Глава тольдо Тарума, тоже вернувшийся с охоты, встретил своих белых гостей традиционным мате. Лишь когда несколько осушенных тыкв были отставлены в сторону, начались разговоры. Тарума, объясняясь на ломаном испанском, помогал себе еще и жестами. Пространно поблагодарил за разгром пиратов. Молодые охотники и воины тоже благодарили, просили погостить в тольдо как можно дольше, заверяли, что мяса, рыбы, фруктов хватит на всех. Все вместе собрались строить новые шалаши для своих избавителей. Тарума еще раз подтвердил, что проводники быстро доставят белых путешественников в Пуэрто-Суарес.
Пока Наташа, Салли и Мара занимались перевязкой ран Педиквы и Уилсона, Вильмовский-старший и Збышек вручили гостеприимным ленгуа подарки. Во Мэнь, кубео и Томек разместили в обширном шалаше багаж, стреножили коней и пустили их пастись в поле. Томек поручил Габоку надзор за лошадьми, а сам отправился к шалашу, где размещались раненые.
– Все в порядке, Томек! – приветствовала его хлопотавшая там Наташа. – Раны я им очистила. У Педиквы разорвана кожа на виске, но кость не задета. Женщины-ленгуа принесли заживляющие травы. Мара их одобрила, а уж она-то в этом разбирается. Больше хлопот с господином Уилсоном, он потерял много крови. Но рана очищена, кровотечение остановлено, руку я зафиксировала.
– Только бы не было заражения!
– Этого ты не бойся, – успокоила Томека Наташа. – Я ввела обоим противостолбнячную сыворотку. Потрясающее средство, из самых последних открытий в медицине. Изобретатель получил за него Нобелевскую премию[130].
– А я и не знал, что существует такая сыворотка, – удивился Томек. – Где ты ее взяла?
– Дядя привез из Германии и научил меня, как ею пользоваться. Как жаль, что в прошлый раз ее у нас не было.
– Травы лучше, чем лекарства белых людей, – вмешалась в разговор Мара. – И Педиква выздоровеет, и господин Уилсон тоже, не переживай, Том!
– Ну уж если такие медицинские светила не предвидят осложнений, то нам нечего беспокоиться, – развеселился Томек.
– Да и как могло быть иначе под опекой таких хорошеньких целительниц, – добавил Уилсон. – Прямо жаль, что обе уже замужем.
– Мы останемся здесь, пока не затянутся раны, – решил Томек. – В таком климате с этим не шутят.
– Ну, не больше одного-двух дней, – не согласился Уилсон. – Еще сколько надо пройти, а времени все меньше!
– Может, нам удастся нанять носильщиков, – высказал предположение Томек, – тогда мы смогли бы вновь ехать верхом.
– Замечательно! – обрадовалась Салли. – У Томми всегда есть решение. Жаль, что я не принимала участия в победе над пиратами!
– Мы их здорово проучили, – вмешался Уилсон, – совсем немногим удалось удрать в степь. Но я наблюдал за вашим отцом, когда вы докладывали ему о ходе операции, и мне показалось, что разгром пиратов его ничуть не обрадовал.
– Вы правы, – признал Томек. – Отец против применения насилия. И я хотел избежать крови, попробовал обезвредить вождя пиратов. Только это не помогло!
– Мы бы сильно упали в глазах наших кубео, если бы предложили им нянчиться с бандитами, – не уступал Уилсон.
– Не будь таким щепетильным, Томек! – поддержала Уилсона Наташа. – На насилие отвечают силой!
– Браво, Натка, вот как должны говорить революционеры! – произнес вышедший из шалаша Збышек. – Ты знаешь, Томек, когда вы кинулись на помощь ленгуа, я спросил дядю, как мы поступим с пиратами, которых обязательно возьмем в плен.
– И что отец ответил? – нетерпеливо спросил Томек.
– Он пожал плечами и ответил: «Нечего ломать над этим голову, никаких пленных не будет». А когда я его спросил, почему он так уверен, он только печально усмехнулся и сказал: «Да ведь там трое кубео. На тропе войны индеец не знает пощады. А еще там китаец Во Мэнь… В тихом омуте черти водятся».
Томек с облегчением вздохнул:
– Я пройдусь немного по кочевью.
Юноша свистнул Динго и вышел из шалаша.
Ленгуа принадлежали к самым многочисленным племенам Чако. Вожди отдельных родов, кочующих по просторам степей, саванн и пальмовых лесов, подчинялись единому главному вождю всех ленгуа. В род Тарумы входило больше десяти семей, которые из-за продолжительной засухи уже несколько недель кочевали вдоль берега реки – здесь хватало воды, легче было охотиться.
Томек прошелся вместе с Динго по тольдо, с любопытством оглядывая все вокруг. Примитивные шалаши, кое-как сплетенные из веток и пальмовых листьев, конечно, не могли защитить от дождей и бурь, но они редко случались в Чако, а вот от палящего солнца укрыться в них было можно. Неподалеку от тольдо находились делянки маниоки и кукурузы.
Женщины-ленгуа, казалось, уже забыли об утреннем налете. Одетые лишь в короткие юбочки из домотканого материала либо из страусиной кожи, они занимались хозяйством. Охотники принесли туши тапира, броненосца, трех пекарей, оленя и нескольких попугаев, мальчишки наловили рыбы, теперь женщины варили и жарили мясо, рыбу, толкли в деревянных ступах кукурузные зерна, чистили корни маниоки, готовясь к большому вечернему пиршеству. Из близлежащего леса доносились крики детей, собирающих плоды дикорастущих деревьев.
Шалаши строили мужчины, но все остальные работы выполнялись женщинами, во время переходов они даже таскали на себе весь скарб. Особое внимание Томека привлек примитивный способ тканья разноцветных узорчатых пончо[131], десятки лет они служили одновременно и плащом, и покрывалом.
Все, что требовалось женщине-ленгуа для тканья этой прекрасной накидки, – несколько прутьев и собственный большой палец на левой ноге – за него зацеплялись нитки.
Томек присел рядом с отцом. Тот вместе с Тарумой пил мате в окружении темнокожих молодых воинов. Шрамы на коже индейцев рассказывали о межплеменных схватках, об опасной охоте на хищников. Все мужчины из племени имели на теле татуировки и были разрисованы краской. Шеи ленгуа украшались ожерельями из зубов разных зверей, волосы – перьями цапель и попугаев, уши – большими деревянными кольцами. Наряд состоял из широких кожаных или цветных тканых поясов с бахромой.
Еще до наступления вечера запылали большие костры. По приглашению Тарумы все участники экспедиции уселись перед его шалашом, самым большим в лагере. Пиршество началось. Гостеприимные ленгуа потчевали своих белых гостей, подносили им чичу, просили оставаться в тольдо сколько захотят.
Вскоре после наступления ночи, когда на звездном небе появилась круглая луна, по знаку старого шамана на утоптанную площадку вышли мужчины, выстроились рядами, обняв друг друга за плечи. Между ними встали и женщины. Под монотонное хоровое пение начались обрядовые пляски.
То было пленительное, романтическое зрелище. Повернувшись лицом друг к другу, мужчины и женщины ритмично подпрыгивали, переставляли ноги, ряды обхвативших друг друга за плечи танцоров то сближались, то расходились. В таинственном, как будто чуть затянутом дымкой лунном свете огни костров бросали на обнаженные тела танцоров мерцающие кровавые отблески.
– Смотри, отец! – прошептал Томек.
– Зов детей природы… – тихо отозвался Вильмовский.
Габоку и Мара, Гурува и Педиква с забинтованной головой в каком-то мистическом порыве тоже включились в обрядный танец.
Тарума предоставил Вильмовским носильщиков и проводников. На бескрайних просторах саванны, степей и пальмовых рощ они находили правильное направление, подчиняясь ведшему их вековечному чутью кочевников. Все, кроме Габоку, Мары и Гурувы, ехали верхом и после прошедшего без всяких происшествий трехдневного путешествия добрались до Пуэрто-Суареса.
Это пограничное боливийское местечко при ближайшем рассмотрении оказалось всего-навсего поселком. В двадцати километрах на восток от него находилась боливийско-бразильская граница, а от нее оставалось лишь пятнадцать километров до Корумбы, расположенной на берегу реки Парагвай.
В Пуэрто-Суаресе, на окраинах которого нередко можно было повстречаться со страусами, удавами боа и пумами, насчитывалось всего-то чуть более тысячи жителей, почти без исключения метисов. Единственная лавка, принадлежавшая немецкому эмигранту, женатому на индианке из племени бороро[132], снабжала всем, что только могло понадобиться людям в этой бескрайней пустыне. Сюда же приходили индейцы ленгуа, бороро, тоба и других племен, чтобы поменять выращенные ими продукты земледелия и охотничьи трофеи на ружья, порох и на всякий контрабандный товар из Бразилии. Пуэрто-Суарес существовал за счет контрабанды и славился ею. Боливийские власти абсолютно не волновала какая-либо нелегальная деятельность на далеких, безлюдных рубежах страны, а бразильских таможенников контрабандисты с легкостью обходили.
Вильмовский разбил лагерь неподалеку от Пуэрто-Суареса, в одноэтажных домиках которого царили влажность, духота и неисчислимые полчища клопов.
Вильмовский и Уилсон немедля отправились верхом в Корумбу, дабы узнать, ходят ли пароходы по реке Парагвай. Выяснилось, что только через две недели должен появиться пароход, плывущий на север в Куябу, главный город штата Мату-Гросу[133].
В сезон дождей путешествие на пароходе от Корумбы до Куябы заняло бы восемь дней, но сейчас, в сухую пору года, могло растянуться и до трех недель. Ожидание парохода было бы пустой тратой времени, тем более что Вильмовский планировал плыть в другом направлении, в Касерис, соединенный железнодорожной веткой с Мату-Гросу на реке Гуапоре[134].
Уилсон и Вильмовский вернулись озабоченные, все тут же собрались на совет.
– Что за неудачная экспедиция! Опять мы уперлись в тупик, – начал Уилсон. – Только через две недели приплывет какой-то пароход, и тот до Куябы, а нам нужно в Касерис. Не поплывешь же на лодке, да еще против течения!