В деревеньку, видно, не часто заглядывали чужие люди, потому что чиригуано все скопом высыпали на берег реки. Прибытие известного им Антонио и его гребцов-индейцев успокоило их, оно означало, что вооруженные белые люди и чужие индейцы не имеют враждебных намерений.
Чиригуано особо не обременяли себя одеждой. Мужчины в основном носили повязки на бедрах или широкие мягкие кожаные пояса с бахромой, женщины же – лишь доходящие до колен юбочки из кожи страуса. Детвора бегала нагишом.
Антонио повел отца и сына Вильмовских к шалашу вождя. Длинная Рука поднялся с разложенной на земле шкуры пумы, поздоровался с гостями за руку. То был низенький крепкий человек со светло-оливковой кожей. Черные волосы, как у всех чиригуано, сзади ровно обрезаны. Голова обвязана лыковым обручем, за который заткнуты разноцветные перья попугая. Нагое, покрытое татуировками тело украшено только широким кожаным поясом со свисающей вниз бахромой.
Вождь сосредоточенно слушал речи Антонио, посматривая одновременно на двух белых женщин и на выгружаемый из лодки багаж. Потом пренебрежительно махнул рукой и вступил в долгий спор с Антонио. Прошло немало времени, пока метис не повернулся к Вильмовским:
– Он говорит, что есть у него и лошади, и мулы, только он не хочет и слышать о деньгах. В Чако не разбираются в их ценности. Индейцы расстаются с чем-нибудь исключительно тогда, когда им могут дать взамен то, что им нужно.
– Мы готовы к этому, – ответил Вильмовский. – Спроси, сеньор Антонио, что его интересует.
Метис поговорил с Длинной Рукой, снова повернулся к Вильмовскому:
– Он спрашивает, сколько тебе надо лошадей и мулов.
– Десять лошадей и пять мулов, только, само собой разумеется, сильных и здоровых.
Приступили к торгу. Видать, добывать лошадей Длинной Руке было нетрудно, он быстро отступил от своих первоначальных непомерных желаний. Вильмовский вместе с Уилсоном и Збышеком вытаскивали из сундуков различные ткани, коралловые бусы, зеркальца, трубки, охотничьи ножи, ножницы, ружья, порох и пули, медный провод. При виде этих богатств чиригуано не скрывали удовольствия. Когда в конце концов обмен был завершен, Вильмовский произнес:
– Ну хорошо! Мы готовы отдать вам все это, а сейчас хотели бы посмотреть лошадей и мулов.
На этот раз Длинная Рука ответил сам на ломаном испанском:
– Скоро увидишь! Вот пригоним их с пастбища и начнем объезжать.
– Так скакуны еще не объезжены? – поразился Вильмовский, бросив изумленный взгляд на Антонио.
– Зачем нам было их объезжать, пока они нам не нужны? – искренне удивился Длинная Рука.
– Но мы же потеряем массу времени! – огорчился Томек.
– Объездка продлится самое большее три-четыре дня, – успокоил Антонио.
– Да после четырех дней объездки вряд ли кто из нас сумеет долго удержаться в седле, – вскипел Томек. – Я объезжал мустангов в Аризоне, разбираюсь в этом. Одичалые, норовистые лошади не так быстро позволят себя оседлать, а ведь с нами женщины.
– Женщины ходят пешком, верхом ездят только мужчины, – поучающим тоном объяснил Длинная Рука.
– Чиригуано умеют быстро объезжать коней, – уверил Антонио.
– Что делать, у нас попросту нет другого выхода, – подвел Вильмовский итог обсуждения.
Длинная Рука пригласил гостей к себе на отдых и угощение, но Вильмовский ловко уклонился от ночлега в примитивных, подозрительного вида шалашах и тем временем велел Збышеку поставить недалеко от деревни палатки. В одной палатке сложили багаж экспедиции. Кубео и Во Мэнь взяли на себя охрану временного лагеря. Подобная осторожность была вполне оправданна, поскольку индейцы имеют очень слабое понятие о личной собственности.
Наконец-то после многодневного путешествия на лодке участники экспедиции смогли немного перевести дух перед походом вглубь Гран-Чако. Один лишь Томек и не помышлял об отдыхе. Сопровождаемый Динго, он бродил вслед за Антонио по деревне, подмечая, как живут чиригуано. По этой причине, когда к вечеру Во Мэнь позвал всех ужинать, Томеку было что сказать.
– Не странно ли, что чиригуано, живущие собирательством и рыболовством, не делают лодок и вообще их не имеют? – делился он своими наблюдениями. – Антонио говорит, если им надо переправиться через реку, они строят примитивные плоты или делают кожаные лодки. Такими лодками пользуются и североамериканские индейцы[118].
– Томек, а почему ты говоришь, что свое пропитание чиригуано добывают собирательством и рыболовством? – не согласился Збышек. – Ведь словом «чако» индейцы называют коллективную охоту, значит они должны прежде всего питаться дичью!
– Название это относительное, его дали местности индейцы Анд, а у них промысловые животные вообще не водятся, – вступил в разговор Вильмовский. – Разумеется, по сравнению со скалистыми, пустынными Андами в Чако водится кое-какая живность, и все же охота играет некоторую роль только в восточной и южной части края, да и там не занимает такого важного места, как рыболовство и собирательство. Земледелием индейцы здесь тоже всерьез не занимаются, поэтому и не ведут оседлый образ жизни.
– Вот это неприятный сюрприз! – огорчился Збышек. – А я-то надеялся, что в Чако мы легко раздобудем свежего мяса.
– Не беспокойся, Збышек! Длинная Рука и Антонио уверяли меня, что в Чако водятся олени, тапиры, пекари, крокодилы, обезьяны и птицы, – утешил его Томек.
– Ну и кто из вас отважится полакомиться крокодилом или обезьяной? – возмутилась Наташа.
– Крокодилье мясо не так уж плохо! – весело ответил ей Томек. – Я его пробовал в Африке.
– Я предпочту умереть от голода, чем съесть обезьяну, – не сдавалась Наташа.
– Сразу видно, ты еще не знаешь, на что способен действительно голодный человек, – сказал Томек.
– Томек прав, – вмешался Вильмовский. – Индейцы часто живут впроголодь и потому едят все, что попадается.
– В лагерях сборщиков каучука я видел, как индейцы ели древесных личинок, муравьев и термитов, – вставил Уилсон.
– С такими лакомствами мог бы согласиться разве что Тадек Новицкий, он-то из любопытства готов хоть в пекло заглянуть, – пошутил Томек.
– Я его хорошо понимаю, меня тоже всегда тянет попробовать в разных странах местной пищи, – сказала Салли. – Но сейчас у меня одна мечта – вытянуться в гамаке. Надо успеть спрятаться под москитной сеткой, пока комары не принялись за свое.
Все были измучены и нуждались в отдыхе. Томек назначил мужчин на ночную стражу, и вскоре в лагере наступила тишина. Ночь прошла спокойно, но на рассвете участников экспедиции разбудил гвалт в деревеньке чиригуано. Стоявший в дозоре последним Збышек известил Томека, что Антонио отправляется в обратный путь, поэтому участники экспедиции вышли на берег проститься с метисом и его гребцами.
Перед тем как сесть в лодку, Антонио еще раз пожал руку Вильмовскому и вполголоса сказал ему:
– Длинная Рука уже послал за лошадьми. Через несколько дней вы сможете тронуться в путь. Чиригуано устраивают прощальный пир, женщины уже готовят чичу. Будьте начеку! Пьяные чиригуано буйные и драчливые.
– Спасибо, Антонио, будем об этом помнить, – поблагодарил за совет Вильмовский.
Лодки поплыли вверх по Пилькомайо, а участники экспедиции приступили к завтраку. Не успели они его доесть, как в степи раздались крики и топот. В облаке пыли показался десяток с лишним лошадей и мулов, во всю прыть несущихся по направлению к деревне. Оба Вильмовских, Уилсон и Збышек поскорее закончили завтрак и побежали на берег Пилькомайо, откуда доносились призывные возгласы. Динго, измученный неподвижным сидением в лодке, охотно понесся вслед за Томеком.
Чиригуано, громко крича и энергично жестикулируя, облепили берег реки, делавшей в этом месте большую излучину. В воде барахтались разгоряченные лошади и мулы, у каждого на спине сидели без седла по двое парней. Растянувшись в цепочку, индейцы не выпускали коней и мулов на берег, а в воде животным не удавалось сбросить с себя молодых, гибких всадников.
– А, так вот он какой, чиригуанский способ объездки лошадей! – весело воскликнул Томек.
– Молодцы, здорово у них получается! – заметил Вильмовский.
– Значит, стоит загнать лошадей в реку, и мальчишки, ничем не рискуя, могут подплыть к ним и взобраться на спину, – добавил Збышек. – Я и сам с удовольствием объездил бы себе лошадку.
– Я тоже, – признался Томек. – Но уж если здесь это дело доверяют юнцам, нам не следует мешаться. Я объезжал диких мустангов в Аризоне, но там это занятие для опытных мужчин, иначе нетрудно сломать себе шею.
– В чужой монастырь со своим уставом не суйся, – поучительно произнес Уилсон. – Индейские племена в обеих Америках по-своему осваивали приемы обращения с лошадьми, и нет ничего удивительного, что эти новые «конные» культуры стали отличаться друг от друга, хотя и сходства тоже имелись[119].
– Верно, господин Уилсон! – поддержал его Вильмовский. – При различных условиях могли сложиться разные обычаи и способы жизни.
– А мне кажется, все-таки одни заимствовали у других новые образцы, – вставил Збышек.
– Могло так быть, но не обязательно, – возразил Вильмовский. – Схожие явления культуры могут родиться независимо друг от друга в разных местах, в совершенно разных природных условиях, в разных цивилизациях. Например, индейцы Северной Америки изобрели собственные виды седел, подушечное и каркасное, а такое вот подушечное седло с подпругами существовало уже пять тысяч лет в разных культурах Старого Света. Из этого можно сделать вывод, что схожие открытия порой возникают сами по себе.
В этот момент Динго тихо заворчал. Томек огляделся, ища, что могло обеспокоить его любимца, и ткнул локтем в бок стоящего рядом отца:
– Папа, ты только погляди на Габоку!
Вильмовский вскинул изумленный взгляд. На берегу реки стоял Габоку, из-за прикрытых век наблюдая объездку коней и мулов. Вместо европейского одеяния на нем красовалась лишь набедренная повязка из кожи броненосца и ожерелье из зубов ягуара, такие ожерелья могут носить лишь охотники за ягуарами. По обычаю кубео его лицо и обнаженное тело были раскрашены красной краской. Лишь только пояс со свисающим с него револьвером объединял его с миром белых людей.