ненная, иногда заостренная, шея очень коротка; хвост по длине превосходит все остальное тело, на конце сжат с боков в виде весла. 〈…〉 Крокодилы живут в воде, преимущественно в медленно текущих реках, а также в озерах, как пресных, так и соленых, и в болотах; в морских заливах встречаются крайне редко. На землю они выходят редко, чтобы погреться на солнце и поспать. 〈…〉 Они очень прожорливы и наглы, но вместе с тем очень трусливы. Для человека крокодил представляет большую опасность. Схваченный этим животным человек, правда, не всегда погибает, но, без сомнения, огромные зубы, сидящие в пасти чудовища, представляют большую опасность даже для взрослого человека… (А. Брэм. Жизнь животных, т. 3.)
– Эту местность облюбовали, особенно зимой, гости с севера, – давал объяснения Гордон. – Встречаются здесь ласточки, пеликаны, коростели, северные журавли и аисты, они сосуществуют на одной территории со здешними обитателями, и это такая мозаика щебета, цветов…
В Кости они успели на пароход, идущий вверх по реке. Нил разлился здесь так, что временами нельзя было разглядеть другой берег. Редко растущие деревья и безлесные холмы придавали некоторое разнообразие равнинной местности. Пышной зеленью манила лишь прибрежная полоса. Временами там виднелись гиппопотамы, все чаще попадались крокодилы. Безраздельно царили одни птицы – настоящий рай для охотников. Путники немного постреляли, чтобы разнообразить свое меню.
Гордон относился к своим новым спутникам со все возрастающим уважением, особенно к Смуге, такому сдержанному человеку и великолепному стрелку. Иногда причинял хлопоты Новицкий, он привык действовать быстро, даже слишком. Как-то моряк подстрелил несколько уток и намеревался их взять, как вдруг, словно из-под земли, перед ними выросло несколько чернокожих длинноногих дикарей с примитивными копьями в руках. Грозя этими копьями моряку, они забрали подстреленных им уток и намеревались отправиться восвояси. Новицкий выстрелил из карабина. Дикари присели, но уток отдавать не собирались.
– Сто дохлых… крокодилов, – выругался моряк. – Эй вы, заморыши, отдайте по-хорошему, а то…
И снова, щелкнув затвором, стал надвигаться на негров.
– Не стрелять! Не стрелять! – донесся до него крик Гордона. – Слава тебе господи! Избежали беды! – проговорил англичанин, вручая чернокожим дикарям привезенные им коралловые бусы. Те охотно отдали уток, и противники разошлись каждый в свою сторону.
– Что им было надо? – недоуменно спросил Новицкий.
– Прибрежные территории со всем, что на них находится, принадлежат отдельным лицам, – пояснил Гордон.
– Да, но я подстрелил уток в воздухе, – не давал переубедить себя моряк.
– Без сомнения, – ответил Гордон. – И тогда они были ничьи. Но подняли вы их с земли этих чернокожих джентльменов.
– Ну и обычаи, громом меня разрази, – вздохнул моряк. – Если так, то в случае, когда я украду у соседа корову и буду пасти ее на своем поле, чья она будет – его или моя?
– В Африке мы на каждом шагу встречаемся с такими проблемами, – сказал Гордон. – Это были люди из племени динка. Они обитают на восточной стороне реки и на окрестных равнинах пасут скот, который является их главной ценностью. Особенно они почитают буйволов. У мужчин есть свои любимые буйволы, юноши смотрятся в лужи, чтобы найти в себе черты сходства с этими животными. Стоимость жены исчисляется количеством скота.
Новицкий не мог удержаться от смеха.
– Думаю, найдутся люди, с удовольствием обменяющие жену на, прошу прощения, почтенную коровушку, – пошутил он. – Говорит мало, а молока дает много!
Гордон тоже рассмеялся и продолжал:
– Невеста, бывает, обходится в десяток и больше буйволов. Женщины здесь в цене, но они считаются нечистыми и поэтому не ухаживают за скотом, а работают в поле. А насчет вашей шутки, так в здешних местах лучше украсть у кого-то жену, чем буйвола. Женщину можно купить, заплатив скотом, а вот кража буйвола станет причиной войны.
– Избави Боже от таких последствий. Уж лучше не красть в этой стране ни женщин, ни коров, – ответил моряк. – В Индии тоже существует культ коровы. Меня чуть не побили, когда я хотел пинком отогнать буренку, разлегшуюся посреди дороги, но здесь…
– Мы скоро приблизимся к селениям шиллуков на западной стороне Нила. Они почитают корову, веря, что от нее произошли все люди и животные. Шиллуки никогда не забивают коров, только если больных или по случаю праздника. Скот является для них основой существования, так что ничего удивительного, что, когда начинается его падеж, они впадают в отчаяние.
В таких беседах пролетало время. Пароход шел мимо деревень племени динка с конусообразными, напоминающими улья хижинами. Всех изумляли высокие, худые, как щепки, пастухи, они в основном стояли неподвижно, как аисты, на одной ноге, опершись на неизменное копье. Долгими часами они сторожили стадо, вечерами разжигая костры из коровьих лепешек, чтобы отпугивать хищников, а прежде всего страшно докучающих москитов.
Постепенно приближалась Фашода[150]. Почти совсем исчезли финиковые пальмы, все чаще встречались баобабы – деревья с необычайно толстым стволом и широкой и невысокой кроной. У самой Фашоды пароход сел на мель. Ночь выдалась туманная, хотя луна и выглядывала в просвете между туч. Неожиданно из ближних зарослей камыша вынырнули большие лодки, набитые раскрашенными яркими красками людьми.
– Это динка в боевой раскраске, – выкрикнул Гордон.
Все схватились за оружие. Предупредительный залп не охладил пыла атакующих. Многие пассажиры, уже удалившиеся на покой и только теперь разбуженные криками и выстрелами, выбежали на палубу. Лодки подплыли совсем близко, уже чувствовались удары копий в борта суденышка. Начались поспешные приготовления к обороне, но в это время неожиданно с другой стороны послышались новые воинственные крики. Все с ужасом увидели еще одну лодочную флотилию.
– Следующий залп в этих! – прорычал Новицкий, беря на мушку рослого негра в первой лодке.
– Стойте! Не стреляйте! – воскликнул Гордон. – Это шиллуки, враги первых. Мы вляпались в племенную войну.
– Небось из-за коров, – рассмеялся, быстро успокоившись, Новицкий.
И действительно, динка, завидев неприятеля, обогнули пароход, и началась битва. В скором времени шиллуки, оказавшиеся в меньшинстве, бросились спасаться бегством, а противник погнался за ними. Путешественники с облегчением вздохнули, но до утра уже не сомкнули глаз.
На восходе солнца, когда судно собрались снимать с мели, появились динка и шиллуки, пребывавшие теперь в самых лучших отношениях.
– Смотрите-ка, помирились! Теперь, объединившись, нападут на нас, – заключил капитан.
Лодочная флотилия направилась к судну, однако на этот раз предупредительный залп возымел свое действие. С наступлением дня их боевой дух несколько ослаб, можно было вступать в переговоры. Капитан пригласил обоих вождей подняться на борт. Они согласились – гордые, достойные, вооруженные щитами и копьями.
– Что это у него на голове? – шепотом спросил Новицкий у Гордона, указывая на вождя шиллуков. – Он что, ограбил императора Наполеона?
– Или украл казачью шапку, – добавил стоявший рядом Смуга.
– Да это такая прическа, – усмехнулся Гордон. – Ее отращивают не один год…
Курчавые волосы негра венчали его голову, как стог, удивительно напоминая чудовищную шляпу или шлем.
К согласию пришли довольно быстро. Вожди получили по мешочку со стеклянными бусами, и за это их люди помогли стащить судно с мели.
В тот же самый день миновали Фашоду, а следующую ночь провели в Малакале, селении сопровождающих их шиллуков. Немного южнее, при впадении реки Собат, которая берет свое начало в горах Абиссинии[151], Нил круто поворачивал на запад. Отсюда начинался самый трудный для судоходства участок. Влажность воздуха все повышалась, берега все больше зеленели растительностью. Через сто пятьдесят километров Нил резко менял направление на южное и следовал по обширному болоту Судд[152] – раю для животных, но не для людей. Обитаемы были только небольшие островки.
– В глухих, никому не ведомых углах еще живут людоеды ньям-ньям[153], они презирают тех, кто питается просом и молоком. Динка же называют их «обжорами», – рассказывал Гордон.
– И ничего нельзя с этими людоедами поделать? – спросил Новицкий.
– Попробуйте, – рассмеялся Гордон. – Там местность почти непроходима. Болота, гнилостный воздух, миазмы… Кто это выдержит?
Дальнейший путь был мучительным. Пароход буквально продирался по излучинам, боковым каналам, по проливам, заросшим травами, растениями и мхами горного Нила. Воды реки местами разливались шириной до двадцати пяти километров, но, как правило, основное течение не превышало шести метров от берега до берега. Попадались останки животных, дохлая рыба, бегемоты, крокодилы. Гордон обратил внимание своих спутников на папирус высотой в шесть метров, образовывавший темно-зеленые островки, напоминавшие миниатюрные леса.
Плавание в таких условиях требовало недюжинного мастерства. Пароход лавировал меж лагун, мелей, островов и болот, ведомый твердой рукой лоцмана из племени донгола – он взошел на судно на небольшой пристани за Фашодой.
Миновав Ладо, Гондокоро и Джубу, члены экспедиции в первых числах июня высадились в Реджафе на левом берегу Белого Нила. В этом порту, живописно раскинувшемся у подножия огромной скалы, завершалось судоходство по Нилу. Отсюда начинался пеший поход, его организацией занялись Смуга и неизменно доброжелательный Гордон. Приготовления оказались нелегкими, ведь экспедиция отправлялась вглубь Черной Африки, где ее ждали многочисленные и неожиданные опасности.