— Они желают изъявить при двух свидетелях свое духовное распоряжение, — вмешался батюшка.
Яшевский принужден был взглянуть на священника снизу вверх, так как был значительно ниже ростом. Это тоже обозлило его: он не любил людей, которые были выше его.
— Вот как, — сказал Кирилл Гавриилович с гримасой. — Конечно, вы все оставите вашей жене?
Приват-доцент университета Михаил Иосифович Слязкин поднял глаза на великого человека, ясно поглядел на него и ответил:
— Я не женат. Я и моя жена невенчаны. Разумеется, я должен сделать распоряжение в пользу моих ближайших бедных родственников.
XXII
Приблизительно через неделю в необычный час утром к великому человеку постучались. Хозяин произнес: «Войдите», но, видимо, сказал это совершенно механически, потому что, когда Александр Александрович Щетинин вошел, он застал философа, углубленного в чтение. Яшевский читал еще несколько секунд пока, случало оглянувшись, не увидел гостя.
Кирилл Гавриилович был доволен, что в числе его «учеников» находился офицер в блестящем мундире. Этот нарядный мундир и огромная, грохочущая по тротуару сабля как будто придавали особенный вес тому, чему учил Кирилл Гавриилович. Прикрывая растопыренными пальцами шею — он был без воротничка — Яшевский приветливо пошел гостю на встречу.
— Я только что умылся… Заинтересовался кое-чем… Хотите чаю, Александр Александрович?
У гостя был внутренне-торжественный вид. Узкие серые глаза под низким покатым лбом были немного воспалены; лицо осунулось и точно постарело; хозяин вскользь заметил, что левый рукав темно-синего мундира был запачкан известкой… Кирилл Гавриилович не любил, когда его видели неодетым.
— Одну минуту, извините, — сказал он и пошел в соседнюю комнату, где быстро привел себя в порядок.
— Могу я говорить совершенно свободно? — спросил Щетинин. Он сидел, сдвинув углом непомерно длинные ноги в узких рейтузах. Его некрасивое скуластое лицо было холодно и неприветливо.
— Речь идет о тайне государственной важности, — начал гость, — а именно о Болгарии.
Философ подошел к двери и запер ее на ключ.
— Болгарии, — повторил офицер и вскользь обронил: — Нас не подслушивают?
— Нет. Я весь внимание, — ответил хозяин.
— Есть проект переменить в Болгарии династию. Нынешней династией недовольны.
— Кто недоволен?
— Здесь, при Дворе. И при иностранных Дворах, — спокойно ответил офицер. — Готовится дворцовый переворот, приблизительно так, как это было в Сербии.
Яшевский кивнул головой.
— Все подготовлено. Об этом хлопочут здесь и во Франции. Скоро все должно решиться.
Философ опять кивнул и быстро стал соображать какую выгоду может принести ему переворот. Такая мысль всегда приходила ему в голову, когда случались крупные события и перемены в жизни народов.
— Вы знаете, что… — офицер назвал одно очень высокопоставленное лицо, — мне покровительствует. Недавно на охоте мы окончательно переговорили. Охота была предпринята для отвода глаз. У меня могущественная поддержка; словом, в успехе нельзя сомневаться.
— Вы один из руководителей дела? — спросил хозяин.
— Нет. Официально я в стороне. Пока мне лично выступать неудобно.
— Почему?
Щетинин ответил:
— Я являюсь претендентом на болгарский престол и до времени должен оставаться в тени.
Кирилл Гавриилович несколько удивился:
— У вас права на престол?
— Да. Мой прадед выходец из Болгарии, эмигрант, королевской крови. Я тоже королевской крови. Когда нынешняя династия будет устранена, я займу болгарский престол.
— Поздравляю. Во всяком случае это удачная карьера, — сказал улыбаясь хозяин, уже чувствуя, что переворот принесет ему свою долю выгоды.
— Спасибо, — холодно-любезно поблагодарил Щетинин. — Я намерен дать стране ряд реформ по образцу европейских и обращаюсь к вам с покорнейшей просьбой помочь мне.
При этих словах офицер вероятно из уважения к болгарскому народу, а, быть может, и нечаянно встал и вытянулся. Хозяин тоже встал. Впоследствии обо всем разговоре, а особенно о том, как оба одновременно встали, Кирилл Гавриилович вспоминал с чувством омерзительного стыда, до того мучительного, что скрипел зубами.
— Чем же я могу быть вам полезен? — осведомился хозяин, и его сердце сладко заныло.
— Я прошу вас занять пост министра народного просвещения, — ответил офицер, слегка поклонившись.
Слово «министр» ударило великому человеку в голову, и он моментально опьянел, как будто выпил вина.
— Я введу обязательное всеобщее обучение, — продолжал Щетинин. — Через двадцать пять лет в Болгарии не будет ни одного неграмотного. Кстати вы знакомы с болгарским языком?
Яшевский считал себя одним из образованнейших людей мира, и ему не хотелось сознаться, что он не знает болгарского языка. Сквозь туман честолюбия, одурманившего мозг, он ответил:
— Во всяком случае этот язык славянского корня.
Офицер продолжал:
— Я готов допустить, что ваше назначение среди остальных членов министерства встретит известное недовольство. Но, пожалуйста, не смущайтесь этим. Само собой, вам придется принять болгарское подданство.
Великий человек согласился и на подданство.
— Болгария пока не может выступать самостоятельно и принуждена опираться о Россию. Но впоследствии — впоследствии мы будем самостоятельны.
Гость неожиданно оскалил свой широкий рот и показал многочисленные белые зубы, похожие на лошадиные. В улыбке его было что-то жестокое и заговорщичье.
— Надо действовать осторожно, — сказал великий человек, и его каменный лоб просветлел. — Каждый народ, как и отдельная личность, должен добиваться своей собственной свободы. Вы наметили других членов кабинета?
Великому человеку пост министра уже перестал казаться значительным; он начал мечтать о том, чтобы быть премьер-министром.
— Общий план работы должен быть в руках человека, который твердо знает чего хочет, — произнес Кирилл Гавриилович. Его лицо омылось гримасой; он почувствовал потребность долго и туманно говорить.
— Необходимо произвести новый опыт государственного строительства. Потому что старые опыты, вытекающие из известной узкопримененной идеи, оказались несостоятельными. На клочке земли под южным небом и протекторатом сильной державы вы должны взрастить поколение людей, внутренне свободных, новый народ. Его официальный паспорт пусть будет — Болгария, но своим религиозным сознанием он будет принадлежать всему миру. Его душа вместит в себе все изгибы новой мысли, все тончайшие завоевания современной идеи. Это прекрасно! Создать не только в мечтах, а реально, новое сообщество людей и новые отношения — грандиозная задача! Вы будете творить не на бумаге, а на живом черноземе дышащей земли. И через новое религиозное понимание и ощущение себя в космосе, на заре XX века, неподалеку от греческого неба родится новое человечество!
Он говорил, обращаясь к Щетинину, но в сущности не считал его способным возродить человечество, хотя бы потому, что тот предоставил ему, Яшевскому, пост не премьер-министра, а всего только министра.
— Благодарю вас, — сказал гость, внимательно выслушав. — Прошу вас только об абсолютном секрете.
— Когда приблизительно это произойдет? — спросил Кирилл Гавриилович.
— Очень скоро. К весне, — ответил офицер, и, как бы нечаянно открыв дверь в соседнюю комнату, искоса заглянул туда. Кирилл Гавриилович никак не решался предложить офицеру вопрос, который вертелся на его языке; наконец, когда гость был уже на пороге, он произнес:
— Высокопоставленное лицо, о котором вы упомянули, знает про ваш выбор?
— Знает и одобряет, — ответил Щетинин. — Его-ство заинтересовано вами.
— Неужели?
Щетинин задумался.
— Не устроить ли так, чтобы вам повидаться? Вы ничего не имеете против?
Великий человек опять почувствовал туман опьянения: он изо всех сил сдерживал себя, чтобы казаться равнодушным.
— Необходимо же столковаться! — сказал он таким тоном, что идет на это ради общего дела.
— Я вам дам знать на днях или на той неделе… Виноват телефонная трубка не была снята во время нашего разговора?
Кирилл Гавриилович подивился:
— Нет. А что?
— Тем лучше. Могли подслушать. Есть приспособления.
Хозяин взглянул на него, увидел запачканный известкой локоть и подумал:
«Не сошел ли он с ума?»
Но гость не был похож на помешанного. Офицер сказал, как бы разгоняя сомнения философа:
— Pardon, быть может, вам необходимы деньги? Я распоряжусь.
— Зачем же? Какие деньги?
Щетинин пошел к дверям, из деликатности наклоняя голову, чтобы не быть выше Яшевского.
— Если придут от моего имени, то пароль «Надежда Михайловна». Иначе, пожалуйста, не разговаривайте, — попросил офицер. — Не знаете ли который час?
Кирилл Гавриилович сказал, но гость не услышал; он поклонился и вышел.
Щетинин шел большими шагами, приподняв левой рукой огромную саблю. Два студента о чем-то говорили и замолчали при его приближении. Щетинин улыбнулся, польщенный: ему показалось, что они говорили о нем. Вдоль тротуара медленно проехала пустая карета; осторожно скосив глаза, он осмотрел ее из-под опущенных век; офицер понял, что карета имеет отношение к нему… Может быть, за ним следят, а, может быть, его охраняют по поручению неизвестных людей. Он чувствовал себя бодрым, полным сил и энергии, и молодое тело чуть-чуть ныло приятной болью-воспоминанием о безумных, бесстыдных ночах последней недели…
При выходе на широкую площадь он остановился и внимательно осмотрел то место, на котором через несколько лет ему поставят бронзовый памятник…
Великий человек не работал в это утро. Хмель честолюбия, ударив в голову, спутал все мысли. Он вспоминал с каким достоинством и самоуважением держался с претендентом на болгарский престол и мысленно хвалил себя… Неожиданно предложенный пост министра явился необыкновенно кстати: это было компенсацией за неудачу с Колымовой. В своем торжестве он теперь подумал о ней без прежней озлобленности. Ей недолго осталось жить, бедняжке!.. Яшевский решил навестить девушку