– А что происходило на улицах, отец? – допытывался Томек.
– Прежде всего бросаются в глаза военные патрули. Белые вообще не попадаются, только индейцы и метисы. Торговые площади, ларьки, ремесленные мастерские пустуют. Только кое-где в переулках торговки из Кочабамбы[112] – они носят такие высокие белые шляпы, подвязанные лентой, в отличие от женщин с вершин, предпочитающих котелки, – вот эти торговки продавали кое-какие продукты.
– Я-то думал, что при случае нам удастся посмотреть Ла-Пас, но революция спутала все карты, – произнес огорченный Томек.
– Томми, дай отцу наконец отдохнуть после трудного дня, – с укоризной вмешалась Салли. – Всем нужно немного перевести дух, и тебе в том числе! Кто знает, что нас ждет завтра?
– Ты права, Салли! – согласился Томек. – Может, мне удастся заснуть. Спокойной ночи!
Все улеглись на лавках, кое-кто сразу уснул, о чем свидетельствовало легкое похрапывание. Томек сел у окна, пытался задремать, но сон не приходил. У ног юноши вытянулся Динго, время от времени поводя ушами. Томек в задумчивости посматривал на своего любимца, верного товарища в опасных экспедициях. Каковы будут результаты нынешней? Ему вспомнились слова отца о том, что за Смугой часто след в след шли разные чрезвычайные события. Вот и сейчас Смуга с Новицким должны были ждать помощи на северной границе Боливии. И именно там вспыхнула революция!
Разгоряченное воображение долго тревожило его, пока наконец монотонный стук колес и легкое покачивание вагона не сделали свое дело. Томек заснул…
XVIIIВеликий чародей
Три лодки плыли по быстрому течению реки. На первой, самой большой, посредине была расположена маленькая легкая надстройка, крытая полотняным пологом – он укрывал от солнца нос лодки. За ней следовали две другие лодки, вытесанные из древесных стволов.
На носу большой лодки рядом с проводником сидели оба Вильмовских, Габоку и не отходящая от мужа Мара. Были там Салли с Наташей, укрывшиеся в тени полога, и еще трое гребцов-индейцев. В меньших лодках, которые везли снаряжение экспедиции, находились Уилсон, Збышек, Во Мэнь и кубео, они наблюдали за гребцами.
Группа плыла по реке уже второй день. В официальной столице Боливии власти еще удерживали под контролем революционное волнение. Стычек между демонстрантами и полицией не происходило. Генерал, привезший подкрепление местному гарнизону, помог Вильмовскому договориться с властями о том, чтобы нанятые военными гребцы перевезли экспедицию на речную пристань, оттуда на лодках высылалось снаряжение для гарнизона в Вилья-Монтес на Пилькомайо. Именно там находился штаб, руководивший действиями военных в Гран-Чако. Немало пришлось побиться Вильмовскому и Уилсону, но все же после продолжительного торга с гребцами они наняли лодки и двинулись на юго-восток.
Пилькомайо текла с восточных склонов Анд вглубь материка по неширокой межгорной долине. Прибрежные заросли и лес были залиты паводковыми водами, в оврагах образовались озерца и болота.
От Вилья-Монтеса экспедицию отделяло еще около трехсот километров. На восток, юг и север простирался неизвестный, загадочный Гран-Чако. В этом краю непокоренные воинственные индейские племена жили так, как жили их предки. Кочевники-индейцы свободно передвигались по вечнозеленым степям и лесам, не замечая установленных белыми условных границ. Пока их образ жизни не вызывал конфликтов, поскольку ни Аргентина, ни Парагвай, ни Боливия не выказывали тогда большого интереса к отдаленным, диким просторам Гран-Чако. Лишь значительно позднее, когда в Чако-Бореаль нашли нефть, вспыхнула война между Боливией и Парагваем, и Боливия ее постыдно проиграла.
Проложить дальнейший маршрут оказалось весьма нелегким делом. Пилькомайо текла на юго-восток, то есть в направлении, противоположном первоначально намеченному пути экспедиции. Однако высокая вода и стремительное течение позволяли за несколько дней преодолеть почти тысячу километров до впадения Пилькомайо в реку Парагвай[113], судоходную для больших кораблей вплоть до Асунсьона. Оттуда небольшие суда могли плыть на север до истоков реки Парагвай в Мату-Гросу. Таким образом, обе реки позволяли быстро пройти большие расстояния.
Вильмовский-старший с сыном держали совет, склонясь над разложенной на коленях картой и разговаривая на польском.
– Несмотря на то что мы сделаем большой крюк, мы выиграем время и избежим многих опасностей, – настаивал Томек. – Может, наш проводник взялся бы доставить нас до реки Парагвай? Он производит впечатление смелого и опытного в своем деле человека. Даже Габоку его хвалил, а он, как и все кубео, отличный гребец.
Вильмовский согласно кивнул и заговорил по-испански:
– Сеньор Антонио, мы вот говорим с сыном, что ты прекрасно управляешься с норовистой Пилькомайо. Не взялся бы ты за хорошую плату доставить нас до реки Парагвай?
Метис смерил Вильмовского изумленным взглядом и рассмеялся:
– Ты, наверно, шутишь, сеньор!
– Ничуть не шучу, Антонио.
Метис еще больше удивился и не сразу ответил:
– Нет, сеньор, я не поплыву с тобой к реке Парагвай. И никто туда не поплывет. А тебе самому никак этого не сделать, хоть ты и купишь, скажем, мою лодку.
– Так это значит, что Пилькомайо не судоходная река? – спросил Вильмовский.
Метис лишь пожал плечами:
– Говорят, что от устья вверх по течению пройдет даже большее суденышко, чем мое, да только не очень далеко. А потом Пилькомайо во многих местах разливается вширь, образуя непроходимые болотистые озера. Но это не единственное препятствие! Когда вода прибывает, река заливает прибрежные леса. И тогда бывает так, что, хоть сколько плыви, все не можешь найти подходящего места для ночлега. Может, в некоторых местах Пилькомайо и судоходна, но индейцы из Гран-Чако не плавают по рекам.
– Спасибо, Антонио, ты сказал очень важные для нас вещи. Что ж, если невозможно доплыть по Пилькомайо до реки Парагвай, придется нам идти напрямик через Чако-Бореаль до Корумбы[114]. Это, наверно, еще более короткая дорога до Мату-Гросу?
– Она значительно короче, но только очень трудна и опасна, – высказался Антонио. – Лучше было бы отправиться из Санта-Круса и двигаться через льянос до Пуэрто-Суареса и Корумбы. Этим путем ходят торговые караваны в Бразилию. Но раз уж вы здесь, не стоит возвращаться на север в Санта-Крус, придется сделать слишком большой крюк. Да и кто знает, что там сейчас происходит?
– Разумеется, нет никакого смысла возвращаться на север, – поддержал его Томек. – Судя по карте, отсюда до Корумбы – километров пятьсот-шестьсот. А из Санта-Круса до Корумбы – примерно столько же.
– Верно говоришь, сеньор! – ответил метис. – Самая короткая дорога отсюда идет через Гран-Чако. Только вам нечего рассчитывать на носильщиков, надо достать лошадей и мулов. Правда, по Чако слоняется немало воинственных племен, но несколько хорошо вооруженных человек с ними справятся. Вот воды будет не хватать – это страшнее.
– Есть же в Чако реки и озера, – удивился Томек.
– Есть, сеньор, есть! Но людям и лошадям для питья нужна пресная вода. А в Чако вода в большинстве рек и озер соленая или солоноватая. Только после сильных дождей вода становится не такой соленой и ее можно пить. Скоро начнет припекать солнце, вода испарится, а соль останется. Есть немного рек, вот как Пилькомайо, в ней вода пресная круглый год.
– Мы понимаем, что путешествие через Чако не может быть легкой и безопасной прогулкой, – сказал Вильмовский. – С нами три женщины, тяжелое снаряжение. Мы были бы вам крайне признательны, сеньор Антонио, если бы вы помогли раздобыть лошадей и мулов.
– В аргентинской пампе гуляют табуны диких лошадей, – ответил метис. – Некоторые племена в Чако уже издавна ловят их или крадут из табунов, которых пасут гаучо[115]. На аргентинский берег переправляются и боливийские индейцы. Никто в здешних местах не обращает внимания на границы. Поэтому в боливийском Чако попадаются аргентинские лошади. Знаю я одного такого вождя, есть у него и лошади, и мулы.
– Где нам его найти?
– Он разбил свой лагерь в дне пути от Вилья-Монтеса.
– Ты можешь отвести нас прямо к нему? – допытывался Вильмовский.
– Отведу, сеньор! Я хочу вам помочь и это сделаю, но дальше справляйтесь сами. Я возвращаюсь домой.
– Хорошо, Антонио, за эту услугу мы заплатим тебе и твоим гребцам отдельно, – пообещал Вильмовский.
– А к какому племени относятся индейцы, у которых мы будем покупать лошадей? – заинтересовался Томек.
– Это гуарани, или, как их здесь зовут, чиригуано[116], – ответил Антонио. – Их вождь, Длинная Рука, время от времени отправляется в поход за аргентинскими лошадьми.
– Ловит диких или крадет? – спросил Томек.
– Наверно, и то и другое, он смелый и ловкий человек. Был случай, когда он в одиночку увел несколько десятков лошадей и спасся от погони.
– Чиригуано считались крайне воинственным племенем, – сказал Томек. – Пока мы были в Лиме, я покопался в архивах. Упоминались там и чиригуано, то, как они еще во времена господства инков дошли из далекого Парагвая до Боливийских Анд, тогда те горы звались еще Горным Перу. Где-то на Пилькомайо чиригуано встретили спокойных, миролюбивых индейцев-чане[117], несколько десятков тысяч их жесточайшим образом убили, а оставшихся в живых взяли в рабство.
– Похоже на правду, сеньор, – поддакнул Антонио. – Среди чиригуано встречаются индейцы-чане.
По прошествии пяти дней экспедиция оказалась в деревне чиригуано, если можно назвать деревней несколько шалашей. Неподалеку от убогих хижин находились делянки кукурузы, маниоки, дынь и табака.