– Ваша мать потеряла сына и просто убита горем, – сказал он с такой спокойной уверенностью, что Вайолет поняла: он говорит и о своей жене тоже, и о себе, и о душевных ранах, которые не излечиваются.
– Да, конечно, – кивнула она. – Только не надо вымещать свое горе на нас с братом. Мы-то здесь, рядом с ней. – Вайолет понимала, что говорит с раздражением, но не могла с собой совладать. – Ведь Том тоже воевал. Ей надо радоваться, что он остался живой, и мы должны видеть ее радость.
Артур какое-то время молчал.
– Может быть… – произнес он наконец. – Это трудно понять, если у тебя не было детей. Родители должны оберегать своих детей, это биологический императив. А когда это невозможно, то переживается как родительская несостоятельность, не важно, при каких обстоятельствах это случилось. И с этим непростым чувством приходится жить всю оставшуюся жизнь.
– У вас тоже есть это чувство?
– Да. Мы потеряли сына.
– Мне так жаль… я вам очень сочувствую.
Вайолет говорила искренне, но самой ей казалось, что слова ее сухи, как бумага.
– Спасибо, – отозвался он.
Разговор у них получился очень откровенный, игра приостановилась, они уже говорили, близко склонив головы друг к другу. Потом Артур откинулся назад и открыл валета.
– Два очка, – объявил он.
Вайолет подняла голову и вдруг увидела человека, с которым столкнулась на кукурузном поле. Он стоял у края стойки, в ряду остальных выпивающих, с кружкой, на три четверти опорожненной, – значит, появился он здесь уже давно – и смотрел прямо на нее. Вайолет вздрогнула, опрокинула свою кружку, и остатки пива выплеснулись прямо на карты.
– Ой! – вскрикнула она.
Артур относился к тому сорту людей, у которых всегда при себе носовой платок. Он сразу заметил, что лицо ее изменилось, и, доставая платок из кармана – точно такой же, что до сих пор лежал в ее сумочке, с вышитыми инициалами в уголке, – быстрым взглядом оглядел толпу. Потом снова повернулся и принялся вытирать стол. Настал момент, когда можно было бы вернуть ему первый платок и извиниться за то, что случайно прихватила его с собой. Но делать этого Вайолет не стала.
– Простите меня. Я испортила ваши карты, – сказала она.
– Если бы вы знали, сколько пива было вылито на них за многие годы. Меня не это волнует. Кто вас так испугал, уж не тот ли волосатик?
– Да. Вы его знаете?
– Только в лицо. Он иногда заходит сюда выпить. В деревне он не живет.
– Он… Я столкнулась с ним недалеко от Хорсбриджа. Я… в общем…
Вайолет не знала, как ей рассказать о случившемся там.
– Он вас напугал?
– Да.
Артур смотрел на нее и ждал продолжения.
– Одинокой женщине порой трудно приходится… – после секундного размышления попыталась объяснить Вайолет. – Никто этого даже не предполагает, но таких, как я, очень много. Нас называют «лишние женщины». Казалось бы, что такого, если женщина одна идет куда-то по полю или заходит в паб, чтобы выпить чашку чая, но на деле выходит не так.
Кристально чистые синие глаза Артура смотрели на нее внимательно и серьезно.
– Я выясню, кто это такой. И если вы дождетесь, когда я завтра утром закончу звонить в колокола, я провожу вас… пройду с вами хотя бы часть пути до Солсбери.
– Спасибо, конечно, за предложение. Но разве вас не будут ждать дома?
Вайолет представила себе семейный обед с жареной говядиной, с ним за столом жена, подающая ему соусник.
– Все в моих руках.
Вайолет бросила быстрый взгляд на человека с кукурузного поля, но того уже и след простыл, – осталась одна кружка с клочьями пивной пены. Он снова исчез, как сквозь землю провалился.
– Ну, тогда я согласна, – ответила она. – Да, это было бы просто здорово.
Глава 11
Гуляя по Нетер-Уоллопу, в церковь Вайолет так и не зашла, но Артуру об этом ничего не сказала. После такого насыщенного событиями дня – долгий пеший переход, встреча с незнакомцем на кукурузном поле, удивительная встреча с Артуром – она была не готова предаваться воспоминаниям об умерших брате и отце и событиях, связанных с этим местом. Более того, она удивлялась, с чего это ей пришло в голову, что явиться сюда еще раз – хорошая идея. Ведь раньше Вайолет всегда старалась избегать танцплощадок, клубов, полей и деревень, где она когда-то бывала с Лоренсом.
А вот в церковь легче было пойти с целью встретиться там с Артуром. Откровенный разговор с ним в пабе сблизил их, теперь она знает его гораздо лучше. После плотного завтрака из яичницы с бобами, сосиской и поджаренным хлебом на ланч хозяин вручил ей еще и толстый кусок хлеба с ветчиной и сыром, хотя об этом она даже не просила. А когда Вайолет смущенно показала ему свой термос, он только спросил: «Кофе или чай?» – и наполнил его до краев. Потом Вайолет расплатилась по счету, закинула за спину рюкзак и с чувством благодарности за его доброту помахала ему на прощанье рукой.
День снова выдался теплый и безветренный. Вдали виднелись облачка, но они, казалось, зависли в небе на одном месте и не двигались. Проходя мимо почты, Вайолет вздохнула. Обе ноги были стерты до мозолей, лодыжки болели, а походное платье от высохшего пота стало жестким, как картон. Стоило ей представить, что предстоит еще целых три дня рано вставать и шагать сначала до Солсбери, потом от Солсбери через Нью-Форест к парому, который идет на остров Уайт, ей становилось не по себе. Прежде она считала, что достаточно сильна и вынослива, но преодолевать пешком большие расстояния оказалось занятием, мягко говоря, утомительным.
Вдруг послышался звук колокола, эту знакомую нисходящую гамму колокольного перезвона Вайолет слышала с самого детства, и он, как магнит, тянул ее к церкви. Храм высился на южном краю деревни, где местность шла под уклон; подходя к нему, она вспомнила о Джордже, и сердце ее сжалось. Но внешний вид церкви оказался не так плох, как она ожидала. Это компактное, выполненное в англосаксонском стиле каменное строение с приземистой квадратной башней в викторианскую эпоху было слегка изменено, кое-что было добавлено, кое-что убрано. Массивное и довольно привлекательное, оно не сильно отличалось от других деревенских церквей, что ей довелось повидать. Единственная странность – каменная пирамида, увенчанная пламенем, которое много лет назад хотел достать Джордж. Увидев ее, Вайолет остановилась, но колокола на башне рядом с пирамидой звонили так настойчиво, что не позволили ей окунуться в пустоту давней утраты.
Вайолет направилась к церковному крыльцу, слегка смущаясь, что пришла с рюкзаком за плечами. Дверь была открыта, и она прошла внутрь. В церкви, кроме нефа, были два боковых прохода, а также множество сидений с высокими деревянными перегородками. Наверху – широкие выбеленные готические арки и высокие окна, большей частью застекленные простым стеклом, и когда солнце садилось и на земле было уже темно, солнечные лучи все еще проникали сквозь них внутрь. Ну и размеры, конечно, совсем не чета Уинчестерскому собору, все-таки это деревенская церковь, с ее уютом и теснотой.
Две женщины уже выкладывали сборники церковных гимнов и молитвенники, а священник перебирал бумаги на деревянной кафедре, вырезанной в форме орла. Справа от входа Вайолет заметила какое-то движение. Она думала, что звонари должны скрываться где-то в башне, и с удивлением вдруг увидела Артура и еще четверых, они стояли в самом низу лицом друг к другу, образовав тесный кружок, и по очереди тянули за веревки, хватаясь за длинную и толстую часть, выкрашенную в полоску. Когда звонарь тянул свою веревку вниз, руки его опускались до пояса, а когда отпускал и веревка возвращалась обратно вверх, он поднимал руки над головой, а потом снова тянул свой конец вниз. Фигуры их были почти неподвижны, слегка расставленные ноги крепко упирались в пол, двигались только руки, а глаза их внимательно следили за движениями друг друга. Время от времени один из них что-то выкрикивал, но Вайолет не могла разобрать, что именно. Казалось, эти люди ведут между собой тайный разговор и одновременно участвуют в неком театральном коллективном обряде. Священник и женщина, раскладывающая книжки, казалось, ничего не замечали или не обращали внимания, а Вайолет от звонарей не могла глаз оторвать. Их движения казались ей удивительными – особенно движения Артура: уверенные, плавные и совершенно естественные. Артур ее не видел, он был полностью поглощен наблюдением за своими товарищами.
Вдруг колокола снова вернулись к прежней нисходящей гамме.
– Стой! – скомандовал один из них, потом каждый колокол ударил еще по два раза, и звон умолк.
Чары рассеялись, звонари отпустили петли, поклонились друг другу и о чем-то негромко заговорили. Вот тут ее и заметил Артур и почти незаметно повел головой. Вайолет кивнула в ответ, но не столь незаметно, поскольку одна из женщин, разбиравшаяся с молитвенниками, остановилась и пристально посмотрела на Вайолет, как смотрят только в маленьких деревнях на что-то очень странное.
– Грэндсайр даблс[13], – объявил один из звонарей. – Дэвид, берешь дискант. Артур, тебе тенор. Поехали, парни.
Все снова сосредоточили внимание друг на друге.
– Внимание! – скомандовал Дэвид и, ухватившись за полосатую часть веревки, потянул на себя. – Дискант пошел… Поехали!
Ударил его колокол, и они стали звонить по нисходящей гамме, еще и еще, пока не прозвучала команда старшего:
– Грэндсайр пошел!
И гамма рассыпалась, Вайолет показалось, что колокола теперь звучат кто в лес, кто по дрова. А женщина с молитвенниками все еще изумленно смотрела на нее, на лбу ее уже проступала складка, она хмурилась, и Вайолет не выдержала и вышла из храма во двор. На самом верху церковного кладбища, отлого спускающегося вниз по обе стороны церкви, она отыскала скамейку и села.
Звон церковных колоколов Вайолет слышала не раз, но никогда не прислушивалась к нему. И теперь никак не могла разобрать рисунок: каждый колокол бил отчетливо, но ей казалось, что они просто брякают один за другим – и всё, никакого порядка не было слышно. И тем не менее звон не был хаотичен, там чувствовался некий расчет. Такое ощущение, будто слушаешь говорящих по-немецки людей, чувствуешь, что в их разговоре есть и строй, и законы грамматики, свой ритм и своя логика, а смысла сказанного не понимаешь.