— Желаю удачи, — негромко крикнул он Стейну, уходившему вслед за солдатами.
Стейн, у которого от волнения и напряжения стоял комок в горле, не желая показывать свое волнение, только кивнул головой, не оборачиваясь. Он, как и его солдаты, хотел поскорее уйти отсюда.
Уже почти стемнело, когда Стейн и другие офицеры отправились на инструктаж, который проводил при свете карманного фонаря в небольшой канаве подполковник Толл, пожилой мужчина, хотя и не такой старый, как генералы, худощавый, живой, с жесткими волосами, воспитанник Уэст-Пойнта. Война была его профессией на всю жизнь. Когда офицеры вернулись, лица их были серьезны. Толл сообщил им, что завтра за боем будут наблюдать командир корпуса и командир дивизии. Солдаты растянулись в окопах, вырытых другими, или в канавках и старались уснуть, но гудящие нервы не переставали посылать в мозг тревожные сигналы.
Ночью дождь шел только раз, но промочил всех до нитки и разбудил тех, кому удалось задремать.
Глава 4
Наступил и прошел рассвет, а они все ждали. Розовые и голубые краски рассвета сменились перламутровыми и туманно-серыми раннего утра. Разумеется, все встали задолго до рассвета и взволнованно ожидали начала боя. Подполковник Толл на сегодня запросил артиллерию: у него возникла новая идея. Он получил разрешение применить метод огневого налета, известный еще со времен первой мировой войны. Этот метод заключался в том, чтобы первые выстрелы каждой батареи одновременно поразили предназначенные им различные цели. При этом методе ведения огня люди, застигнутые врасплох на открытом месте, вдруг оказываются окруженными завесой убийственного огня без обычного предупреждения в виде нескольких одиночных пристрелочных выстрелов. Надо было только немного подождать, обмануть солдат противника, постараться захватить их, когда они выйдут из окопов на завтрак или на утреннюю разминку. Вдоль гребня молчаливые войска смотрели через безмолвную лощину на молчаливую вершину холма, а молчаливый холм смотрел на них.
Третья рота, ожидающая вместе с наступающими ротами внизу, на склоне, не могла видеть даже этого, но людям было все равно. Припав к земле со своим оружием, полностью уйдя в себя, они напоминали множество отдельных островков. Справа и слева то же происходило с первой и второй ротами.
Ровно через двадцать две минуты после появления первых лучей солнца подполковник Толл вызвал одновременный артиллерийский огонь. Содрогнулась земля, по высоте 210 прокатился ошеломивший всех непрерывный грохот. Артиллерия вела огонь трехминутными массированными налетами через неравные интервалы в расчете захватить выживших вне окопов. Через двадцать минут, по окончании огневого налета, на гребне высоты 209 раздались свистки.
Наступающим ротам ничего не оставалось, кроме как начать продвижение. Разум отчаянно искал законного предлога, чтобы задержаться хоть еще на минуту, но не находил. Нервный страх и тревога, так долго сдерживаемые в стремлении казаться храбрыми, теперь начали выходить наружу в призывных возгласах и выкриках явно фальшивого энтузиазма. Они шли вверх по склону; потом группками, низко пригнувшись и держа винтовки в одной или в обеих руках, перепрыгивали через гребень и продолжали пригнувшись бежать вниз по короткому переднему скату в сторону лежащей впереди плоской каменистой площадки. Когда они проходили через боевые порядки своих подразделений, солдаты провожали их ободряющими криками. Слабые слова утешения возникали и замирали в дальних горах. Некоторые крепко хлопали проходящих по плечу. Те, кто сегодня не умрет, весело подмигивали солдатам — тем, из которых многие скоро будут мертвы. В пятидесяти метрах правее третьей роты такой же ритуал проходила первая рота.
Солдаты отдохнули, по крайней мере относительно. Им не пришлось полночи бодрствовать, и находились они не наверху, на позиции, где волнение не давало спать, а внизу, в укрытии. Их накормили и напоили. Может быть, кое-кто и не выспался, но, во всяком случае, они чувствовали себя лучше, чем солдаты на позиции.
Файф был одним из тех, кто почти не спал. Он никак не мог понять, как это Бид ухитрился убить япошку. Из-за этого, из-за дождя и полной невозможности от него укрыться, из-за нервного возбуждения в ожидании завтрашнего дня он только раз задремал минут на пять. Но бессонница его не тревожила. Он молод, здоров и довольно силен. И вправду, он никогда в жизни не чувствовал себя здоровее и в лучшей форме. Рано утром, в предрассветном сумраке, он встал на склоне, пышущий энергией и жизненной силой, и долго смотрел в круто сбегающую в тыл лощину. Ему хотелось широко раскинуть руки в порыве жертвенности, любви к жизни и любви к людям. Но, конечно, он этого не сделал. Вокруг были уже проснувшиеся люди. А теперь, перемахнув через гребень, перед началом боя он бросил короткий взгляд назад, один последний взгляд, и обнаружил, что смотрит прямо в широкие, карие, прикрытые очками глаза Стейна, который оказался позади него. «Какой тут, к черту, прощальный взгляд!» — с горечью подумал Файф.
Стейн никогда не видел такого глубокого, мрачного, напряженного, сердитого взгляда, который бросил на него Файф, когда они перебирались через гребень, и подумал, что он адресован ему, лично ему. Они шли почти последними. Позади оставались только Уэлш и Бид. Когда Стейн обернулся, они приближались, низко пригнувшись, скользя вниз по грязному, глинистому склону.
Порядок движения роты оставался таким же, как в два предшествующих дня. Рота ничего особенного не сделала, и Стейн не видел оснований менять порядок движения: первый взвод впереди, за ним второй, третий в резерве. С каждым передовым взводом следовал один из двух пулеметов; минометы оставались со штабом роты и резервом. В таком порядке они и выступили. Когда Стейн соскользнул с короткого переднего ската высоты 209, он увидел, как первый взвод скрылся за одной из небольших складок местности, пересекающих направление наступления роты. Взвод был метров на сто впереди и, по-видимому, развернулся правильно.
Таких складок на местности было три. Все они шли перпендикулярно южному фасу высоты 209, параллельно друг другу. Вчера вечером во время рекогносцировки местности с подполковником Толлом Стейн выдвинул предложение использовать их как прикрытие, сместиться влево от правого края высоты и наступать через них, чтобы не попасть в ловушку в крутом овраге между двумя высотами, как случилось с шестой ротой. Толл дал согласие.
Потом Стейн поставил задачи своим офицерам. Стоя вместе с ними на коленях за гребнем в свете угасающего дня, он указал им все на местности, и они осмотрелись. Где-то в сумерках сердито щелкнула винтовка снайпера. Офицеры один за другим осмотрели местность в бинокль. Третья, самая левая из этих трех складок, находилась примерно в ста пятидесяти метрах от начала склона, который назвали «шеей Слона». Этот склон становился все круче, поднимаясь к U-образной возвышенности — «голове Слона» на расстоянии пятисот метров, которая возвышалась над всей местностью. Над низиной и над третьей складкой господствовали две меньшие, покрытые травой возвышенности, находившиеся друг от друга на расстоянии двести метров по обе стороны низины. Обе возвышенности были расположены под прямым углом к складкам местности и параллельно направлению наступления. Владея этими возвышенностями и «головой Слона», японцы могли вести уничтожающий огонь по подступам. Согласно плану Толла, передовые подразделения должны были наступать на эти возвышенности, выявляя и уничтожая скрытые опорные пункты, которые вчера остановили атаку второго батальона, а затем, усиленные резервной ротой, продвигаться по «шее Слона» с целью овладеть «головой». Это и был «кегельбан». Но обойти его с фланга было невозможно. Слева возвышенность круто обрывалась к реке, а справа японцы значительными силами удерживали джунгли. Надо было брать его с фронта. Все это Стейн изложил своим офицерам вчера вечером. Теперь они готовились к выполнению плана.
Стейн, находясь у подножия отлогого склона, мог видеть очень мало, почти ничего. Раздался сильнейший грохот со всех сторон; казалось непонятным, откуда он исходит. Стреляли с их стороны по всей линии; вела огонь артиллерия и минометы. Возможно, теперь стреляли и японцы, но никаких признаков этого не было видно. Однако который час? Стейн поглядел на часы, и маленький циферблат уставился на него с такой силой, какой он никогда прежде не обладал. Шесть сорок пять, без четверти семь утра. Дома он бы просто… Стейн понял, что он, в сущности, никогда так остро не ощущал течения времени, и заставил себя опустить руку. Прямо перед ним резервный третий взвод растянулся в цепь и залег за первой из трех складок местности. С ним были управление роты и минометное отделение. Большинство солдат смотрели на него с такими же напряженными лицами, как циферблат его часов. Стейн, пригибаясь, подбежал к минометчикам, крича, чтобы установили минометы, делая знаки рукой. Потом понял, что в этом страшном грохоте и шуме, сотрясающем воздух, он еле слышит свой голос. Как же они могут его услышать? Он хотел узнать, как идут дела у первого и второго взводов, но не знал, как это сделать.
Как раз в это время первый взвод рассыпался в цепь и залег позади средней из трех складок местности. За ним залег в низине второй взвод. Никто не хотел двигаться. Лейтенант Уайт осмотрел местность между этой складкой и третьей, но ничего не увидел. Он уже махал своим двум разведчикам, приказывая идти вперед. Теперь он снова помахал им рукой, подавая дополнительный сигнал, означающий «быстрей!». Гул, удары и грохот, сотрясающие воздух, тревожили Уайта. Казалось, они исходили не из какого-то одного места или нескольких мест, а просто висели и дрожали в воздухе без всякого источника. Он не видел конечных результатов такого множества ударов и разрывов. Оба разведчика не двигались с места.
Уайт рассердился и заорал на них, снова подавая знаки рукой. Конечно, они не могли его услышать, но он знал, что они видят черное отверстие его открытого рта. Оба поглядели на него, как на сумасшедшего, но через секунду двинулись вперед. Они вскочили на ноги почти бок о бок, перемахнули через гребень и пригнувшись пробежали в низину, где опять залегли. Затем снова вскочили, один немного позади другого, и побежали, согнувшись чуть не вдвое