– Мы не можем ждать! – возразил Томек. – Вы представляете, что тут будет, когда разгорится гражданская война? А что станется со Смугой и Новицким, если мы застрянем в Ла-Пасе?
Уилсон озабоченно склонился над картой. Помолчав, отозвался:
– А что, если нам отступить на юг и с востока обойти захваченные революцией департаменты?
Томек посмотрел на карту. На юго-востоке бросалось в глаза название Чако-Бореаль. То была северная часть знаменитого Гран-Чако[110], территория, которую часто именуют Диким Западом Латинской Америки.
Томек погрузился в размышления. Боливия отчетливо делилась на два больших района. Западную часть занимали Анды, их восточные склоны поросли девственными лесами, восточная же часть отличалась безлесными равнинами – льянос, в разных местах их называли еще по имени текущих по ним рек: низменность Бени, льянос Маморе, на юге – льянос Мойос. Многочисленные реки служили единственным средством передвижения с юга на север по обширной саванне. В сезон дождей реки выходят из берегов и широко разливаются, образуя болота. До прихода испанцев льянос были довольно густо заселенной сельскохозяйственной областью, но испанцы уничтожили эту индейскую культуру. Тем не менее назвать эту местность неизведанным краем язык не поворачивался. Но сейчас пересечь ее не представлялось возможным.
В южном направлении льянос переходили в степные просторы Гран-Чако, к тому времени почти не исследованные. Это был загадочный край свободных индейских племен. Все же кое-что из бурной истории Гран-Чако Томек не знал. Первыми европейцами, пытавшимися проникнуть в Южное Чако, были испанцы. В начале шестнадцатого века они поплыли по Паране, надеясь войти в реку Рио-Бермехо, однако воинственные индейские племена вынудили их повернуть назад. С того времени Южное Чако стало ареной испанских карательных экспедиций и яростного сопротивления индейцев. Так, в 1876 году карательная экспедиция направилась к уничтоженному индейцами поселению Сан-Бернардо. С помощью современного оружия испанцы одержали победу над индейцами, во главе которых стояли вожди Сикетроике и Ноигдике, однако и им пришлось вернуться восвояси, поскольку они не смогли пройти дальше через непроходимые леса. Лишь создание оборонительного пояса из небольших крепостей положило конец бурной истории Южного Чако.
Центральное и Северное Чако оставались белыми пятнами на карте. Легенды рассказывают о воинственных гуарани, которые пришли с далекой реки Парагвай, преодолев непроходимые просторы Гран-Чако, угрожая могущественному государству инков. Индейцы-тоба до сих пор продолжают выступать против белых людей. А сколько еще враждебных племен можно там встретить?
– Над чем это вы так задумались? – спросил Уилсон.
– Как раз над тем, что вы недавно сказали, – пояснил Томек. – Пройдя Гран-Чако, мы могли бы достичь реки Парагвай, а затем поплыть на судне на север вдоль восточной боливийской границы.
– Это я и имел в виду, – поддержал его Уилсон. – Но что же поделать, если поезда не ходят?
– Да, прямо гордиев узел какой-то, – тяжело вздохнул Томек.
– Ну, не будем терять надежды, может, господин Вильмовский окажется вторым Александром Македонским? – пошутил Уилсон.
– Ничего другого нам и не остается, только ждать отца, – подвел итог разговора Томек и принялся за бутерброды.
Минул полдень. Участники экспедиции все с большим беспокойством, даже со страхом ждали Вильмовского и Во Мэня. Тем временем количество солдат на вокзале все увеличивалось. Пехотинцы ставили карабины в козлы, садились на перрон.
– Ничего хорошего это сборище войска на станции нам не принесет, – высказался Збышек, выглянув в окно.
– Если б на улицах происходили столкновения, мы бы слышали стрельбу, – заметила Наташа.
– Только бы отец вернулся! Как тяжело так ждать! – воскликнула Салли. – Я уж не знаю, от чего к горлу подступает тошнота – от высокогорной болезни или от нервов.
– Бери пример с наших кубео, – посоветовал ей Томек. – Посмотри, как они сохраняют стоическое спокойствие.
– Господин Вильмовский, наконец-то! – вдруг воскликнул Уилсон.
– Слава богу! – облегченно вздохнул Збышек.
– Верно! Идут оба, и отец, и Во Мэнь, – подтвердил Томек. – С каким-то офицером высокого ранга – это, должно быть, генерал? Он отдает приказы своей свите.
Через несколько минут в вагон вошли Вильмовский и Во Мэнь. Выглядели они утомленно, но Вильмовский был спокоен. Он окинул оживившихся друзей взглядом и объявил:
– Едем на юг! Вагон прицепят к воинскому эшелону, тот повезет верных правительству солдат в Сукре[111], для укрепления гарнизона. Это будет единственный и последний поезд, отходящий из Ла-Пас. Границы Боливии закрыты, запрещена деятельность зарубежных корреспондентов. Боливия отрезана от мира.
– Значит, Александр Македонский все-таки с нами! – обрадованно воскликнул Уилсон.
Вильмовский непонимающе посмотрел на него:
– Что вы хотите этим сказать?
– Что вы – наш Александр Македонский! Вы разрубили гордиев узел – так характеризовал Томек наше сложное положение.
Вильмовский рассмеялся:
– Между нами есть кое-какая разница. Александр сделал это мечом, а я обошелся тем, что достал в нужное время бумажник. Все подробно расскажу, но сначала дайте нам хоть немного поесть, мы оба совершенно измученные и голодные.
Вильмовский и Во Мэнь сели друг против друга на лавках и принялись молча есть. Как только они утолили голод, Вильмовский раскурил трубку и начал:
– Я понимаю, что вы с нетерпением ждете моего рассказа. Было крайне трудно связаться с кем-нибудь из властей. Министры в панике. С севера страны приходят противоречивые вести. Вроде бы бунтовщики двигаются на Ла-Пас, чтобы свергнуть президента и правительство. В городе много арестованных. Не работают магазины, рестораны и гостиницы. В домах все позапирались на четыре засова. На улицах проходят демонстрации, время от времени случаются столкновения вооруженных отрядов с войсками. Атмосфера такая, что, похоже, вот-вот начнется гражданская война.
– Да, все выглядит ужасно, – изрек Уилсон. – Какова причина восстания?
– Ну, в стране, где большинство населения живет на грани нищеты, не много надо, чтобы вспыхнуло недовольство, – ответил Вильмовский. – На этот раз беспорядки начались вблизи боливийско-бразильской границы и расползлись по северным департаментам. Но в чем причина и что там происходит, пока никому не известно. Можно предполагать. Приграничные леса изобилуют каучуконосами. Это означает, что там расположены лагеря сборщиков каучука, в них крайне жестоко относятся к индейцам, принуждая их к тяжкому труду. Рыщут там и охотники за рабами. А в северных районах Боливии есть еще одна проблема. На скрытых в джунглях участках индейцы и метисы выращивают кусты коки. Ведь Боливия и Перу – крупнейшие производители листьев коки и полуфабрикатов наркотиков. Боливия спасает свою падающую экономику экспортом кокаина, но эта торговля смертоносным товаром дает немалые прибыли людям из правительственных и военных кругов. Нынешний президент объявил, что грядут какие-то перемены в экономике страны. Возможно, этим он восстановил против себя производителей и торговцев кокой, а они создали сильные и влиятельные нелегальные организации. В такой осложнившейся ситуации кипение могло начаться от разных, не зависящих друг от друга причин.
– Салли была права, когда говорила, что мы попали из огня да в полымя, – заметил Томек. – И каким же образом удалось тебе, отец, в этой неразберихе добыть разрешение на использование военного эшелона?
– В полиции только бессильно разводили руками. В эту минуту руководство осуществляют несколько генералов, поддерживающих президента. Мне удалось пробраться к самому главному из них, помогли английские документы. Сразу чувствовалось, что присутствие в Ла-Пасе иностранной научной экспедиции в такое неспокойное время властям не по душе. Поэтому, когда генерал объявил, что железная дорога полностью не действует и из Ла-Паса в Сукре пойдет один-единственный поезд с солдатами, я немедля стал настаивать, чтобы мне разрешили воспользоваться этой последней оказией. Они согласились с моим доводом, что через Гран-Чако мы можем достичь реки Парагвай и поплыть дальше к Мату-Гросу.
В этот момент на станции началось какое-то движение. Зазвучали слова команды, солдаты разбирали установленные в козлы карабины, надевали рюкзаки. Раздался пронзительный свист локомотива, и на станцию медленно въехал поезд, состоящий из нескольких вагонов.
Офицеры строили солдат в ряды, запускали их по очереди в вагоны. Железнодорожники под надзором вооруженной охраны формировали поезд. К пассажирским вагонам прицепили товарные вагоны для снаряжения и лошадей, две платформы с пушками. Наконец локомотив притащил вагон экспедиции, его прицепили к воинскому эшелону. К Вильмовскому подошел генерал с адъютантом и известил его о скором отходе поезда. Очевидно, военному просто хотелось самому посмотреть на участников европейской экспедиции в Мату-Гросу. Присутствие двух молодых красивых белых девушек лишило его последних опасений, и он провел полчаса в приятной беседе. Не обошлось и без приготовленного Во Мэнем угощения. Наконец генерал глянул на часы и объявил, что поезд отправляется через четверть часа. Он тут же простился, пожелал доброй ночи и вышел вместе с адъютантом. Раздался свисток локомотива, поезд тронулся.
Только теперь Вильмовский вздохнул с облегчением:
– Нам предстоит около шестисот километров дороги. В Сукре мы должны прибыть на рассвете. Я просто не чую под собой ног, наконец-то можно отдохнуть.
– А что, дядя, Сукре расположен на той же высоте, что Ла-Пас? – спросила Наташа. – Головокружение у меня не проходит.
– В Сукре мы все почувствуем себя лучше, город лежит на тысячу триста метров ниже Ла-Паса, – ответил Вильмовский. – И, кроме того, через день-два мы двинемся на юго-восток и распростимся с Андами. Я тоже сыт горами по горло. Прогулка от вокзала в сопровождении солдат оказалась прямо каким-то скалолазаньем. Ни трамваев, ни извозчиков. Старые узкие мощеные улочки то круто идут вверх, то буквально падают вниз. Не заметил ни одной горизонтально расположенной улицы. Город втиснут между высоченными горами. Могучая Ильимани, покрытая ледяной шапкой, видна с каждой улицы и ни на минуту не позволяет забыть, на какой высоте лежит Ла-Пас. Пока меня довели до дворца Кемадо, мне пришлось не раз останавливаться, чтобы набрать воздуха. Солдаты понимающе кивали головами и говорили, что чужеземцы с низменностей всегда поначалу страдают сороче, то есть высокогорной болезнью.