И тут случается непредвиденное: ускоритель встает. Пуск – но пучок теряется; вторая попытка – то же самое. Но мы же видели, что, когда прошлой ночью сотрудники LHC проводили свои тесты, никаких проблем не возникало! Они проводили столкновения, чтобы убедиться, что все под контролем, и все у них прошло гладко. Не было накладок и в других случаях. Мы согласились помалкивать об этих ночных тестах, поскольку официально их следовало проводить с утра. Журналистов предупредили о начале испытаний в 9 часов: ЦЕРН хотел, чтобы запуск прошел на глазах у представителей СМИ и последняя тень сомнений, оставшаяся после инцидента 2008 года, полностью рассеялась. Но сейчас у LHC, казалось, не было ни малейшего намерения повиноваться командам оператора. Уже полдень, прошло целых три часа, однако так ничего и не произошло. Нервозность в зале центра управления выросла до самых звезд. Некоторые журналисты уже набрасывали заметки, начинавшиеся примерно так: “Сегодня ожидался великий день для LHC, но ускоритель, переживший страшное потрясение в 2008 году, не захотел выходить на мощность в 7 ТэВ”. Я вижу ужас в глазах окружающих меня ребят. И тогда, дабы разрядить обстановку, я делаю нечто странное. Пока готовится очередной запуск ускорителя, я подхожу к монитору, отображающему состояние пучков, и возлагаю на него руки, восклицая по‑итальянски: “Ну хватит! Пускай этот гр***ный ускоритель наконец заработает!” Понимавшие итальянский немедленно дружно расхохотались, а все остальные последовали их примеру чуть позже, когда им перевели, что именно сказал спикер эксперимента, а главное – разобрались в том, что за пассы он проделывал над монитором. Кто‑то из журналистов снял меня в этой позе, и его фото разошлось потом с подписью “Волшебное касание Гвидо”. К изумлению присутствующих, мое “касание” помогло и попытка оказалась успешной: первые столкновения с энергией 7 ТэВ шли у нас перед глазами, и мы были первыми, кто объявил о них миру посредством наших чудесных фотографий.
В центре управления раздались радостные возгласы и восторженные вопли. Вокруг меня собирается толпа, и фотограф ЦЕРН делает снимок: восхищенные молодые люди с воздетыми к потолку руками и с сияющими глазами окружают куда более взрослого синьора в костюме и при галстуке. Этой фотографии тоже будет суждено обойти весь мир и навсегда сохраниться в моей памяти как одной из самых прекрасных.
Жизнь спикера
Спустя два месяца после инцидента 2008 года ЦЕРН получил новое руководство. Традиция требовала, чтобы в назначениях была ротация: после англичанина назначается итальянец, потом француз… теперь же очередь дошла до немца. Выбор Совета ЦЕРН, представляющего 20 стран – членов организации, пал на Рольфа Хойера. Да, именно на него, нашего референта на первых порах работы CMS. Своим замом по науке Рольф выбрал Серджо Бертолуччи, итальянского физика, почти три года руководившего лабораторией Фраскатти Национального института ядерных исследований; во времена старшей школы и университета мы с ним дружили. Потом наши пути разошлись, но мы сохранили те теплые отношения, которые позволяют нам обходиться без слов, чтобы понимать друг друга. Так бывает со старыми морскими волками: встретятся случайно после долгой разлуки и начинают разговор с того самого места, где его когда‑то пришлось прервать.
До этого назначения Рольфу и Серджо пришлось разбираться с инцидентом на LHC, заниматься устранением повреждений ускорителя и искать пути его восстановления, заботясь прежде всего о минимизации рисков. Лин Эванс тоже уходил со своего поста, и надо было искать кого‑то, способного вернуть LHC в строй. Выбор пал на Стива Майрса.
Стив – ирландец, и его детство прошло в Белфасте, в самые тяжелые годы гражданской войны. Его уже ничем не испугать. Навсегда останется в анналах его эпичная стычка с Карло Руббиа, тогда уже нобелевским лауреатом и директором ЦЕРН. В пылу полемики Карло кричал, что уволит Стива, и надвигался на него – хрупкого и невысокого – всем своим грузным телом. Но Стив, нимало не испугавшись, вскочил на ноги и просто посмотрел в глаза неистовому Карло. Взгляд его не предвещал ничего хорошего, и Карло непостижимым образом немедленно успокоился. Никто из нас не был бы на такое способен. Чтобы начать все сначала, когда все, казалось, было потеряно, нам был нужен именно он. Чтобы отремонтировать ускоритель и запустить его вновь, чтобы вернулась отвага к тем, кто смотрел уныло и испуганно, требовалась его бескомпромиссная решимость. И Стиву все это удалось.
Понадобились месяцы безумного напряжения и неустанной работы сотен техников и инженеров, чтобы побороть в памяти LHC кошмар черной пятницы. Мы заменили 53 диполя, установили сотни новых предохранителей, выполнили тысячи контрольных измерений на соединениях между магнитами. Общая стоимость работ превысила 25 млн франков, но – все получилось. 21 ноября 2009 года LHC был уже в рабочем состоянии и по его тоннелю понеслись пучки частиц. Никаких проблем не возникло. Спустя два дня успешно прошли столкновения с энергиями 900 ГэВ, а еще через две недели энергия столкновения протонов в системе центра масс достигла уже 2,35 ТэВ. LHC стал самым мощным ускорителем в мире.
Потрясение 2008 года нам было непросто пережить как в ATLAS, так и в CMS. То были тяжелые месяцы, когда нами овладело разочарование, а вера в себя, казалось, была утрачена. Но потом вдруг проснулась гордость – ясная, рациональная и не лишенная некоего юношеского безумия. Она внезапно стала читаться в глазах трудившихся без устали людей: “Нас не остановишь! Мы столько преодолели, чтобы создать все эти чудеса техники, и мы снова победим”. Дело вновь завертелось.
Во главе двух наших экспериментов теперь встали я и Фабиола. Нас избрали в 2009 году в соответствии с довольно необычной процедурой, характерной для наших организаций. Спикер занимает свою позицию определенное количество лет. В CMS это ровно два года. В ATLAS же есть возможность переизбраться и оставаться на посту четыре года (это максимум). В голосовании принимают участие представители всех лабораторий и университетов, задействованных в эксперименте, – это около 150 организаций, – а голосованию предшествует дискуссия, в которую вовлекаются тысячи членов коллаборации. Во время действия своего мандата спикер полностью отвечает за все решения, касающиеся представительства эксперимента в международном научном сообществе. Его главная задача – обеспечить достижение наилучших возможных результатов. А для этого он должен организовать работу так, чтобы все было в полном порядке: функционирование детектора и сбор данных, компьютерная реконструкция траекторий, бесперебойная работа всех вычислительных мощностей, физический анализ и публикационная активность. У него серьезная исполнительная власть, потому что он расставляет приоритеты, выбирает, на чем надо концентрировать ресурсы, и назначает людей, которые будут выполнять те или иные действия. Но его нельзя сравнить с СЕО частной компании или с политическим лидером, поскольку он не обладает прямой властью над исследователями, работу которых координирует. Коллаборация состоит из свободных мужчин и свободных женщин – ни их карьера, ни их заработки никак от него не зависят.
ATLAS и CMS – гигантские коллаборации: в каждой из них по 3 000 сотрудников из 40 стран со всех континентов. Как можно управляться с таким количеством работников без плетки и морковки, без возможности увеличивать им жалование или налагать санкции? Наша организация приводит в ужас любого профессионала по принятию решений: мы похожи на реализовавшуюся утопию, на управляемую анархию.
Всякий, пускающийся в авантюру за гранью возможного, делает это потому, что ему не дает покоя его мятежный дух. Фундаментальную физику выбирают вовсе не те, кто любит отдавать или получать приказы. Того, кто ее выбирает, толкает на это горячая страсть. Он принимает вызов и готов тратить свои выходные и просиживать ночи напролет, чтобы понять, существует ли бозон Хиггса в реальности и есть ли у нашего мира скрытые измерения. Руководить сообществом людей, настолько мотивированных и настолько тщательно отобранных, совсем несложно. Власть спикера подобна власти дирижера огромного оркестра. В нашем деле подавляющее большинство оркестрантов отлично знает все партитуры, а многие к тому же еще и умеют дирижировать. Музыканты выбирают кого‑то одного из своих рядов, и он на пару лет встает за дирижерский пульт. Все в оркестре знают его стиль и его подход к интерпретации музыки, поэтому соглашаются играть по его указке. При этом предполагается, что при каждом исполнении он будет демонстрировать компетентность и обязательность и тем заслужит их уважение. Такими сложными организациями, как CMS, не руководят, опираясь исключительно на авторитет. Научная деятельность нуждается в обороте идей и в их безжалостной критике; она направляется свободными людьми, привыкшими отстаивать оригинальные точки зрения и плыть против течения.
Жизнь спикера далека от монотонности. Добрых пятьдесят процентов времени занимают рутинные совещания, составление финансовых и административных отчетов, переписка с научно-исследовательскими учреждениями и тому подобное. Но всегда есть и немалая толика исключительно интересной работы: обсуждение стратегии, физических результатов, которые должны быть подтверждены либо опровергнуты, новых инструментов анализа или перспектив развития. Вдобавок возникают бесчисленные кризисные и чрезвычайные ситуации.
С одной стороны, детекторы – чудеса техники, но с другой – это чрезвычайно сложные устройства. Достаточно одной какой‑нибудь мелочи, чтобы случилась катастрофа с непоправимыми последствиями. К примеру, тебя будят в два часа ночи, потому что в P5 из магнита потекла вода. Если такое случается, то спикер и технический координатор обязаны быть на месте первыми. Мы надеваем каски и спускаемся под землю, чтобы увидеть все воочию. И выясняется, что где‑то начал подтекать дурацкий клапан – один из восьмисот, установленных на охлаждающих трубах какой‑то из большого числа систем! И пока мы по запутанным ходам внутри детектора пытаемся добраться до клапана, которым можно перекрыть всю цепь, нас обуревает страх. Откуда нам знать, что вода не нанесла непоправимого ущерба мюонной камере? И что будет с теми кабелями и той электроникой, которые оказались затопленными? А позднее мы не только сражаемся с повреждениями, но еще и выясняем, что именно вызвало протечку. Проводятся всевозможные тесты, и в итоге выясняется, что какая‑то часть переходников со временем подверглась коррозии и перестала работать. И тогда принимается решение, что риск слишком велик и что все переходники надо заменить. Составляется план работ, ищутся новые, более надежные переходники, иначе расставляются приоритеты – поскольку замена переходников обойдется в 800 тысяч франков, а они предназначались для решения совсем других задач.