ятнадцатилетний погонщик верблюдов. Они упорно взбирались в гору по крутой, узкой тропинке, временами превращавшейся в песчаную дорожку. Местами она была укрыта тенью, местами плавилась под солнечными лучами. Они вышли на полянку, покрытую горячим от жара песком.
Из-под ног выскочила ящерица. В ту же секунду из песка появилось нечто красно-коричневое, на лету перехватило зверька и скрылось среди камней.
– Сахбан! – пронзительно выкрикнул молодой араб и продолжал вопить душераздирающим страшным голосом. Смуга заметил еще одну крапчатую тень и выстрелил. Он попал и добил гадюку каблуком. Затем Смуга повернулся к ужаленному мальчишке. Тот сидел, прислонившись спиной к скале, и рыдал.
– Абир! – произнес зверолов бесстрастным голосом. – Беги скорее за проводником и Анджеем. Парня ужалила рогатая гадюка. Беги!
Абира мгновенно и след простыл, он понесся вниз сломя голову и громко кричал. Смуга склонился над молодым арабом и сказал, мешая английские и арабские слова:
– Я должен высосать тебе ранку. Успокойся, все будет хорошо. Будь мужественным.
Говоря так, он достал нож и тщательно вытер его о рукав, жалея, что у него нет хотя бы бутылочки рома для дезинфекции острия ножа. Он заткнул рот мальчика лоскутом галабеи, чтобы заглушить крики боли, зафиксировал укушенную руку. Мальчик успокоился и больше не вырывался. Он вырос в пустыне и потому прекрасно знал, что только таким путем можно спасти его жизнь. Он видел, как гибнут укушенные рогатой гадюкой животные. Страх отогнал боль. Смуга сделал несколько разрезов и расширил место укуса. Кровь потекла обильней. Он наклонился и начал отсасывать ее, то и дело сплевывая на землю. Но Смуга понимал, что, даже если мальчишка и не умрет в ближайшие минуты, шансов выжить у него не много.
Абир прибежал в лагерь. Выстрел и громкие крики собрали всех. Было ясно, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Вильмовский, не ожидая объяснений, схватил аптечку и оружие. Абир уведомил о происшедшем отца мальчика, тот взял теплые одеяла и стал подниматься в гору. За ним шли Вильмовский и еще несколько человек из каравана. Глазам путешественников предстала ужасающая картина. Смуга с окровавленным лицом прижимал к себе мальчика, а того сотрясала дрожь. Земля вокруг была красной и мокрой от крови. Вильмовский перебинтовал рану, отец мальчика завернул сына в одеяла и отнес в лагерь. Больного без перерыва поили простоквашей с водой, старательно следя, чтобы он был укрыт одеялами и обильно потел.
Вечером кто-то принес шкуру змеи, что вызвало дискуссию о гадюках и шансах мальчика.
– Это одна из самых ядовитых гадюк, – объяснил Смуга. – Но поскольку мальчик до сих пор жив, с каждым часом возрастает надежда, что он выкарабкается.
Абир внимательно разглядывал шкуру: крупный экземпляр, почти под метр. Шкура красноватая, покрытая разноцветными пятнышками.
– Голова у нее размозжена, а то бы мы увидели нечто вроде выступа над глазами, кожа там затвердевшая, ороговевшая, – продолжал Смуга. – Нужно быть крайне осторожными. Рогатая гадюка прячется весьма тщательно, зарывается в песок. Снаружи остаются одни глаза. А атакует она молниеносно. В основном охотится ночью. Когда сахбан нападает, это происходит так быстро, что спастись невозможно. Нам здорово повезло, что гадюк оказалось две. Когда появилась первая, я инстинктивно выхватил оружие и потому успел выстрелить в другую. Не очень точно, правда.
– Не говори так, Ян, ты сделал отличный выстрел, – не согласился Вильмовский.
– Нужна большая смелость, чтобы забить змею ботинком, – добавил Абир.
– Ну, это было нетрудно, гадюка свилась в кольцо, – усмехнулся Смуга.
– Остается надеяться, что мальчик выживет, – вздохнул Абир.
Когда на следующий день караван двинулся в путь, молодой араб был жив. Он то приходил в себя, то впадал в беспамятство. Абир проводил рядом с ним долгие часы, старательно укрывал одеялом, клал на лоб холодные компрессы.
За день до прибытия в Эль-Файюм стало ясно, что кризис миновал и сын проводника будет жить. Его отец не знал, как выразить Смуге свою признательность.
– Пусть Бог будет к тебе всегда милостив и позволит жить в райских садах. А твоим детям пошлет удачу и любовь к нему, Богу.
– Хорошо, что здесь нет Новицкого, – смеялся Смуга. – Он бы мне припомнил эти пожелания.
Тем временем караван подошел к озеру Карун. Прямо из пустыни они вступили в «край роз и вина». Прежде чем они расстались с караваном, проводник пригласил их погостить. В благодарность он подарил Смуге одного из своих верблюдов. Это был поистине королевский подарок. Смуга же оставил ему на память шкуру убитого сахбана.
Абиру хотелось еще побыть с мальчиком, который очень к нему привязался. А Смуга с Вильмовским решили прогуляться по берегу озера.
– Где ты только не был, Ян… Даже Египет прекрасно знаешь.
Смуга невесело рассмеялся:
– И всегда за мной следом идут самые необычайные события – ты это хочешь сказать? А я уже от них устал.
Они долго шли молча, вслушиваясь в голоса природы.
– Временами мне приходит в голову, что жизнь дается человеку как миссия и ему не остается ничего иного, как принять ее, – проговорил Вильмовский.
Они присели на берегу озера, в укромном уголке, в тени пальм. Смуга, прищурившись, всматривался в горизонт:
– Может, ты и прав… А в Египте я бывал, причем неоднократно. В последний раз в период напряженности между англичанами и местными жителями. Томек с Новицким в это время странствовали по Мексике, а я получил письмо, которое и послужило причиной моей поспешной поездки в Индию. Тогда я зарабатывал на жизнь как следопыт и охотник. У английских офицеров и дипломатов я пользовался популярностью, поскольку поддерживал неплохие отношения с местными жителями. До сих пор помню эту охоту… Я должен был ею руководить. В последнюю минуту мне пришлось уехать на несколько дней, и я попросил своего знакомого заменить меня… Когда я вернулся, здесь наступил ад. Один из офицеров застрелил жену феллаха из деревни Даншавай, неподалеку от которой шла охота.
Смуга умолк. Вильмовский незаметно наблюдал за ним, размышляя, каких же усилий стоит этому могучему человеку сохранять внешнее спокойствие. Он был знаком со Смугой уже много лет. Знал, что в трудную, опасную минуту лицо друга застывало, а взгляд становился холодным, словно сталь. Прям как сейчас. С той лишь разницей, что теперь он не смотрел в лицо опасности, а вглядывался внутрь себя.
– В ответ феллахи напали на охотников. По обе стороны оказались раненые, а один человек – к несчастью, это был англичанин – скончался от ран… Друзья говорили, что, если бы я не уехал, до схватки бы дело не дошло. Может, они и правы. Я хорошо знал феллахов, они мне верили. Ценили меня и англичане. Впрочем, что уж, прошлого не вернешь. Но это еще не все. Еще раньше стало известно, что в определенных кругах египтян растет национализм. Англичане очень этого боятся. Поэтому инцидент расценили как бунт. И я ничего не смог сделать, хоть и пытался разубедить их.
Смуга умолк. Он будто вновь мысленно обдумывал аргументы, которые мог бы тогда использовать.
«Я знаю, что погибший служил офицером, но это все же был несчастный случай. Трагическое стечение обстоятельств. Престиж армии не будет ущемлен, если приговор окажется мягким. Я хотел бы предупредить о тяжелых последствиях, если будет наказана вся деревня. Сколько же еще трупов вы хотите?»
Помолчав, он снова вернулся к теме:
– Потом говорили, что только благодаря усилиям отдельных людей, в том числе моим, удалось избежать более сурового приговора. А так… Ну, повесили четырех феллахов… «Всего четырех», если дословно. Остальных выпороли… Это произошло в июле 1906 года.
Смуга не спеша достал трубку, предложил табак Вильмовскому, оба закурили. Вдали прогремели два выстрела. Взлетели стаи птиц. Кто-то, видимо, охотился. Проскользнули две фелюги, мимо медленно проплыл рыбак.
– Трудно тебя винить, Ян, – сказал Вильмовский.
– Да я себя и не виню, только чувствую свою ответственность, – уточнил Смуга. – Это фатум, злая судьба… Тысячу раз она будет тебе благоприятствовать, а один раз – нет… Видишь ли, Анджей, один из повешенных был родственником самого близкого мне в Египте человека. Более близкого, чем Абир… Он сын копта и арабки, что редкость в Египте. К нему мы и едем. Он занимает почетную должность шейха, то есть старосты общины. Но, независимо от должности, это известный и уважаемый человек… Мы не виделись с ним с того самого июля, он меня во всем обвинил и не хотел видеть. Я его понимал. Ну а потом… Потом я уехал в Индию. Казалось бы, столько лет прошло, но стоило вновь увидеть Египет, как все опять нахлынуло.
Почти в то же самое время те же воспоминания тяготили душу еще одного человека. Юсуф Медхат аль-Хаддж – шейх небольшой деревеньки неподалеку от Эль-Файюма мысленно взвешивал на весах прошлое. Тогда он служил надиром[105] одного из округов в дельте Нила и по должности отвечал за ту злополучную охоту. Он мог бы воспротивиться ее проведению, хотя и заведомо знал, что протест ничего не даст. Однако он верил человеку, который должен был ею руководить. Позднее он решил, что этот человек не оправдал его доверия.
Это событие разлучило их еще беспощадней, чем могли сделать годы, а теперь он должен был посмотреть в лицо дружбе, от которой когда-то отказался в порыве отчаяния и презрения. Чувствуя неуверенность, он ждал этой встречи так же, как и Смуга, вновь и вновь переживая давнее происшествие.
Юсуф Медхат аль-Хаддж не знал, как принять старого друга в своем доме. Он только думал, что тогда солнце светило так, как сегодня…
Абир, Смуга и Вильмовский остановились в Эль-Файюме в уже знакомой Абиру гостинице. Утром они отправились в деревню. Друзья пришли туда уже в полдень. Они не спеша пересекли площадь, обогнали навьюченного осла и женщину, а потом спешившего куда-то верхом на верблюде мальчика.