– Я помню, как мы беспокоились, – вздохнул Томек.
– В то время, когда я еще не мог забрать тебя из Варшавы, я был со Смугой в Южной Америке, – рассказывал Вильмовский. – Ничего-то его здесь не удивляло, не поражало, а ведь это континент отнюдь не спокойный, плохо исследованный. Почти все индейские племена настроены воинственно, а некоторые даже агрессивно, тоба[99] из Гран-Чако[100], например, до сих пор воюют с белыми. Так сложилось, что мы появились здесь через каких-то десять с лишним лет со времени их самого кровавого восстания. И знаешь, что я заметил? Мне показалось, Смуга был знаком с Таиколикой, их предводителем.
– Да, тут есть над чем поразмыслить.
– Наш Смуга – весьма загадочный человек. Он не привык говорить о себе, и о его прошлом нам известно мало. Смуга выше всех нас на голову. Есть у меня какое-то странное предчувствие, что и на этот раз он выберется из ловушки и вытащит из нее Тадека.
– По правде говоря, и я на это надеюсь, – сказал Томек. – Ведь мы тогда собирались освобождать Смугу, а получилось так, что он спас Салли и Натку, да еще и нам помог бежать.
– Поэтому не вешай носа, сынок!
– Я всегда говорила: Тадек и Смуга не дадут себя в обиду, – вставила Салли. – Господи, мне уже до смерти надоело жевать коку, а в голове все еще какой-то сумбур. Поспала бы с удовольствием, но не могу уснуть. Динго тоже какой-то осоловелый.
Только услышав слова Салли, отец и сын осознали, что их спутники давно уже не принимают участия в разговоре. Томек глянул на жену и Карских, а потом посмотрел в окно вагона.
Вокруг простиралась полупустынная, холмистая, рыжая степь. Красноватый оттенок ей придавали островки высокой, щетинистой травы, перемежающиеся там и сям плотным зеленым дерном. Монотонность пейзажа нарушали лишь одиноко растущие кактусы да торчащие местами скалы, похожие на небольшие крепости. На горизонте на фоне голубого неба вырисовывались очертания далеких гор и кажущиеся белыми облачками снежные вершины. Безграничные просторы производили мрачное, удручающее, но вместе с тем дикое и грозное впечатление.
– Ну мы с тобой и заговорились, папочка! – воскликнул Томек в изумлении. – Это ведь Боливийская пуна. Ничего удивительного, что у меня разболелась голова и стало трудно дышать. Мы же находимся на высоте четырех тысяч метров! Но я так увлекся разговором, что не обратил внимания на недомогание. Натка, как ты себя чувствуешь?
– Слегка подташнивает, и кружится голова, – ответила Наташа. – Ты не беспокойся, Збышек дал мне коку. Язык у меня одеревенел, так что я просто слушала ваш разговор о Смуге.
– Мы все последовали дядиному совету, – сказал Збышек. – Кубео и господин Уилсон с энтузиазмом жуют коку, у меня распухли губы, онемел язык и сердце колотится, но в целом самочувствие неплохое.
– А вот я сам забыл о собственном совете, – развеселился Вильмовский. – Томек, давай и мы возьмемся за коку. Если это уже Альтиплано, значит мы приближаемся к чилийско-боливийской границе.
– С чего ты это взял, дядя? – поинтересовался Збышек.
– Западная Кордильера, обрамляющая Альтиплано с запада, является одновременно границей между Чили и Боливией, – пояснил Вильмовский.
– Я ничегошеньки не понимаю, – прервала его Наташа. – Только что Томек сказал, что мы на Боливийской пуне, а теперь дядя говорит про какое-то Альтиплано. Где мы на самом деле находимся?
– А ты знаешь, что такое пуна? – настойчиво спросил Вильмовский.
– Я не уверена, но, должно быть, это какая-то горная местность.
– Пуной называется зона возвышенностей, которая занимает часть Перу, Боливии, Чили и Аргентины. Между основными цепями Боливийских Анд, то есть Западными, Центральными и Восточными Кордильерами, расположена часть боливийских возвышенностей Центральных Анд; вообще, их называют пуной, а в Боливии – Альтиплано или Боливийской пуной. Кстати, Анды в юго-западной части Боливии достигают наибольшей ширины, от семисот до восьмисот километров.
– Спасибо, дядя. Теперь мне ясно, что Альтиплано и Боливийская пуна – это одно и то же.
Вскоре наступил вечер. Участники экспедиции еще не легли спать, когда поезд остановился на первой пограничной станции в Боливии. Томек опустил окно и огляделся. В темноте было трудно что-либо рассмотреть. С полупустого перрона долетали лишь отдельные слова на языке кечуа.
– Пограничный контроль, – сообщил Томек. – Видимо, простоим долго.
– Томек, подними окно, – попросила Салли. – Воздух просто ледяной.
– Днем было тепло, а теперь такой холод, – подтвердила Наташа. – Придется надевать шерстяные свитеры.
По примеру Наташи все начали доставать из рюкзаков теплые вещи. Вскоре в вагон вошел таможенник в сопровождении офицера и двух вооруженных солдат.
– Добрый вечер! – приветливо поздоровался по-испански офицер, молниеносным взглядом окидывая путников, которые могут себе позволить занять целый вагон. Сразу же заметил пояса с револьверами на Томеке и Збышеке, карабины на лавке, лежащие рядом с закутанными в кушмы индейцами-кубео. Обменялся с таможенником быстрым взглядом. Заметив это, Вильмовский-старший усмехнулся и не менее учтиво приветствовал вошедших:
– Вечер добрый! Мы рады видеть первых представителей боливийской власти. Мы являемся участниками английской научно-исследовательской экспедиции. Пожалуйста, вот документы на английском и испанском языках.
Офицер взял документы, отошел с таможенником в сторону, они негромко заговорили. Совещание длилось недолго, офицер снова подошел к Вильмовскому:
– Благодарю вас! Документы в порядке. Куда вы направляетесь?
– Из Ла-Пасы мы направляемся к бразильской границе, – уклончиво ответил Вильмовский.
– А ваша цель, случайно, не Мату-Гросу?[101]
Не успел Вильмовский открыть рот, как вмешался Томек:
– Поражаюсь вашей догадливости! Именно в Мату-Гросу мы и направляемся. Это дикий, еще мало изученный край.
– Замечательно! – откликнулся офицер.
– Здесь так холодно после захода солнца, – пожаловался Вильмовский-старший. – Мы только что оделись потеплее и выпили немного рома для разогрева. Я думаю, вам тоже надоел этот холод. Збышек, займись гостями. Этот молодой человек – интендант нашей экспедиции.
Пока Збышек угощал солдат и таможенника, офицер придвинулся к Вильмовскому.
– Вы ведь руководите экспедицией? – спросил он вполголоса.
– Руковожу, – подтвердил Вильмовский.
– Тогда послушайте доброго совета. Сразу же по прибытии в Ла-Пасу вам необходимо заявить о прибытии экспедиции соответствующим властям. Иностранные вооруженные мужчины… У вас могут быть большие неприятности, особенно сейчас.
– Неприятности? – изумился Вильмовский. – Я не понимаю…
– Все поймешь, сеньор! – прервал его офицер. – Ваше здоровье. – Он выпил полстакана рому, закурил папиросу, простился: – Всего наилучшего!
Солдаты с таможенниками вышли на перрон, поезд вскоре тронулся. Салли и Наташа начали раскладывать постели. Лишь после того, как кубео и Во Мэнь улеглись по лавкам, Вильмовский позвал к себе Томека, Збышека и Уилсона.
– Совещание, отец? – спросил Томек. – Я заметил, что этот офицер о чем-то с тобой говорил.
– Как раз это и я хотел с вами обсудить. Он посоветовал мне обратиться к соответствующим властям сразу же по прибытии в Ла-Пасу. Вот его слова: «Иностранные вооруженные мужчины… могут быть большие неприятности, особенно сейчас».
– Какие такие неприятности и почему сейчас? – недоумевал Томек.
– И я его об этом же спросил, – добавил Вильмовский. – А он ответил: «Все поймешь, сеньор!»
– Что бы это могло значить? – размышлял Уилсон.
– Может, он имел в виду Мату-Гросу? – вмешался Збышек. – Томек, ты зачем сказал, что мы направляемся в Мату-Гросу?
– Я считаю, что мы не должны говорить налево-направо о настоящей цели нашей экспедиции. Каждая вооруженная экспедиция вызывает недоверие и подозрения, а особенно в такой стране, как Боливия, с ее индейским населением[102].
– Ты меня опередил, Томек. Я бы сказал то же самое, – одобрил его Вильмовский. – В Ла-Пасе все прояснится. А сейчас попробуем заснуть.
Наутро пейзаж не изменился, изредка только мелькали бедные индейские деревушки. Хижины, покрытые травой, напоминали церковные купола. Они были сделаны из камня и глины – единственных доступных строительных материалов в этом безлесном краю. Деревушки окружали убогие делянки с посадками картофеля, овса и лука. Большинство жителей пуны занимались скотоводством. На склонах холмов паслись стада лам и овец. Ламы давали молоко, сыр, жир, мясо и шерсть, служили вьючными животными. Вот и сейчас на бескрайной равнине появились караваны навьюченных лам, их сопровождали цветисто одетые, поигрывающие на сику[103] погонщики. То здесь то там на светлом фоне неба вырисовывались, словно символы этой бесплодной страны, силуэты парящих в потоках воздуха кондоров.
Томек, будто зачарованный однообразием пейзажа, в глубокой задумчивости не отрываясь смотрел в окно вагона.
– Томми, ты все еще не нагляделся на эти пустынные места? – обратилась к нему Салли. – Такое впечатление, что мыслями ты далеко отсюда.
Томек вздрогнул, как будто его вырвали из сна, повернулся к жене:
– Ты не ошибаешься, Салли! Мыслями я находился сейчас в Азии…
– В Азии! – удивилась Салли. – Почему именно сейчас?
– Случайное совпадение. Пуна очень напоминает мне, особенно континентальным климатом и растительностью, Тибетское нагорье, мы там со Смугой едва не погибли.
– Это в тот раз, когда тебя похитили тибетские ламы? Ты мне рассказывал. Но я никогда не была в Тибете. Что, там тоже такие огромные горы и пустыни?
– Еще какие! Средняя высота Тибетского нагорья достигает четырехсот тысяч пятисот метров, но во многих горных цепях она вымахивает и до шести тысяч. Западный Тибет – это скалистые осыпи, каменистые равнины, а в низменностях – песчаные либо каменистые пустыни. И так же как в Боливийской пуне, в многочисленных впадинах Тибетского нагорья образовались озера.