Вождь Кисуму вышел на порог хижины, окинул взглядом хмурое небо, подумал о дожде, мысленно вознес богам хвалу за их дар. Ему вспомнились засушливые годы, период падежа скота, когда даже специально приглашенные заклинатели так и не смогли умолить небеса. Довольный, Кисуму дал знак одной из жен. Теперь уже все мужчины вышли на улицу. Женщины, как обычно, тщательно прикрыли головы. Самая младшая и самая любимая из жен вождя, Агоа, подала ему кувшин с парным молоком и тут же отвернулась. Никто не имел права глазеть, как вождь по утрам пьет молоко; считалось, что это навлечет на деревню беду. Кисуму достал из кисета, сделанного из шкуры мелкого грызуна, табак, набил длинную трубку. Он любил этот кисет, его сделал Автоний – один из его сыновей.
И вождь, пребывая в безмятежном, спокойном состоянии, в хорошем настроении, услышал звуки тамтамов[154]. Он поднялся на гору, взволнованно пытаясь понять, что за новости его ждут. Ему вспомнилось детство: резня, пожары, крики, рыдания… Вспомнился страх, когда, вернувшись из буша, он не увидел матери, а отец сидел на пепелище хижины и молчал, молчал весь день и всю ночь, пока сын не заплакал от голода.
«Люди, остерегайтесь, – били барабаны. – В лесу плохой человек. Он поджигает. Убивает. Похищает».
Кисуму понимал, что защитить деревню он не в силах. С того места, где сидел вождь, она была видна как на ладони. Несколько круглых хижин из дерева и тростника, разбросанных на поляне при спуске к озеру. Мужчин мало, а воинов и того меньше. В каждом племени скотоводов женщин всегда намного больше, а детей – вообще тьма. Вождя снедала тревога за участь селения и за свое привольное в ней житье. Всё за него делали другие, а ему перепадали лучшее мясо с охоты, дармовое пиво, шкура леопарда, слоновые бивни.
Взгляд Кисуму простирался дальше, к озеру Мута-Нзиге[155], оно растянулось в северном направлении. Весь южный берег занимало королевство Буньоро, родина Кисуму. Женщины как раз собирались пойти на площадки, принадлежащие деревне, где они добывали соль. Мужчины направились кто на рыбную ловлю, кто на пастьбу скота.
Вождь глубоко задумался. В последнее время случилось немало бед. Злые соседи племени бахима угнали часть скота, а из предпринятой в ответ военной акции не вернулся кое-кто из мужчин. В окрестностях появился одинокий лев. Сначала он питался скотом, потом отведал и человечины. Многочисленные западни ничего не дали. «Паршивый зверь, – злился в душе Кисуму. – Сколько он уже съел, столько, сколько пальцев на обеих руках и на одной ноге».
Кисуму видел идущих на водопой животных. Как всегда, они выходили из джунглей неторопливо, недоверчиво озираясь, в одиночку или небольшими стадами. Заглядевшись на них и уйдя в свои мысли, Кисуму сам забыл об осторожности, которая так восхищала его в животных. Когда до него наконец донесся шорох и он повернул голову, было уже поздно. Он громко вскрикнул, поднялся, закрылся копьем. Лев, ударив хвостом о землю, поднялся на задние лапы и прыгнул. Хрустнуло сломанное копье. Зверь вонзил когти в правое бедро. Оба, человек и зверь, скатились с пригорка. Оглушенный Кисуму не почувствовал боли, хотя оставался в сознании и видел все очень ясно. Возможно, он и не сумел бы пересказать все подробности, но очень хорошо запомнил миг, когда встретился с хищником взглядом и разглядел в желто-зеленых глазищах издевку и смертный приговор. Зверь встряхнул Кисуму, как кот мышь, зарычал, поднял голову. Над околицей пронесся победный рев. Но он, видимо, был сыт, потому что при виде бегущей со стороны деревни и громко вопившей толпы он не спеша, с достоинством удалился в буш. И только тогда Кисуму потерял сознание.
Начинался сезон дождей. Кисуму понемногу выздоравливал. Рваная рана на ноге еще не зажила, но он все же мог передвигаться, опираясь на палку. Как-то днем он сидел у хижины, отдыхал. Агоа, сидя неподалеку, о чем-то рассказывала детям. Вождь непроизвольно начал вслушиваться.
– Неподалеку отсюда, в буше, жила когда-то старая-старая зебра. Такая некрасивая, что все другие зебры над ней смеялись, и такая слабая, что сил бегать вместе с ними у нее не имелось. Зато она была очень умная.
– Верно, – прервал ее пятилетний малыш. – Зебры умные, нежные, спокойные, – считал он на пальцах. – И никому ничего плохого не делают.
– Не мешай! – прикрикнула на него мать, но тут же спросила: – А кого зебры боятся?
– Больше всего они боятся львов и леопардов, – горделиво ответил он.
– Молодец! – похвалила мать и продолжила рассказ.
– Как-то раз зебра осталась на водопое одна, потому что могла пить только тогда, когда все остальные уже напились. Зебра громко расплакалась над своей печальной судьбой и даже не заметила, как подбежал лев и лапой тихонько погладил ее по спине. Тогда она задрожала от ужаса.
«Ты плачешь, как и все другие зебры. Я хочу тебя утешить и не собираюсь сделать тебе ничего плохого, а ты трясешься от страха», – презрительно сказал лев. Зебра поведала ему о своей печальной судьбе.
«Если уж ты такая несчастная и никому не нужна, так лучше я тебя съем», – сокрушенно произнес лев.
«Конечно, царь зверей! – ответила зебра. – Это будет большая честь для всего моего племени. Только позволь мне, о царь, прежде чем ты это сделаешь, загадать тебе одну загадку. Ведь ты самый сильный и самый мудрый из всех зверей!»
«Согласен. Я и так уж слишком милостив к тебе, раз вообще с тобой разговариваю. Негодяй леопард давно бы уже просто подкрался к тебе и съел бы без слов».
И тут как раз подошел леопард и обратился ко льву:
«Почему это ты, о царь, пугаешь это слабое, невинное существо? Если ты такой храбрый, так выбери в противники равного себе».
Хищники начали пофыркивать и грозно поглядывать друг на друга. Мудрая зебра хотела было выбраться из ловушки, но леопард это заметил:
«Ну-ка, ну-ка, постой! Может, ты все-таки загадаешь свою загадку и тогда тебя съест тот, кто ее разгадает. Согласен, о царь?»
«Пусть так и будет», – милостиво разрешил лев.
Зебра с минуту молчала, потом произнесла:
«У него большие когти и великолепный хвост. Он никого и ничего не боится. В любой схватке побеждает. Способен перегрызть зубами самую твердую кость. Ходит медленно, но бегает очень быстро. Может делать маленькие шажки и высоко прыгать. Кто это такой?»
«Это лев», – произнес лев.
«Это леопард», – сказал леопард.
И они, естественно, подрались. Боролись долго. В конце концов лев, поджав хвост, бежал с поля боя, а запыхавшийся леопард решил съесть зебру. Но ее и след простыл. С той поры разозлившийся леопард ищет льва, а тот от него убегает. И оба всё бегают да бегают… – засмеялась Агоа.
Дети с минуту молчали, затем самый младший задумчиво произнес:
– Мамочка! А загадка? Зебра говорила про льва или про леопарда?
– А ты как думаешь? – спросила Агоа.
– Я думаю, что про леопарда.
– А я – что про льва, – сказал другой малыш.
И конечно, они стали ссориться.
– Успокойтесь! – призвала их к порядку Агоа. – Успокойтесь, мои леопарды и львы, а то я уйду, как та зебра!
– Нет, не надо! – завопили малыши.
Кисуму с явной неохотой оторвался от этой семейной идиллии, но, увы, перед ним стояли более серьезные проблемы. С той поры, как он потерял здоровье, обострилась давнишняя вражда между ним и завидовавшим его авторитету колдуном. Кисуму проявлял интерес к учению христианских миссионеров, появившихся в последнее время в этих местах.
В то утро барабан не умолкал ни на минуту, и Кисуму понимал, что вскоре ему придется отбивать нападение колдуна. Ждать пришлось недолго. Колдун предстал перед ним.
– Я беседовал с духами, – провозгласил он после церемониального приветствия.
– Я слышал, – коротко ответил Кисуму.
– К людям пришла беда. Властвуют злые силы…
– Кто-то напустил чары, – прервал его Кисуму.
Колдун, ожидавший, что ему станут противоречить, оказался не готов к такому повороту событий. Вождь без обиняков подсказывал ему решение, к которому он намеревался подвести его окольным путем.
– Да, – проговорил он, изображая глубокое размышление. – Лев разбойничает в околице. Скот дохнет от сонной болезни.
Кисуму снова поддакнул. Речь зашла о несчастье, которое здесь, у озера Альберт, в горном климате, никак не могло случиться. Вождь не помнил, чтобы эта болезнь когда-то приходила в деревню. И что самое странное, сонная болезнь не обошла стороной его скот. Не могло быть никакого сомнения: тут замешаны недобрые силы. Но каких они требуют жертв? Похоже, что колдун знает, как надо действовать.
– Много несчастий, – повторил он. – Много их, много… Скот дохнет. Лев разбойничает. Люди могут заболеть… Много, много бед, – колдун чмокал губами, качал головой. – Это духи, злые духи…
Наступило молчание. Они курили трубки, потягивали банановое пиво, взаимно друг друга изучали. Наконец колдун огласил свой вердикт:
– Это Ригилах-Сукуо.
Кисуму почувствовал, как сердце его похолодело от страха. Колдун указал на злого духа, который обычно селился в ногах человека. Один из старших сыновей Кисуму, двенадцатилетний Автоний, родился с искривленной стопой правой ноги. Колдун отвел тогда чары и заявил, что усыпил злого духа, но тот может пробудиться, когда мальчик вступит в период созревания.
– Считаешь, дух проснулся? – Кисуму поднялся с места и возвышался сейчас над колдуном.
– Да, да, он проснулся! Проснулся! – Колдун чувствовал за собой силу, ибо деревенские были на его стороне.
Кисуму снова сел. На них свалилось столько бед. Вождь, знакомый с христианским учением, позволил окрестить сына, но убежденность, что колдун общается с духами, сидела в нем столь же крепко, как и древние верования предков.
– Он его отметил! Отметил с детства, – шипел колдун. – Он его выбрал для себя, поселился у него в ноге. И сидит там!