Летом Вайолет стала ходить в собор чаще, скорее, из практических соображений, нежели от недостатка духовного хлеба. Она изучала там вышивку на подушечках клироса и в пресбитерии, сравнивала кайму на них с той, которую вышивала сама. Постепенно Вайолет стала обращать внимание на то, что каждый день в соборе всегда что-нибудь происходит. В здании постоянно царила суматоха, не имеющая никакого отношения к молитве или размышлению о возвышенных предметах. Собор, скорее, напоминал саутгемптонский универмаг «Пламмерс», куда она когда-то ходила покупать чулки, перчатки и соль для ванны. Там всегда было полно народу, покупателей, но если внимательно присмотреться, то можно было заметить, что между ними постоянно сновали служащие: одни складывали предметы одежды или выставляли образцы, другие толкали перед собой тележки с товарами, третьи подметали мраморные полы. Но периодически, скорей всего в результате эпидемии гриппа, число сотрудников универмага временно сокращалось. И в углах копились кучи пыли, на прилавках валялись груды одежды, тогда становилось понятно, насколько универмаг зависит от своих работников, которые каждый день усердно трудятся для того, чтобы торговля шла гладко.
Вайолет подозревала, что в соборе ситуация примерно та же самая, но люди, поддерживавшие здесь порядок, не считая церковных служителей, по большей части работали добровольно. Дамы ухаживали за цветочными украшениями под окнами и возле колонн. Мужчина расставлял над усыпальницами свечи, – потом они прогорят, и он же уберет оставшийся воск. Женщина раскладывала на стулья в пресбитерии подушечки для коленопреклонений и поправляла их, чтобы они лежали ровненько. Два старика после службы собирали молитвенники и складывали их в коробки. Другой мужчина полировал до блеска медные подсвечники на алтарях, и еще один вытирал средневековые керамические плиты в заалтарной части собора. Еще две женщины, называвшие себя «благочестивыми вытиральщицами пыли», ходили по собору и вытирали любую поверхность, что попадется под руку. А с ними и служители не сидели без дела: они постоянно сновали туда-сюда по собору, кто с кружкой для облаток в руке, кто с зеленой рясой для священника, кто с Библией.
Однажды вечером после работы Вайолет сидела в пресбитерии, разглядывая подушечку с вышивкой, – интересно, как вышивальщица подбирала разные оттенки синего. Вайолет размышляла о том, можно ли сделать то же самое с желтым на кайме, которую она вышивает. Она теребила, ощупывала стежки, как вдруг краем глаза заметила, что кто-то сел рядом. Вайолет подняла голову и, увидев Луизу Песел, вздрогнула и негромко ойкнула, но сразу же извинилась.
– Я люблю иногда заходить сюда, просто посидеть, посмотреть вокруг, – улыбнулась мисс Песел.
Вайолет кивнула. У нее было чувство, будто одна из особ королевской фамилии вдруг решила присесть рядом, хотя вместо короны на ней был всего лишь коричневый тюрбан с пучком перьев.
– Мне иногда приходит в голову, а нельзя ли использовать здесь более разнообразную расцветку. Здесь так темно, особенно где места для певчих. – Мисс Песел кивнула на деревянные сиденья слева. – Камень и дерево поглощают цвет, некоторые недовольны даже желтым.
– Люди недовольны?
– О да! – засмеялась мисс Песел, и ее смех прозвенел в пресбитерии, как низкий звук колокола. – Они говорят, что это выглядит неподобающе вульгарно, мешает созданию благочестивой атмосферы. Но конечно, это не настоятель Селуин. Он всегда был на нашей стороне. Ведь именно он попросил меня организовать изготовление этих подушечек, когда увидел те, что я сделала для часовни возле замка Вулвси. Уж там я не ограничивала себя определенным набором красок. Он знал, что получит, и не колебался в своей поддержке.
– А вы всегда занимались вышивкой?
– Да, с самого детства. А потом преподавала вышивку и у нас, и за границей, это мой путь до конца жизни.
– Вы и за границей бывали?
– Я несколько лет преподавала вышивание в женской школе в Греции. И стала, так сказать, специалистом в греческой вышивке.
– Вот это да!
Мисс Песел всегда казалась Вайолет до мозга костей англичанкой. Трудно было представить ее в ином климате, как она под жарким солнцем юга, вся в испарине обучает юных гречанок всем этим стежкам: и рис, и продолговатый крестик – в классе белоснежного здания школы, за окнами которого синее, безоблачное небо и раскинувшееся до горизонта такое же синее море. Вайолет хотелось спросить, был ли у нее муж, но не спросила, поскольку терпеть не могла, когда этот вопрос задают ей самой.
– Еще я немного путешествовала, – продолжала Луиза Песел, улыбаясь собственным воспоминаниям. – Побывала в Египте, в Индии. Это было чудесно. Один раз даже прокатилась верхом на верблюде! А потом началась война, и я вернулась в Брэдфорд…
– В Брэдфорд?
– Ну да, я там выросла. Во время войны преподавала вышивку выздоравливающим солдатам. Вы знаете, мисс Спидуэлл, шитье обладает целительными свойствами, это занятие снимает психологические травмы и способствует быстрейшему заживлению ран. Глубокие, яркие тона и повторение одних и тех же простых движений при вышивании оказывают мощное успокаивающее действие на мужчин. Когда своими руками создаешь красивую вещь, это творит с нервной системой настоящие чудеса. Результатами я была очень довольна.
Вайолет представила себе сидящих в грязной траншее Джорджа с Лоренсом, вышивающих красными нитками ряд красивых петелек, и ее передернуло.
Но Луиза Песел, похоже, ничего не заметила или из вежливости сделала вид, что не заметила.
– Ну а вот это… ваша работа, мисс Спидуэлл? – спросила она, кивая на подушечку, лежащую на коленях Вайолет. – Я знаю, что вышивальщицы любят, так сказать, навещать свои произведения.
– Нет, я просто смотрела на чужую работу, хотелось увидеть, как сочетаются разные цвета и оттенки.
Вайолет было приятно, что мисс Песел запомнила ее имя.
– А над каким узором вы работаете этим летом?
– Пока что я не вышиваю подушечку целиком. Миссис Биггинс поручила мне сделать кайму для подушечек. Всегда требуется много каймы…
– А у вас уже есть образец?
Вайолет кивнула.
– А еще кого-нибудь вышивать учили?
– Да. И эта девушка тоже стала ходить на наши занятия.
– И вы хотели бы сделать вышивку к подушечке под коленки?
– Да.
– Вы меня заинтриговали, мисс Спидуэлл. Почему? Ведь таких подушечек будет более трех сотен, и ваша потеряется в таком количестве. А вот подушечек на сиденья требуется гораздо меньше, и они будут очень эффектны, да и кайма, конечно, тоже важна, она придает им объем. В том, чтобы вышивать кайму, нет ничего обидного.
– Я понимаю. Просто… – Вайолет запнулась и замолчала.
Тогда мисс Песел сама закончила ее мысль за нее:
– Значит, вы хотите вышить что-то такое, что полностью будет вашим, чтобы все это видели, когда будут пользоваться?
– Да.
Мисс Песел смотрела на нее так, словно ждала немедленного ответа. Вайолет поняла, что наставница хочет более полного объяснения, но она еще сама не продумала все как следует.
– Я выросла в Саутгемптоне, – начала она, – и мы ходили в собор Святого Михаила. Моя мать до сих пор туда ходит.
– Я тоже там бывала. Красивый храм.
– Я хожу в церковь с детства – в воскресную школу, на занятия по Божественной литургии, на воскресные службы, – но никогда по-настоящему не чувствовала себя в храме как дома. Особенно… особенно после того, как на войне погиб мой брат. Заупокойную службу по нему провели чисто формально и поверхностно. Наш викарий отслужил столько подобных служб, что барабанил все как по нотам. Он знал нашего Джорджа, но повторял священные слова, точно попугай, не вдумывался в смысл сказанного.
Она замолчала.
– Наверное, обидно было это слушать, – вставила мисс Песел.
– Если бы только обидно… Я была просто ошарашена. Мне казалось, что не только Бог отвернулся от нас, но и сама Англиканская церковь тоже. Никаких ответов на наши жгучие вопросы, никакого утешения – ничего. Мне хотелось, чтобы викарий примирил меня с Богом, показал мне Его любовь, примирил с Его гневом, который Он обрушил на целое поколение мужчин, а косвенно и на женщин, но викарий не сделал этого. Увидев такое, я совсем перестала ходить в церковь. По воскресеньям у меня почему-то всегда с утра болела голова. Моя мать постоянно жаловалась и ворчала, что я бесчувственная сестра и дочь. А вот отец меня понимал, хотя ни разу об этом не сказал… – После недолгого молчания Вайолет добавила: – Здесь я надеюсь снова посещать церковь. – Она оглядела высокие каменные стены, огромное пространство над головой. – Но собор меня подавляет, любой собор. И духовно, и физически. Я думала, что, если здесь останется хотя бы маленькая частичка меня, это мне как-то поможет. Небольшой личный вклад, он помог бы мне чувствовать себя, как и все, причастной. Что-то такое, чем и я могла бы пользоваться, и другие тоже. Кайма на подушечке для сиденья не совсем то же самое, что подушечка под колени.
Мисс Песел кивнула:
– Ваши слова напомнили мне о многих людях, которые приходят сюда и зажигают свечку. Маленький язычок пламени в огромном пространстве собора. Они смотрят на него, снова приходят и снова зажигают это пламя. Это их личное пламя.
– Да, но только подушечка живет дольше, чем свечка.
– Верно. Ну хорошо. – Мисс Песел встала и вытянула руку, указывая на лежащие кругом подушечки для коленопреклонений. – Выберите себе композицию, которую вы хотели бы вышить.
Все закончилось точно как и хотела Вайолет, хотя она не ожидала, что все произойдет так быстро и определенно. Но Луиза Песел была женщина решительная. И теперь Вайолет должна выбрать. Впрочем, она уже знала, чего хочет, и указала на подушечку с клетчатыми желудевыми шляпками – ту самую, которую вышила незнакомка с инициалами Д. Дж.
– Да, это очень хорошая тема, – снова кивнула мисс Песел. – Я довольна всеми композициями, в общем и целом, но, как и у всякой матери, у меня есть любимчики. Ну, пошли, сходим сейчас к нам, подберем для вас материалы. Ключ у меня с собой.