– Турки? – Новицкий проявлял все больший интерес к теме.
– Да, его приняли за французского купца, а те часто протаскивали сюда контрабанду, всячески обманывая турок.
– Надо думать, Радзивилл, будучи все-таки поляком и князем, сумел выкрутиться.
– В общем да, но только с помощью начальника таможни, еврея родом из восточных районов Польши.
– А потом так же, как и мы сейчас, изнывал от скуки в Каире.
– Как сказать. Он оказался очень внимательным наблюдателем и оставил описания города: мечеть Аль-Азхар, крепость… Обрисовал вид Нила во время разлива, составил отчет о вылазке на вершину пирамиды Хеопса и в Мемфис, к древним погребальным сооружениям. В то время это была весьма опасная экспедиция: рабы нападали на туристов.
– Нападали?
– В целях грабежа, естественно. Поэтому европейцы отправлялись туда большими вооруженными группами. Пока одна группа осматривала подземелья, другая охраняла их, оставаясь у входа. Бывало, посетителей живьем засыпали в этих подземельях.
– Радзивилл этот, вроде нас, вечно лез на рожон, – мрачно прокомментировал Новицкий. – Вообще-то, он мне нравится, хоть он и князь, буржуй…
– Не забывай, Тадек, что не всякий дворянин заслуживает осуждения, – рассмеялся Томек. – К примеру, наш английский лорд – вполне приличный человек.
– Ты прав, братишка, рассказывай дальше!
– Турецкие власти хотели арестовать его снова, из-за политики. Турция и Польша не на жизнь, а на смерть соперничали друг с другом. Турция являлась империей ислама, а Польшу называли оплотом христианства. Поэтому вполне в духе времени было под любым предлогом задержать такую важную птицу с нашей родины, как Раздвилл, чтобы потом сделать его разменной картой в переговорах с королем Стефаном Баторием. Однако князь и на этот раз не дался туркам, да еще вызволил из беды знакомых, которых бедуины обобрали до нитки, – добавил Томек.
– Знай наших! – Новицкий обвел гордым взглядом присутствующих.
– Потом они все вместе отправились в Александрию, где перед отъездом – обрати внимание, Тадек, – Радзивилл приобрел целый зоопарк.
– Серьезно? Он что, задумал у себя создать зоопарк? Может, в Варшаве?
Наиболее известная из мангуст – ихневмон, или фараонова крыса (Herpestes ichneumon), – священное животное древних египтян, служившее у них олицетворением слабого человека, который не может обходиться без посторонней помощи. 〈…〉 …Это животное никогда не нападает на больших змей без того, чтобы не позвать на помощь своих товарищей. 〈…〉 Взрослый ихневмон побольше нашей кошки; длина его туловища – 68 см, а хвост – 45 см. Стройное, коренастое туловище его поддерживается короткими ногами; ступни голые, пальцы на ногах почти до половины соединены перепонкой. Длинный хвост… заканчивается кистью… 〈…〉 Уши короткие, закругленные. Фараонова крыса распространена не только по всей Африке, но и по Индостану… (А. Брэм. Жизнь животных, т. 1.)
– Вот уж не знаю, но коллекция была потрясающая: два леопарда, две фараоновы крысы, мартышка, множество попугаев, три козерога… Увы, но большая часть животных в дороге околели. Наконец, после года отсутствия, князь вернулся в родной Несвиж[90].
– Наши соотечественники как следует облазили планету, – заметил Новицкий.
– Посещения Египта связаны в основном с паломничеством на Святую землю. Гостем монастыря францисканцев в Александрии бывал известный в восемнадцатом веке авантюрист Томаш Вольский[91]. До Александрии добирались и миссионеры, монахи-бернардинцы Иероним Лисовский и Антоний Бурницкий, реформат Юзеф Дрохойовский. Вернувшись в Польшу, Дрохойовский держал у себя в келье хамелеона, временами похлестывая его прутиком, чтобы зверек менял окраску. Когда хамелеон издох, Дрохойовский передал его засушенное тельце кабинету естествознания Краковского университета.
– Тем не менее до времен Наполеона и Мухаммеда Али в Египте побывало не так много поляков и вообще европейцев, потому что в период соперничества христианства и ислама это было просто небезопасно. Через Александрию проезжало немало паломников, но в Каир – за исключением венецианских или французских купцов – почти никто не отваживался заходить, – дополнил Смуга.
– Честь и хвала нашему князю Радзивиллу, – шутливо заметил Вильмовский.
– Бывали в Египте изгнанники, скрывавшиеся от закона, похищенные польские дети, ну и христианские пленники, – продолжал Смуга.
– Да, их судьбе не позавидуешь, – печально сказал Новицкий.
– Как и судьбе сибирских ссыльных, – добавил Томаш.
И все задумались об истории Польши, о своей великой неосуществимой мечте: вернуться на родину, завоевать ее независимость, мирно строить будущее… Сколько они об этом говорили, сколько планировали, сколько воспоминали…
– Выкупом пленников-христиан занимались некоторые монашеские ордены, в частности орден тринитариев[92], – наконец прервал молчание Томек. – Их пригласил в Польшу после одержанной в Вене победы король Ян Третий Собеский и основал для них в Варшаве, в Сольце, костёл Святой Троицы.
– Это, кстати, мой родной костёл, – задумчиво проговорил Новицкий.
– Правда, таких счастливчиков было не много, и большинство погибло в неволе. Некоторые все же спаслись. Мне как-то рассказывали совершенно неправдоподобную историю одного поляка-пленника, оказавшегося в турецкой неволе, – начал Смуга. – В битве под Цецорой, в которой погиб замечательный гетман Станислав Жолкевский, один шляхтич из-под Бара, Марек Якимовский, угодил в плен. Впоследствии его продали галерником на судно, охраняющее александрийский порт. Когда галера плыла по Эгейскому морю, наш соотечественник организовал бунт пленников, среди которых оказались греки, англичане, итальянцы и русины. Вместе они перебили охрану, раздали оружие и после многих приключений добрались до Палермо, где их встретили с почестями.
– Ай да поляк! – восхитился Новицкий. – Прямо Беневский[93] семнадцатого века!
– Последним поляком, посетившим Египет перед прибытием туда армии Наполеона, был двадцатилетний граф Ян Потоцкий, – возобновил рассказ Томек.
– Господи, еще один аристократ! – вздохнул Новицкий.
Потоцкий, Ян (1761–1815) – граф, польский писатель, археолог, путешественник. Совершил ряд путешествий, в том числе в Тунис и Египет, для исторических, этнографических и географических исследований. В 1806 г. избран почетным членом Российской Императорской академии наук. Автор известного романа «Рукопись, найденная в Сарагосе», переведенного на многие языки.
– В Александрии он появился в конце 1784 года. Подхватил лихорадку, чудом выжил. Отсюда, переодевшись в платье местных жителей, совсем как мы у пирамид, отбыл в Каир и там три месяца прожил у одного купца-венецианца, после чего вернулся в Европу.
– Наверное, так же, как и мы, томился со скуки в этом душном городе, – вставил Новицкий.
– Я бы так не сказал, особенно если учесть события последних дней, – сменил тему Смуга.
– Я ждал этого, Ян, – улыбнулся Вильмовский. – Мы пока что не так много знаем, а нам нужно ответить на много вопросов. Как напасть на след расхитителей гробниц? Кто такой загадочный Железный фараон, которого разыскивает полиция стольких стран? На самом ли деле расхитители отыскали гробницу Тутанхамона – фараона, о котором почти ничего не известно? Есть люди, всерьез сомневающиеся в ее существовании.
– Анджей, я согласен с тобой, – кивнул Смуга. – Мне и самому очень хотелось бы выслушать, что вы расскажете.
Салли давно уже задумчиво рассматривала сделанные Смугой фотоснимки. Больше всего ее заинтересовала история подноса с фигурками.
– Они и правда очень красивые и вполне могут быть из гробницы Тутанхамона, – заключила она.
– Брр, – перебил ее Новицкий. – В этом Египте, кажется, эти могилы вечно будут нас преследовать!
– Салли, зачем такие вещи клали в гробницу? – спросил Томаш.
– Об этом можно долго говорить, – ответила Салли. – Все связано с представлениями древних египтян о загробной жизни. Точнее, с работами, которые после смерти предстояло выполнить обитателям загробного мира.
– Разве и там нужно было работать? – с выражением явной грусти на лице спросил Новицкий.
– По египетским поверьям, жизнь в загробном мире являлась повторением жизни земной, – пояснила Салли. – За богатых все работы выполняли слуги. Но позже возникла идея, что каждый должен работать сам. Даже богач!
– О, вот это правильно! – воскликнул Новицкий.
– Подожди ликовать, – умерила его энтузиазм Салли. – И это сумели обойти.
– Каким образом? – скривился моряк.
– Сначала с помощью магических заклинаний, позволявших умершему избежать физического труда, а затем всяких магических статуэток – ушебти.
– Как-как? – переспросил Новицкий.
– Ушебти, – повторила Салли. – Фигурки, избавлявшие фараона от физического труда.
– Ясно, голубка! Значит, и там справедливости не отыщешь, – скривился Новицкий.
– Выходит, поднос с фигурками подарил скончавшемуся Тутанхамону тот, кто его любил, кто желал, чтобы и в загробном мире он не перетрудился, – заключил Томек.
– Именно так! – задумчиво сказала Салли. – И этот кто-то очень-очень любил усопшего.
– Откуда тебе это известно?
– Материалом для ушебти обычно служило дерево, а эти – очень ценные, потому что изготовлены еще и из алебастра и золота.
Новицкий рассмеялся:
– Неплохо задумано… Может, в могилу фараону эти фигурки положила жена… И вовсе не обязательно из большой любви. Поспорить готов, что она и после его смерти хотела им помыкать.
– Что ты несешь! – обиделась Салли.
– Нет, правда! Вряд ли ей было по душе, когда муж воевал или забавлялся, переодеваясь в пастуха… Интересно, в какой роли он изображен в четвертой, пропавшей фигурке? Бьюсь об заклад, что он там в костюме охотника.