По положению солнца следовало, что наступает полдень. Буря, должно быть, продолжалась около двадцати часов.
Переждав зной в том же самом скалистом углублении и отдохнув, друзья двинулись наконец в Дейр-эль-Бахри. Казалось, что все самое трудное уже позади, как вдруг… исчезла дорога. Она снова стала видна в каких-нибудь тридцати-сорока сантиметрах, но за вертикально обрывающейся пропастью. Глубоко на дне вырисовывались очертания третьей, самой высокой террасы храма Хатшепсут.
– Ах ты, сто бочек тухлой селедки, – выругался моряк, со вздохом отчаяния привалившись к скале. – Нет уж, это точно мой последний поход в горы.
– Зато, Тадек, мы можем прямо сейчас попасть в гробницу, в объятия царицы, – с юмором висельника заметил Томек.
– Только хоть ты, голубка, не говори сейчас, как это прекрасно, – простонал Новицкий. – Лучше вообще ничего не говори.
Салли – в отличие от мужчин – чувствовала себя в своей стихии. Точно так же, дрожа от переизбытка чувств, как когда ей пришлось прыгнуть в многометровую пропасть с террасы храма, затерявшегося в южноамериканских дебрях, она оттолкнулась от обрыва и была уже на другой стороне. Мужчинам не оставалось ничего другого, как последовать ее примеру. Новицкий, бросив вниз скептический взгляд, покачал головой, сделал глубокий вздох и благополучно приземлился с приличным запасом расстояния. Томек справился не хуже. Пропетляв среди скалистых выступов, они спустились по крутому склону горы в Дейр-эль-Бахри, где Беньковский уже в сильной тревоге собирал спасательную экспедицию. Они сердечно распрощались с ним и с опозданием на целые сутки вернулись в свой лагерь вблизи Колоссов Мемнона, где их радостно приветствовали Динго и перепуганный Патрик, при их виде почувствовавший огромное облегчение.
XIIПризраки
– Аллах акбар!
– Салам!
Приходившие совершали омовение и усаживались, скрестив ноги, на пышных подушках вокруг низкого столика. Стены увешивали коврики без ворса – килимы, на полу был расстелен большой ковер. Никто не заговаривал, все ждали. Женщины внесли огромное блюдо с запеченными курами и большой поднос с рисом. Расставили миски с кушаньями и приправами, тарелку с хлебцами балади.
Приступили к еде. Брали рис, ели его с куриным мясом. Отломив хлеб, обмакивали его в приправы, чаще – в самые острые. Сидевшие здесь люди вели бурную, полную риска жизнь, поэтому они предпочитали острое. Молчали. Даже те, кто уже утолил голод, жевали до тех пор, пока не закончит есть последний, ибо не считали себя невоспитанной беднотой. Вошел араб с суровым лицом и с горящими глазами. Многим европейцам он был известен как Владыка Долины, Потомок фараонов или просто Фараон. Арабы же называли его Железным фараоном. Он приветствовал собравшихся, среди которых находился и европеец, и сел за стол. Есть он не стал. Подождав, когда женщины всё уберут, он начал:
– Проклятые гяуры![119] Они здесь и всюду суют свой нос!
– Может, Аллах поможет и они не пойдут по нашей тропе?
– Садим, ты обнаружил ту тропу? – строго спросил вожак.
Салли, наверное, узнала бы невысокого и немолодого араба, к которому был обращен вопрос. Она хорошо разглядела его на каирской улице у входа в дом Ахмеда ас-Саида, доверенного лица англичан и чиновника хедива. Он обратил на себя ее внимание запуганным видом. Зато ни Томек, ни Новицкий его не узнали бы, хотя совсем недавно с ним разговаривали: так надежно скрывали его арабское одеяние и невзрачная внешность.
– Да, я сказал им, чтобы искали в Эль-Курне.
– Клянусь бородой Пророка, если семья Расула об этом узнает… – ужаснулся кто-то.
– Ничего, эти будут молчать. У них не все чисто, – перебил вожак.
– У нас грозные противники, – задумчиво произнес европеец. – Они умеют обращаться с оружием. Вчера они чуть не узнали Гарри, следившего за работами в Долине царей, а потом провели в горах ночь, когда случилась буря, и уцелели.
– Клянусь Аллахом! – воскликнул третий. – В такой буре? Может, это джинны?
– Если бы они являлись джиннами, – со злостью ответил Фараон, – мы бы с ними справились.
Все посмотрели на него с суеверным страхом. Они всем были обязаны ему, он сделал их богатыми. Требовалось только слушаться его и подчиняться; Фараон на самом деле был твердым, «железным» человеком. Они съехались с разных концов страны – с севера, из Каира, из Асуана, из Нубии[120] и Судана, где было у них «южное дело». Эти последние знали его дольше всех. Собравшиеся молча ждали.
– Гяуры… Они должны уйти в небытие, – решил он.
– А женщина и мальчик? – спросил европеец.
– Женщину достаточно напугать. Садим, ты! – указал он.
– А гяуры? Кто займется ими? – Кому-то хотелось знать все.
– Это дело Владыки Долины, – ответил Фараон. – Считайте, их уже нет.
Присутствующие тихо перешептывались. Подали кофе, за которым обсудили деловые вопросы. В Европе дела шли неплохо, туда удалось перевезти новую партию настоящих античных реликвий и подделок. Дела на севере, связанные с гашишем и опиумом, процветали, да и на юге тоже все шло как полагается.
Все были довольны. Вожак, как обычно, взял на себя самую трудную часть дела.
«Вот это настоящий владыка, – думали собравшиеся. – Воистину фараон…»
Салли снился сон.
По дороге опасности на поля Яра[121] двигался умерший. Он миновал четверо врат опасности Яра и встал на берегу Извилистой реки, отделявшей его от Страны мертвых. Перевозчик с лицом Новицкого, улыбаясь, ждал магических слов. Умерший склонился к его уху и прошептал:
– О ты, кто срезает камыши, перевозчик. О небесная сила, открывающая солнечный диск. О Ра, господин света, забери меня с собой, не оставляй здесь одного.
– А как зовется эта лодка? – хитро спросил перевозчик.
– Мне известны названия всех частей, из которых она состоит, – ответил путник.
– Садись, брат, – разрешил перевозчик. – На корму, а не на нос, только это даст тебе счастье. А что у тебя в руке?
– Подарок для Осириса, – ответил путник, и Салли увидела небольшой узелок, который он прижимал к груди, и вдруг так быстро, как бывает только во сне, с изумлением узнала в путнике Томека.
– Не бойся, брат, Осириса, – успокаивал его перевозчик. – Он свой. Я, правда, не могу с тобой идти, у меня здесь много работы, да ты и сам справишься.
– В Зале Двух истин ничего не скроешь, – сказал путник. – Мне это известно. Тот, кто не признает правды, будет наказан. Скромность получит богатство, а беззаконие никогда не добьется цели.
У входа в Зал Двух истин[122] ждала богиня Гептер-Гор с двумя головами – львицы и крокодила, в руках она держала по ножу. Путник остановился, чтобы произнести обращение:
«Приветствую тебя, Великий Бог! Господин Двух истин! Я пришел к тебе, господин мой! Меня привели, чтобы я увидел тебя. Я знаю твое имя, знаю имена сорока двух, окружающих тебя… Я принес тебе Две истины».
Томек – теперь Салли была уже окончательно уверена в этом – вышел в центр зала. Салли осмотрелась его глазами. На троне восседал правитель суда Осирис.
Весами Добра и Зла заведовал Анубис, только вместо головы шакала на Салли глядело спокойное лицо Вильмовского. У судебного писаря Тота оказалось лицо отца Салли, господина Аллана. Томек с серьезным видом кивнул им, затем приветствовал высокий трибунал и протянул на ладони свое сердце, уста и глаза. «Это первый этап суда, – подумала Салли. – Все, что за свою жизнь он слышал, видел и думал, было чисто и благородно. Сейчас огласит длинное заявление о своей невиновности».
– Я избавился от всех своих грехов. Я не грешил против людей. Не обворовывал бедных. Не отравлял. Не убивал. Не подсылал убийц. Не делал никому зла. Я чист, я чист, я чист, – повторил Томек, а Тот и Анубис улыбались ему.
Затем трибунал приступил к допросу. Проверяли, говорит ли путник правду. Его сердце положили на одну чашу весов, а на другую перо – символ богини Маат. Салли задрожала. Чаша колебалась то в одну, то в другую сторону. Когда же перевесила чаша с пером, чудовище, называемое Амат, или Пожиратель мертвых, – с мордой крокодила, львиной гривой и лапами и телом гиппопотама, – разинуло ужасающую пасть.
В эту минуту Томек развязал узелок и поднес то, что там было, Осирису. В сиянии свечей сверкнула фигурка фараона. Осирис торжественно поднял ее.
Чаши весов дрогнули и выровнялись. Осирис встал и торжественно провозгласил путника оправданным. Тот с лицом старого Аллана подвел Томека к Осирису. Вместе с Салли они посмотрели ему в лицо и обомлели. У Осириса было лицо Смуги. Он многозначительно приложил палец к губам, веля им молчать.
– Ты имеешь право пребывать в благословенных полях Яра и жить там в вечном счастье.
Салли проснулась, с облегчением вздохнула, увидев Томека рядом. Она пересказала свой сон за завтраком, однако ночное видение засело в голове молодой женщины и сильно беспокоило.
– Очевидно, Осирис к нам расположен, – улыбнулся Томек.
Однако Новицкий не разделил его веселья:
– Сны бывают вещими. Может, это предостережение?
– Ну, ты был всегда чертовски суеверен, – уже в открытую рассмеялся Томек.
– Ой, не шути, братишка! Осирис – важная персона, – заметил Новицкий не то шутя, не то серьезно.
– Чем сегодня займемся? – быстро сменила тему Салли.
– Мы кое-что обещали нашему мальчику, и он это заслужил, – напомнил Новицкий. – Хотя с другой стороны… признайся, Томек, может, тебе не терпится нанять с десяток арабов и где-нибудь в уголке пораскапывать древние реликвии? Так забавляются все здешние европейцы. А вдруг найдем какую-нибудь древнюю гробницу и назовем ее именем Салли.
– Не шути, капитан, сам ведь говорил, что с таким не шутят.