холодное Перуанское течение. Кроме того, с юга постоянно дуют холодные ветры, не несущие дождей. Вот по этой причине западное побережье между пятым и тридцатым градусами южной широты – сухое, пустынное, влага здесь бывает только зимой и весной, и то лишь в виде сильной росы и туманов.
– Право, Томми, ты меня устыдил, я должна бы помнить это из школьных уроков, – сокрушалась Салли.
– Томек просто ходячая энциклопедия, может все всегда объяснить. Я завидую его запасам знаний о мире и людях, – отозвалась Наташа.
Вильмовский-старший незаметно посмеивался, слушая этот разговор. Он-то хорошо знал слабость сына, любящего порисоваться географическими и этнографическими познаниями. Беседу прервало появление на палубе Во Мэня. Он поклонился со сложенными вместе перед грудью ладонями, затем объявил:
– Досточтимые господа, прошу в кают-компанию, ужин подан!
Томек с удивлением воззрился на китайца, в первый раз услышав, как тот говорит по-английски.
– Приятный сюрприз, господин Во Мэнь! – произнес он. – Не подозревал, что вы знаете английский.
Во Мэнь улыбнулся:
– Мой досточтимый отец, торговец, советовал мне изучать языки, чтобы я мог вести переговоры с заморскими купцами.
– Какие языки вы еще знаете, кроме испанского и английского? – поинтересовался Вильмовский.
– Будучи в Лиме, я научился языку кечуа и аймара. Могу переводить, если потребуется, – ответил Во Мэнь.
– А чем вы занимались, господин Во Мэнь? Я не видел вас на палубе, – спросил Томек.
– Корабельный кок неважно себя чувствует. В Лиме ввязался в драку и получил удар ножом. Капитан предложил мне его заменить. Когда трудишься, время бежит быстрее.
– Збышек оказался прав, когда предположил, что в Китае Во Мэнь был не простым человеком, – отозвался Томек, когда китаец ушел. – Легкость, с которой он осваивает языки, говорит об его уме.
– Умен и бережлив, – добавила Наташа. – Его проезд оплачен, но тем не менее он взялся за работу повара.
– Человек, если он не стыдится никакого труда, заслуживает глубочайшего уважения, – подтвердил Вильмовский. – Трудолюбивый народ китайцы.
– Непросто отгадать, что он там еще держит за пазухой, – размышлял тем временем Томек. – Может, нас и дальше ждут сюрпризы?
– Одно я знаю твердо – мы сейчас убедимся, какой он повар, – пошутила Салли. – Ужинать!
На следующий день перед полуднем судно бросило якорь в Писко, порту, расположенном между Кальяо и Мольендо. Нескольких пассажиров отвезли на берег. Выгрузив за два часа кое-какие ящики с товарами, корабль двинулся в дальнейший путь. Плоское, как столешница, песчаное побережье лишь с изредка видневшимися дюнами и валунами не притягивало глаз путешественников. Унылый пустынный пейзаж немного разнообразили только тучи морских птиц, да время от времени из океана появлялись скалистые островки.
Вильмовские и Карские расположились на палубе, чтобы после жаркого дня насладиться свежим дуновением ветра. На западе маячили очертания какого-то острова. Збышек достал бинокль и долгое время рассматривал остров.
– Что тебя так заинтересовало, Збышек? – обратилась к нему Салли.
– Увидел этот остров и вспомнил Робинзона Крузо, я когда-то в Варшаве зачитывался этой книгой.
– Да, меня тоже страшно увлекали его приключения, – согласилась Салли.
– Да кто же не знаком с этой чудесной книгой! – воскликнула Наташа. – Я сама много раз ее читала, даже когда была в сибирской ссылке. И что за поучительная история! Одинокая жертва кораблекрушения на необитаемом острове, его единственное орудие труда и одновременно оружие – матросский нож. И несмотря на все это, благодаря мужеству, сильной воле, находчивости и трудолюбию он заводит целое хозяйство и даже спасает Пятницу от людоедов-карибов с соседних островов.
– А я слышал, что корабль Робинзона затонул в Тихом океане, а вовсе не в Карибском море, – возразил Збышек. – Томек, помнишь, как мы об этом спорили?
– Как не помнить, мы даже подрались, и твоя мама нас наказала, – весело подтвердил Томек. – Я только много позже узнал, как на самом деле обстояли дела с Робинзоном.
– А от кого ты это узнал? – недоверчиво спросил Збышек.
– Томми, ты мне никогда ни слова об этом не говорил, – обиделась Салли.
– Если тебе известна настоящая история Робинзона, так расскажи ее и нам, – предложила Наташа.
– Лучше попросим отца, он даже побывал на острове, где когда-то жил прототип выдуманного Робинзона.
– Дядя, это правда? – оживился Збышек.
– Ты какой остров имеешь в виду? Тот, из романа о Робинзоне Крузо, или остров, на котором в одиночестве жил моряк-шотландец Александр Селькирк?[90]
– Верно, теперь и я припоминаю, что настоящей, невыдуманной жертвой кораблекрушения был Селькирк. Именно его необычайные приключения и вдохновили Даниэля Дефо на написание «Робинзона Крузо», – вставила Наташа.
– Ты права лишь отчасти, – сказал Вильмовский-старший. – Рассказ Селькирка о его пребывании на необитаемом острове, описанный в дневниках, действительно вдохновил Дефо на создание приключенческого романа о Робинзоне Крузо. Но существуют некоторые различия между тем, что на самом деле испытал Селькирк, и приключениями Робинзона в романе.
– Но это же страшно любопытно! Папа, расскажи нам! – попросила Салли.
– Прежде всего Селькирк был не жертвой кораблекрушения, а боцманом галеры «Сенк Пор», входившей в состав пиратской экспедиции знаменитого путешественника и корсара Уильяма Дампира[91].
Осенью тысяча семьсот четвертого года этот корабль бросил якорь в бухте у острова Мас-а-Тьерра[92] из архипелага Хуан-Фернандес. Сейчас эта бухта носит название Камберленд. По легенде, на острове они обнаружили двух моряков, случайно отставших от торгового судна. Те рассказали, как во время многомесячного пребывания на безлюдном острове они питались лесными плодами, молоком и мясом диких коз.
Селькирк из-за чего-то поссорился со своим начальником и тут же решил уйти со службы и остаться на необитаемом острове. Он покинул корабль, прихватив с собой пару книг, кое-какую посуду, немного табаку, нож, топор, ружье и фунт пороху. Скромные запасы скоро иссякли, особенно быстро кончился порох, и Селькирку пришлось охотиться таким же способом, какой описал потом Дефо. Моряк достиг большой сноровки, догоняя и убивая ножом диких коз. За четыре года пребывания на острове он дважды видел проплывающие мимо испанские корабли, но не взывал о помощи, поскольку Англия и Испания находились в состоянии войны и он боялся, что его может ожидать плен или смерть. Только через четыре года к острову подошел английский корабль «Дюк» и забрал Селькирка из его добровольного изгнания.