– Шаигийцев считают грабителями, разбойниками. Это воинственный народ, презирающий земледелие, торговлю, – рассказывал Блейк, когда они вернулись в вагон. – Во время войны с Махди они встали на сторону британцев, поэтому я знаком с некоторыми из них, особенно с теми, кто постарше. Они гордые и очень гостеприимные. Со мной как-то случилось такое, что я оказался один в пустыне, на меня напали и до нитки обобрали. Когда я добрался до ближайшей деревни, где у меня были знакомые, мне почти сразу вернули все, что у меня отняли. Гость и друг для них – святое, неприкосновенное.
– Вы заметили на лице самого смелого наездника шрамы правильной формы? – спросил Гордон.
– Естественно! Они что-то означают?
– Некоторые племена из пустынь Верхнего Египта и Южного Судана таким образом отмечают принадлежность к знатному роду, – разъяснил Блейк.
Поезд двигался теперь вдоль Нила, и пейзаж сильно изменился. В окрестностях Бербера, там, где в Нил впадает Атбара, все чаще среди финиковых пальм мелькали сикоморы и акации. Путешественники въезжали в сахель – местность между пустыней и саванной. Земля здесь поросла травой, зеленой у берега, желтой и низкой подальше, и колючим кустарником, переплетающимся со стелющимися по земле многолетниками, покрытыми большими розово-красными цветами. Это зрелище сопровождало их до самого Хартума.
Среди путников все чаще заходили разговоры о трудностях жизни в этих краях.
– Я все понимаю, – говорил Новицкий, – но как люди живут здесь почти без воды… Ни напиться, ни умыться, ни постирать…
– Вовсе неплохо живут, – возразил Блейк. – Вот взгляните в окно и увидите между акациями, от которых получают гуммиарабик[145], колючий куст с кожистыми листьями и съедобными, похожими на финики, плодами. Семена этого растения служат мылом во время стирки.
– Неподалеку отсюда, в Кордофане, выращивают так называемые водяные дыни, их сок прекрасно утоляет жажду и используется как приправа. Сочная кожура плодов идет на корм козам и верблюдам, – добавил Гордон.
– Смотри-ка, – прервал их Смуга, – газели!
Все выглянули в окно. Газели, испугавшись поезда, мчались сначала вровень с ними, а потом рванули в сторону.
– Это газели-доркас[146], – сказал Гордон. – Они очень хорошо переносят жару. В холодную пору года они могут прожить без воды двенадцать дней, а в жаркую – четыре. Еще более выносливы ориксы[147]. Там, где есть хоть немного зелени, они с успехом могут не пить месяц.
– Так они, оказывается, выносливей верблюда! – изумился Вильмовский.
А Новицкий снова обратился к Гордону:
– А вы прекрасно разбираетесь в фауне сахеля.
– Да, я когда-то часто охотился. Здесь, кроме газелей-доркас и ориксов, можно встретить еще аддаксов[148] и к тому же массу всяких грызунов, зайцев, сусликов, мышей, хомяков.
Далее нужно указать на газелей (Gazella), стройных, чрезвычайно миловидных, с кольчатыми лировидными рогами (у обоих полов), слезными ямками и длинными острыми ушами. Газель представляет в пустыне прекрасную картину, которая с давних пор вдохновляла восточных поэтов, увлекательно воспевавших это красивое создание и бравших от него высшие сравнения для выражения красоты женщины. Длина газели (A. dorcas) – до 1,1 м при высоте 60 см. Стройное туловище ее, оканчивающееся длинным, с густыми волосами на конце хвостом, опирается на чрезвычайно нежные, стройные ноги с изящными копытами. Голову средней величины украшают большие, огненные, оживленные, почти с круглым зрачком глаза. 〈…〉 Газель, несомненно, высокоодаренное животное. Быстрее ветра несется она по пустыне, шутя делая прыжки до сажени высотой. Все внешние чувства у нее развиты прекрасно. Нрав у нее хороший, мирный, добродушный. Поэтому и к человеку она скоро привыкает, привязываясь к нему иногда, как собака. (А. Брэм. Жизнь животных, т. 1.)
Познание природы, животного мира разных стран для наших путешественников было не только их работой, но и громадным удовольствием. И они поняли, что нашли в Гордоне по-настоящему родственную душу. Как бы Томек обрадовался такому знакомству! Тут же все как один замолкли – снова открылась рана, слишком свежая, чтобы затянуться. Оба офицера, казалось, не обратили на это внимания, однако при первом же случае, выйдя из купе, Гордон спросил Новицкого:
– Прошу прощения, если вмешиваюсь, но… вы все как-то вдруг погрустнели. А молодая госпожа Вильмовская производит впечатление человека, которого гнетет глубокое горе.
– Наверное, ничего не утаишь. Мы недавно потеряли друга, господин Вильмовский – сына, а Салли – мужа, – бесхитростно ответил Новицкий.
– Боже мой, – прошептал Гордон. – Еще раз простите меня.
– Никакой тайны в этом нет, но говорить об этом трудно.
– Это был несчастный случай?
– Скрывать тут нечего, – решительно повторил Новицкий и, когда к ним присоединился Блейк, поведал им все.
– Впечатляющая история, – сказал явно взволнованный Блейк.
– Так вы преследуете преступника, который может скрываться где-то вблизи озера Альберт! – Гордон хотел знать все детали.
– След ведет туда, – кратко ответил Новицкий.
– Мы постараемся в Хартуме что-то узнать, помочь.
На этом твердом обещании Гордона трудный разговор закончился.
Там, где Голубой Нил сливается с Белым Нилом, в 1823 году египтяне основали город Хартум. После того как его разрушили дервиши Махди, в 1899 году его заново отстроил и расширил Китченер. Длинные, пересекаемые многочисленными улочками пологие улицы носят в основном английские названия, однако встречаются таблички с арабскими и греческими названиями, а часто на них значатся три названия сразу. На западном берегу Нила в качестве своеобразного противовеса европейскому по своему характеру Хартуму расположился арабский Омдурман.
Группа поляков ненадолго задержалась в Хартуме, в основном для того, чтобы добыть снаряжение для дальнейшей экспедиции вглубь страны. Скромные финансовые средства, и без того сильно сократившиеся пребыванием в Египте, вынудили с благодарностью принять предложение расположиться в английских казармах. Через два дня после приезда в скромное помещение, где жили друзья, как вихрь ворвался Гордон.
– Господа! Господа! – с энтузиазмом воскликнул он. – Я еду с вами! Я еду с вами на озеро Альберт!
– Вот так сюрприз, – обрадовался Новицкий.
– Несколько месяцев назад мы получили сообщение, что в этом районе происходит что-то странное. Затем поступила более подробная информация, но, впрочем, довольно путаная. Речь шла о контрабанде, об очень крупных грабежах. Недавно в джунглях было совершено нападение на миссионера. Кое-кто утверждает, что там сколачивается группа торговцев рабами. Это все, естественно, лишь предположения, однако, когда мой командир узнал о вашей экспедиции, он распорядился сопровождать вас и использовать поездку в качестве рекогносцировки.
– Когда же мы отправляемся? – деловито спросил Смуга.
– Если вы готовы, то хоть завтра.
– С удовольствием! Все необходимое снаряжение у нас уже есть.
Гордон сейчас же перешел к обсуждению деталей.
– Носильщиков мы наймем в Реджафе или Джубе. Железная дорога из Хартума в оазис Эль-Обейд в Кордофане еще, правда, не действует, но мы можем доехать на товарном поезде так далеко, как только можно, а в Кости сесть на судно, если только мы на него успеем. О транспорте можете не беспокоиться, это я беру на себя. Нам помогут наши люди.
Помощь пришла тогда, когда ее совсем не ждали, и благодаря ей все могло оказаться легче, чем они полагали. Может быть, полоса неудач кончится? Ко всем вернулись бодрость, энергия. Но ненадолго. Все уже было уложено, когда на них свалилось очередное несчастье. Салли слегла с внезапным приступом малярии. Гордон привел врача, и тот объявил, что ни о какой поездке нечего и думать.
Пришлось отправляться в путь с еще одной тревогой на сердце. Конечно, Салли оставили в гарнизонном госпитале под профессиональным надзором, под дружеской опекой жены начальника гарнизона. И все же полячка оставалась одна.
Товарный поезд невыносимо медленно полз по нескончаемым просторам Кордофана. Его единственным достоинством было то, что он защищал от дождя. С марта по октябрь здесь продолжался сезон дождей. Дождь шел часто и помногу, нередко сопровождался бурями. Одна такая буря чуть не привела к катастрофе.
Около полудня, когда солнце уже подходило к зениту, с восточной стороны неба понемногу поднялась черная стена тучи. Ее края налились красным цветом, хотя солнце все еще пыталось рассеять неожиданно наступивший мрак. Пронесся ураган, он с силой ударил в поезд. Вагоны закачались, вещи стали перекатываться с места на место, почти как на корабле во время шторма. Сильнейший ветер ломал деревья, как спички, путешественникам было это видно при свете молний, охватывающих все небо. Страшным раскатам грома сопутствовал рев ветра, несущего с собой тучи красного песка, который проникал внутрь вагонов. Если бы поезд не остановился в первой же подходящей котловине, могучие удары урагана перевернули бы его, как бумажную коробочку. Вскоре стеной хлынул дождь, а когда он прекратился, воцарилась прелестная тропическая погода.
– Что это было? – спросил Новицкий, отряхиваясь от красной пыли.
– Хабуб[149], – кратко ответил Гордон.
С переменой погоды появились и птицы. Территория между Хартумом и Кости оказалась подлинным птичьим царством.
По наружному виду крокодилы сходны с ящерицами, но величиной значительно превосходят их; они представляют остаток допотопных исполинов из класса пресмыкающихся. Голова у них плоская, удли