– Одно другому не мешает. – Салли уже успокоилась. – Я предлагаю сегодня посмотреть храм в Луксоре.
– А зачем нам туда идти, когда и отсюда все видно. – Новицкий взмахом руки указал на ближайшие руины и неожиданно заговорил голосом гида, ведущего экскурсию: – Мы находимся во дворе, вот восточный портик[110]. Отсюда нам видна колоннада, колонны стоят как на параде. Вот это барельефы, эта статуя стоит здесь с незапамятных времен, а эта еще древнее. Те колонны напоминают связку стеблей папируса с раскрытыми цветками вверху, а эти, обратите внимание, завершаются закрытыми цветками лотоса, а вот это… брр… как их, питон, нет, пилон[111]. Через вестибюль переходим в гипостильный зал[112]. Смотрим на стены. И что мы видим, уважаемые господа? Здесь изображено, как ведут пленников, а здесь режут волов.
Молодые Вильмовские были поражены как внезапно вспыхнувшим раздражением старого приятеля, так и его способностью запоминать сложные термины.
– Пусть я превращусь в сардинку из консервной банки, если совсем скоро не стану знатоком египетского искусства. – Моряк громко вздохнул. – Что у тебя там в запасе, голубка? Давай вытаскивай, жду с нетерпением. Один только храм в Луксоре тебя волнует? Я бы уж предпочел, к ста чертям, поехать и посмотреть на тех покойников напротив.
– То ты одно говоришь, то другое, капитан. – Салли почувствовала себя полностью обезоруженной. – Мы же здесь только со вчерашнего дня, а уже посмотрели весь храмовый комплекс в Эль-Карнаке, который занимал северную часть Фив. А в Луксоре, бывшем когда-то южной частью города, всего один храм.
– Да, здесь с балкона все как на ладони, – упирался Новицкий.
– Мы можем себя почувствовать как солдаты Наполеона, которые добрались сюда в погоне за мамелюками, потерпевшими поражение в битве у пирамид. Они принесли в дар оружие, чтобы выразить свое восхищение этими храмами. – Салли опять понесло. – Его построил Аменхотеп, отец того фараона, что пытался изменить в Египте веру.
– Помню, помню, – ответил Новицкий. – По имени Эхнатон… тот, который изменил в имени бога одну букву.
– Да, он, Эхнатон, или Аменхотеп Четвертый, – дополнила Салли.
– И зятем которого в свою очередь был Тутанхамон, – добавил Томаш.
– Ладно, пусть так. Прекрасный храм, возведенный вдоль Нила, имеет протяженность в двести шестьдесят метров, как солидный океанский корабль. – Новицкий заметно успокоился. – Ну, раз мы вернулись к этому, как его… Ту… там… Туман… Хам. – Моряк запутался похлеще Патрика. – Кит меня проглоти, поломаю я с этим фараоном язык. Раз о нем зашла речь, возьмемся за дело и начнем разведку. Для чего же мы сюда приехали?
– Странно, что ты помнишь столько подробностей из лекций Салли и не можешь запомнить имя этого фараона.
– У меня всегда было плоховато с именами. Да и с тобой, Томек, не лучше, помнишь, сам рассказывал. – Новицкий уже снова пришел в привычное для него хорошее настроение.
– Старая история… – вздохнул Томек.
– Ты ничего мне об этом не рассказывал, – надула губы Салли, любившая слушать рассказы о школьных годах мужа.
– Да случая не представлялось. Это было в Польше, в русской школе. Учитель не хотел переводить в следующий класс моего приятеля Тымовского.
– А Тымовский и Вильмовский – очень похожие фамилии, – вставил Новицкий.
– Да, и вдобавок как раз в тот день Красавцев, так звали учителя, забыл очки, а без них он ничего не видел[113]. Ну, я и вышел к доске отвечать за своего приятеля.
– Вот так история! – засмеялась Салли.
Но тут Новицкий снова напомнил, что пора заняться делами.
– Давайте дождемся группу нашей охраны, – предложил Томаш. – Происшествие на судне доказывает, что о нас знают.
– Но это вовсе не мешает нам немного осмотреться, – решительно возразил Новицкий. – Отправляйтесь-ка вы утром на сук[114], обойдите лавки, поговорите с торговцами. А я пройдусь по своим делам. И обещаю, что каждый день буду выводить Динго на прогулку, как и пристало порядочному слуге, – не буду сваливать это дело на Патрика. А при случае… Хорошо бы было еще навестить того священника, о котором нам говорил тот копт из Старого Каира.
Новицкий явно решил положить конец осмотру достопримечательностей.
– Тот коптский монах живет где-то недалеко от деревни Мадинет-Хабу, – ответил Томек, прекрасно понимавший старого друга. Юноше и самому уже надоел город с его закоулками и узкими улочками, тянуло к открытым пространствам.
День начался с прогулки по базару и ближайшим лавкам. Томек, одетый в элегантный белый костюм из легкой ткани и такую же шляпу, выглядел безупречно. В одной руке он держал белый зонтик, в другой – модное тогда «устройство» от мух, чем-то похожее на лисий хвост.
– Тебе непременно нужно купить себе монокль! – издевался Новицкий, окидывая приятеля критическим взглядом. – Непременно.
Моряк легко дал себя уговорить пойти вместе с ними, отказавшись пока от собственных планов. В прекрасном настроении они отправились вчетвером, вместе с Патриком, на ближайший сук. Они-то думали, что сук в таком небольшом городишке, как Луксор, будет куда скромнее каирского. Ничего подобного! Те же шум, вонь и толкучка, только что площадь была гораздо меньше. Больше всего здесь было, конечно, овощей и фруктов: фиников, помидоров, оливок, лимонов, апельсинов, каких-то неведомых кореньев и трав. Зерно лежало в сундуках, мешках и узлах, а плоды прямо на песке, особенно такие крупные, как дыни и тыквы. Хватало и отвратительных мясных прилавков, где преобладала засиженная мухами баранина. Продавцы время от времени отгоняли их какими-то похожими на флажки опахалами.
С десяток детей тут же предложили европейцам свои услуги в качестве гидов и носильщиков. Патрик вдумчиво выбрал двоих, и все отправились за покупками. Купили массу фруктов. Они здесь были более свежими, чем в гостинице. Друзьям приходилось проталкиваться среди лотков и женщин с закрытыми лицами. Их взгляд был устремлен на товар, никак не на продавца. Вот какой-то покупатель присел на корточки и яростно принялся торговаться с сидящим на земле торговцем финиками. Тот чмокает, всячески противится, но цену снижает, и вот они уже ударили по рукам. Салли тоже торговалась, услышав цену, не раз снижая ее чуть ли не в десять раз. Наконец они смогли добраться до прилавков с яркими тканями и разными сувенирами, среди которых попадались кое-какие древние вещички. Обошли лавки, где молодой английский аристократ интересовался в основном реликвиями, связанными с XVIII династией. Юные гиды оказались в этом деле хорошими помощниками, за что их и наградили солидным бакшишем.
Подобные экскурсии повторялись еще не раз. Путешественники приобрели несколько мелочей, в которых Салли усмотрела кое-какую ценность. Вечером Томаш с Новицким прогуливались по самым темным городским закоулкам, узнавая город с наименее известной стороны. В поисках каких-нибудь реликвий из времен, близких Эхнатону, они провели немало бесед, наладили кое-какие связи. Друзья быстро дали понять торговцам, что их нужно уважать: благодаря урокам Салли звероловы не поддавались попыткам всучить им всякую ерунду. Большей частью встречи проходили в гостинице, где Салли оценивала стоимость вещей, доставляемых «торговцами», а Томек проводил переговоры. В любом случае они старались закончить дело бакшишем, чтобы не оттолкнуть мелких торговцев. Однажды вечером какой-то человек, закутанный в арабскую одежду, скрывавшую его внешность, на ломаном английском языке подтвердил, что знает, где можно приобрести раритеты эпохи Эхнатона. Томек тотчас же вручил ему однофунтовую банкноту. Начался торг. Новицкий был бы не против своими методами ускорить переговоры, однако доверял безошибочному чутью товарища. В конце концов они выяснили, что можно кое-что узнать в расположенной на другом берегу Нила деревне Эль-Курна[115].
– У кого в Эль-Курне? – допытывался Томек.
Однако из араба больше ничего не удалось вытянуть даже путем обещания более щедрого бакшиша, и вскоре он растворился в темноте.
Как-то ночью, одевшись в арабскую одежду, они сидели в переполненном кафе на берегу Нила. Играла музыка, почти все курили: местные жители – наргиле, европейцы – преимущественно сигары либо трубки. Томаш с Новицким нашли место в темном углу. Рядом одиноко сидел с чашечкой кофе человек в белом костюме. Они негромко заговорили по-польски.
– Мы все еще очень мало знаем, – сказал Томаш.
– Ну не так уж и мало, – возразил Новицкий. – Последние сведения могут оказаться очень ценными.
– Если они правдивы.
– Проверим… Должен тебе признаться, братишка, надоела уже мне эта пустыня. С тех пор как дует этот проклятый хамсин, я чувствую себя так, словно вокруг постоянно бушует шторм, – громче сказал Новицкий.
Сидевший рядом человек вздрогнул и чуть наклонился к ним, будто прислушиваясь. А Новицкий продолжал:
– И чертов песок хрустит повсюду, даже на зубах. Неужели, тысяча дохлых китов, не прекратится этот проклятый ветер? С меня уже хватит.
– Хватит? Неужели такого могучего человека, да еще поляка, так легко смог побороть слабый ветерок? – прервал его речь сосед на чистом польском языке.
– Разрази меня гром! – воскликнул Новицкий. – Земляк!
– Бывает. Разрешите представиться: Петр Беньковский[116].
– Томаш Вильмовский и Тадеуш Новицкий. – Друзья были приятно удивлены.
– Возможно, вы намеревались инкогнито вернуться на родину? А может, это новое вторжение в ислам? – шутливо вопрошал новый знакомый. – Или вы хотите своей одеждой подчеркнуть, как наши земляки благодарны дружественной Турции?