– Помнишь?
Моряк тяжело дышал, раз-другой громко проглотил слюну и, усилием воли поборов сухость в горле, отчетливо произнес:
– Что, соскучился?
Совсем рядом с его лицом щелкнул бич. Новицкий отпрянул, а кнут обвился вокруг его ног, свалив на песок под громкий смех зрителей. Гарри неспешно свернул корбач, отодвинулся. Теперь арабы могли связать Новицкого. Когда они закончили, к нему подошел Гарри. С минуту он всматривался, потом наклонился и похлопал по щеке:
– Хороший! Очень хороший мальчик!
Оставалось только изо всех сил стиснуть зубы.
Ночь была холодной, разница температур между полуднем и полночью составляла градусов двадцать. Пленники не смогли уснуть ни на минуту, молчали, вслушиваясь в голоса пустыни. Где-то ухала сова, песчинки, перекидываемые ветром, терлись друг о друга и издавали удивительно мелодичные звуки. Едва только рассвет согрел пленников теплом, караван двинулся в путь. Пленников не кормили, но и не завязывали глаза, и они могли рассмотреть своих врагов. Их было восемь человек. Все с тюрбанами на головах, лбы блестели от жира и пота, лица прикрыты от пыли. Все, кроме Гарри, вооружены примитивными карабинами и длинными ножами, напоминающими саблю.
Путь проходил по дну огромного, изрезанного потоками дождя ущелья хамады, в свете дня определить это оказалось легко. Дорогу путники, по всему видать, знали прекрасно, им ни разу не попадались засыпанные камнями переходы.
Сидя на верблюде за одним из похитителей, Патрик выглядел напуганным и примирившимся с судьбой. Однако он твердо верил, что его «дяди», когда придет время, найдут выход. Какой, он не знал, но был уверен в одном: чтобы вернуться, надо запоминать дорогу. И сразу же решил, что этим надо заняться именно ему, ведь с высоты верблюда местность была хорошо видна. В его памяти непроизвольно отпечатывались все подробности.
Из ущелья процессия похитителей выехала прямо на барханы. Они с трудом забирались на вершину каждого песчаного холма, откуда открывался вид на бесчисленные волны следующих. Пейзаж напоминал застывшее озеро или море. Приходилось искать более пологие склоны, чтобы спуститься вниз. Однако они чаще всего оказывались такими крутыми, что кони пятились и тревожно ржали. Новицкому и Томеку утром развязали ноги, и они старались удержаться в седлах, но со связанными руками это плохо удавалось, хотя они и были великолепными наездниками. Вокруг царила глубокая тишина, раскаленный песок слепил глаза, в воздухе струилось марево.
Наступил полдень, а всадники все еще ехали вперед. Когда наконец они остановились, обоих друзей стащили с лошадей, и они упали лицом в песок. Томек выплюнул песок, пытался протереть залитые потом глаза. Эти попытки вызвали взрыв издевательского смеха.
– Кто вы? – задал вопрос Вильмовский-младший. – И чего вы от нас хотите?
Вожак жестом приказал остальным молчать. В наступившей тишине слышалось лишь лошадиное фырканье.
– Ты на самом деле желаешь это узнать, гяур? – спросил вожак по-английски. – Ну тогда гляди: ты в первый и последний раз видишь Железного фараона.
Он склонился над пленниками. На полуприкрытом лице горели фанатичным огнем глаза.
– Я не убью вас. Это сделает солнце. – Его голос звучал холодно. – Здесь правит Владыка Долины, а не вы, проклятые гяуры!
Вот и все. Всадники сели на верблюдов и коней, сразу пошли в галоп. Поднялась пыль, наступила тишина.
– А ведь мы, братишка, пропали, – выдавил из себя Новицкий.
– Попробуем освободиться.
В лучах палящего солнца они попробовали было развязать руки, но услышали топот лошадиных копыт. Кто-то возвращался галопом. Наездник остановил коня прямо перед ними, осыпал их песком так, что они инстинктивно опустили головы. Железный фараон наклонился и, злобно смеясь, бросил на песок гурту[126] с водой.
– Я – милостивый властитель! – выкрикнул он и, снова разразившись смехом, тут же исчез из виду.
В молчании друзья поспешно освободили руки от пут. Развязали Патрика, потянулись к гурте. Каждый позволил себе несколько глотков воды.
– Уф! – Новицкий растирал запястья. В этой жаре руки у него задеревенели, как на морозе. И добавил с мрачным юмором: – Ой как еще пить хочется…
Патрик подавил рыдание.
У них не было сил, чтобы поискать хоть какую-то тень, но жара постепенно спадала. Немилосердное солнце клонилось к горизонту. Они снова выпили по глотку воды.
– Ну, моряк! – сказал Томек. – В путь!
– Давай, у нас нет выхода.
Новицкий и Томек отдавали себе отчет в том, что в такой безнадежной ситуации они еще не оказывались: без пищи, в пустыне, с таким количеством воды, с которым, даже если запас распределить, на этой жаре хватит на два-три дня. Шансов, честно говоря, не оставалось никаких. Но с ними был мальчик, за которого они отвечали и который нуждался в их поддержке. Да и сами они не привыкли сдаваться без борьбы.
– Нам надо добраться до колодца, у которого последний привал устраивали.
– Гм… Уж не знаю, видел ли ты небо… Мне кажется, мы ехали все время на запад. Покрыли километров пятьдесят.
– За все время?
– Нет, с сегодняшнего утра, от того колодца.
– Надо до него добираться. Воды у нас не много.
Действительно, в гурте оставался с десяток литров.
– Может, и хватит, – вздохнул Новицкий. – А потом…
– Если не дойдем до колодца… – начал было Томаш, но, взглянув мельком на Патрика, закончил иначе, чем собирался: – …то придется искать воду!
– Наши похитители явно на это не рассчитывали, – буркнул Новицкий.
– Так для чего оставили нам гурту?
– Так, смеха ради… У этих людей здорово развито чувство юмора, – ответил моряк.
– Жаль, что его хватило только на несколько литров. Я бы больше оставил. – Томек продолжал шутить, явно из жалости к мальчику.
Но именно Патрик их поторопил.
– Дядя! Ну пошли же, – весьма решительно потребовал он.
– Да, давай двигаться, – сказал Томек. – Авось не заблудимся.
– Где уж тут заблудиться. – Новицкий, которому досталось больше всех и на чьем лице еще были видны следы побоев, улыбнулся Патрику. – Только лучше все-таки сначала подумать, а потом уж идти.
– Лучше всего прямо на запад! – решил Томек. – Впрочем… Послушай, Тадек, ты помнишь карту? В окрестностях Наг-Хаммади Нил поворачивает точно на восток и течет до Кены километров семьдесят. А затем плавной петлей направляется на запад.
– Думаешь, мы внутри этой петли?
– Конечно! И можем направиться на север к району Наг-Хаммади.
Новицкий с минуту молчал.
– Не думаю, что это разумно, – покачал он головой. – По-моему, лучше возвращаться по своим же следам.
– Да, и еще одно, – напомнил Томек. – Не знаю, заметил ли ты… Когда нас тащили по пустыне, мы миновали два-три вади[127], даже какое-то время ехали по дну одного. Все они вели с юга на север. Если мы пойдем вдоль них, доберемся до Нила.
– Так-то оно так, – проворчал Новицкий. – Только их сперва еще найти надо.
Тут неожиданно в разговор вмешался Патрик.
– Дядя… Я знаю, как найти. Тут везде песок… Но за тем вон барханом я хорошо помню… дерево… А от дерева далеко видно. Там есть такая скала. Мы прошли справа от нее. А потом…
– Замечательно, парень! – Изумленный Томек не дал Патрику договорить.
И Томек, и Новицкий удивились не на шутку. Конечно, они знали, что Патрик мальчик наблюдательный, но чтобы в полные страха минуты запомнить такие детали!
– Ну так идем!
– И, как говаривал мой дедушка из Яблонны: «Да поможет нам Бог», – добавил Новицкий.
С вершины бархана они действительно заметили низкорослые кусты.
– Трудно назвать это деревом, – усмехнулся Томек, – но за неимением лучшего…
– Да нам бы хоть каплю влаги, – вздохнул Новицкий.
Они попробовали добраться до стебля сухолюба, но этому помешала очень толстая броня из песчинок, твердая и неломающаяся. Они сдались и решили пару часов передохнуть. Прежде чем заснуть, прижавшись друг к другу, Томек достал носовой платок и расстелил его на песке. По совету юноши и остальные сделали то же самое. Когда, отдохнув, они отправились в путь, платки из-за резкого снижения температуры ночью пропитались влагой, и из каждого удалось выжать по нескольку капель воды.
Ночь выдалась ясная, бледный свет луны освещал дорогу. Патрик уверенно указывал путь. Как он и предупреждал, вдали возвышалась скала. Бодрым шагом все трое направились на восток. Еще до рассвета они миновали песчаные барханы и оказались в хамаде, усыпанной островками песка.
Некрасивая наружность и ночной образ жизни гекконов всегда возбуждали в людях к ним недоверие и враждебное отношение. В древности их считали очень ядовитыми и вредными во многих отношениях. 〈…〉 …Все это не более как вымысел, подсказанный несомненно отвратительной, страшной наружностью этих на самом деле совершенно безобидных животных. Единственные неприятности, которые они доставляют людям, заключаются лишь в том, что они очень любят поселяться в человеческих жилищах и наряду с огромной пользой (как, например, истребление вредных насекомых) причиняют часто беспокойство своим присутствием. С наступлением ночи, а иногда и днем, гекконы беспрестанно бегают по стенам и потолку, откуда иногда сваливаются, причем у них обыкновенно отламывается хвост. (А. Брэм. Жизнь животных, т. 3.)
Томек шел первым, то и дело оборачиваясь, обговаривая направление с Патриком и Новицким.
– Они двигались какой-то известной проезжей дорогой, поэтому нигде не останавливались и не плутали, – заключил он.
– Жаль, что ее не обозначили, – буркнул моряк.
– Ее обозначила природа – верно, Патрик?
– Нужно идти туда, – сказал мальчик, показывая в южном направлении. – Там два больших камня.
Рассвет застал их у этих камней, между которыми был заметен след высохшего потока. Когда они сели, рядом пробежал геккон. Заметили путники и тушканчика.