– Ничего красивее вы в Египте не увидите, – негромко произнес Беньковский. – Здесь отошли от канонов придуманного людьми искусства и взяли пример с природы.
И действительно, храм вплотную примыкал к огромной, возносившейся на сто с лишним метров скале.
– Такое впечатление, что эта скалистая стена пристроена к храму, – произнес ошеломленный Томек.
Они долго стояли, всматриваясь в трехступенчатые террасы этого поражавшего воображение сооружения. Каждая из них заканчивалась опирающейся на колонну галереей.
– Не все еще раскопали, работы здесь не на один год, – продолжал Беньковский. – Когда-то террасы были зеленого цвета, благодаря разбитым на них цветущим садам и пышным деревьям… Возможно, и по этой причине храм называли «великолепнейшим из великолепных».
– Сколько же все это стоило, – вздохнула Салли.
– Даже без зелени храм выглядит внушительно, – признал Новицкий. – Прямо мощный корабль с могучим парусом.
– А у тебя одно только море в голове, – кивнул Томек.
– А что, недурное сравнение. – Салли взяла капитана под защиту. – Хотя храм в большей степени сливается с природой, чем корабль, который на море выглядит инородным телом.
Новицкий ничего не ответил, но на лице его ясно читалось, что с мнением Салли он категорически не согласен.
Вскоре они остановились на ночлег, а на следующий день снова, сев на ослов, двинулись к Долине царей. Поначалу ехали вдоль Нила, чтобы повернуть на северо-запад, на дорогу, огибающую Дейр-эль-Бахри. С обеих сторон вздымались высоченные, глубоко изрезанные горные гребни, ниже превращающиеся в песчаные склоны, кое-где испещренные высохшими серыми кустистыми зарослями. Местами ущелье переходило в тенистые распадки, там приятный холодок смешивался с жаром воздуха. Через два часа мучительного пути по жаре и в пыли, во время которого им не встретилось ни одной живой души, поскольку в здешних местах обитаемы были лишь несколько пещер у подножия гор, они увидели, как узкая дорога вливается в широкую котловину.
– Вековой опыт научил фараонов, что видные издалека пирамиды не обеспечивают вечного покоя. И тогда придумали новую систему захоронения, – разъяснил Беньковский. – В гористой, изрезанной ущельями долине, в разных укромных уголках пробивали в известковых скалах крутой, почти двадцатиметровой длины коридор, он вел в скрытые под землей помещения. В одном из них размещалась сокровищница, в других – богатое приданое покойника, в самом низу находились саркофаг с мумией и урны с внутренними органами царей. После похорон вход в гробницу надежно засыпали.
– Однако и эти гробницы, несмотря на все предостережения, не спасали от разграблений, – заметила Салли.
– Вы правы, – согласился Беньковский. – Хотя их и разместили в отдалении от населенных мест, у подножия самой высокой в округе горы, арабы называют ее Эль-Карн, а древние египтяне звали Святой Горой или Вершиной Запада.
Направившись к горе, путешественники задержались, чтобы взглянуть на проводимые в Долине царей археологические раскопки. Издалека они ничего интересного собой не представляли. Просто группа арабов под надзором европейца в пробковом шлеме доставала корзинами землю и пересыпала ее в большие ящики либо прямо в стоящие на временных рельсах вагонетки, толкаемые вручную. Весь процесс сопровождался монотонным хоровым пением.
Никому не захотелось здесь задерживаться, кроме, пожалуй, Новицкого, взгляд которого привлекла фигура надсмотрщика. Что-то в ней показалось ему знакомым. Но уже приближалось самое жаркое время дня, и он тоже поддался общему расслабленному настроению, тем более что всех вскоре захватил спор об обратной дороге: возвращаться ли по удобной северной дороге, как предлагал Беньковский, или узкой горной тропкой, ведущей в Дейр-эль-Бахри. Этого очень хотела Салли, особенно когда Беньковский упомянул, что этот горный переход отличается удивительно красивыми видами.
Путешественники не знали и не могли знать, что их заметили и следили за ними с той самой минуты, как они въехали в Долину. Надсмотрщик, едва завидя их, моментально затесался в группу рабочих, перекинулся парой фраз с одним из них, тот сейчас же бросил работу, сел на осла и поспешно куда-то удалился. Поблизости не было никого, кого мог бы удивить столь внезапный отъезд.
Небольшая кавалькада, еще не так давно наблюдавшая за раскопками, переждав зной в тени скал, разделилась на две группы, и каждая выбрала свою дорогу назад. Беньковский, прихватив ослов и погонщиков, двинулся на север, Салли с Томеком и не вполне довольным Новицким, не любившим лазание по горам, выбрали горную тропу.
Поначалу путешествие по тропе оказалось легким, но вскоре появились первые трудности: по обеим сторонам обрывистых известковых скал зияли пропасти. Внизу слева теперь была видна вся Долина царей. Справа – берег Нила: плодородная низменность с разбитыми на квадраты полями, в отдалении – деревеньки Эль-Курна и Мадинет-Хабу, Колоссы Мемнона, пальмы на горизонте.
Ярко светило солнце, понемногу склоняясь к западу. Легкий порыв ветра временами поднимал клубы сибаха, но путников это не смущало. Часа за два до сумерек небо потихоньку стало менять цвет. До этого серо-голубое, оно становилось все более красным. Воздух как будто все больше наполнялся пылью, стало трудно дышать. Даже желтый обычно песок стал казаться красным. Первым заметил это Новицкий:
– Что-то происходит, братишка. Все красно и в ушах звенит… – Он попытался поглубже вздохнуть.
– Затишье… как перед бурей, – ответил Томек. – Давайте ускоримся.
– Еще чуть-чуть – и идти станет проще. – Салли старалась их подбодрить.
– Лучше бы поискать какое-нибудь укрытие, – поторопил их Новицкий.
Раз и другой поперек тропинки пробежала полоска песка, издали послышался какой-то шелест. Когда друзья взглянули вниз, Долины уже почти не было видно, Нил же, напротив, вырисовывался очень четко и как-то потемнел. Краснота шла как раз оттуда. Все более густевший сибах дул им в лица. Становилось страшновато. Они прижались к скале, ощупывая ее в поисках расселины, углубления, чтобы можно было втиснуться и укрыться от растущей силы ветра. Внезапно клубы сибаха поднялись совсем высоко, закрыли солнце и тут же опали. В эту же минуту Салли почувствовала спиной углубление в скале, втиснулась туда и втянула за собой Томека. Съежившись в полукруглой небольшой нише, они услышали ужасающий свист, быстро перешедший в вой. Ветер гнал волны песка. Путники закрыли лица от острых, болезненных ударов.
Молодые Вильмовские не знали, что с Новицким, надеялись – хотя его не было видно, – что он где-то рядом. Томек искал его на ощупь, но натыкался лишь на скалы.
Юноша попробовал высунуться наружу, но не смог преодолеть силу ветра. Впрочем, он бы все равно ничего не увидел. Если бы они с Салли не прижались друг к другу, то не заметили бы, что находятся рядом. Мощь ветра, хотели они того или нет, удерживала их в тесном углублении скалы. Песок проникал всюду, – казалось, еще немного, и совсем их засыпет. Ужас усиливался темнотой и страшным беспокойством за Новицкого. Один-единственный порыв такого ветра мог снести человека в пропасть. Оставалось только ждать и надеяться…
А буря все продолжалась. Как много времени прошло – пять, десять, пятнадцать часов? Томек и Салли не знали. Их мучила жажда, и, хотя у обоих еще осталась вода во флягах, они берегли ее, как могли, думая о пропавшем Новицком. Они с трудом дышали сквозь пропитавшиеся пылью платки. Губы и горло горели от песка. Вильмовские попеременно дремали, присев в своем укрытии, потом вставали, отряхивая песок, чтобы через минуту опять присесть и забыться беспокойным сном.
Наконец ветер утих, выглянуло солнце. Все вокруг было засыпано песком. Долина царей напоминала городок, покрытый желтым снегом. Кое-где мелькали люди, пытаясь навести какой-то порядок. Местность по другую сторону горы пострадала меньше. Нил блестел по-прежнему, зелень пальм вселяла веру в победу жизни. Подгоняемые тревогой, Томек и Салли пустились на поиски. Может быть, спасся, пережил, может, его не сбросило ветром в пропасть… Если так, ему срочно нужна помощь.
Чуть подальше тропа пологой петлей сходила вниз, образуя примерно двухметровую впадину, а потом шла вверх. Сейчас эту впадину почти до краев заполнял песок.
– Томми, Томми, посмотри сюда! – вдруг позвала его Салли.
Они сделали несколько шагов вниз. Томек смахнул песок с едва видневшегося темного предмета.
– Господи Боже! – охрипшим голосом воскликнул он.
Это была правая, обутая в крепкий ботинок нога Новицкого. Они срочно принялись разгребать песок. Моряк лежал на животе, втиснув голову в небольшое углубление. Когда они переворачивали его на спину, им показалось, что он застонал. Томек приложил ухо к груди Новицкого, а Салли профессиональным жестом взяла руку, ища пульс. Он бился слабо, но ритмично.
– Жив, – вздохнула она сквозь слезы.
– Тадек! Тадек! – повторял Томек, вглядываясь в приятеля покрасневшими глазами.
Они подняли его и прислонили к скале.
– Воды, Салли, воды! – поторопил ее Томек.
Они приложили фляжку к губам моряка, наклонили его голову назад. Он сделал несколько глотков и, не открывая глаз, попытался что-то сказать, но только шевельнул губами. Наклонившись, Томек прочел по губам знакомое:
– Я-май-ка!
Они лихорадочно начали искать и действительно рядом с бурдюком[118] с водой обнаружили и заветную фляжку. Глоток любимого напитка, и Новицкий открыл глаза. Весь в синяках, измученный, он кашлял и отряхивал песок. Вскоре он уже смог самостоятельно подняться и заговорить.
Оказалось, порыв ветра свалил его на землю и понес в сторону впадины. Капитан пробовал встать, но ничего не получилось, ветер дул слишком сильно. Тогда Новицкий стал искать место, где было легче дышать. И нашел его между двумя обломками скалы, что, видимо, и спасло ему жизнь. Новицкий, прикрыв голову рубашкой, дышал в углублении между обломками скалы. Вскоре он уснул или потерял сознание. Подробностей он не помнил.