По дорожке к церкви уже подтягивались и заходили внутрь прихожане. Некоторые внимательно разглядывали Вайолет с ее рюкзаком, и в душе у них, наверное, происходила борьба между христианским желанием поприветствовать ее и деревенской подозрительностью перед незнакомкой, сидящей во дворе их церкви. Наконец какой-то мужчина высокого роста отделился от группы прихожан и легко зашагал вверх по склону прямо к ней.
– Простите, может быть, вы заблудились? А если вы пришли в церковь, то служба скоро начнется.
Он бросил быстрый взгляд на ее рюкзак.
– Благодарю вас, – ответила Вайолет, – но я здесь жду одного друга.
– Понятно… – проговорил тот и одарил ее характерным взглядом.
«Не волнуйтесь, – хотела сказать она, – это не „шерримен“».
В эту минуту характер колокольного звона изменился, запутанный рисунок его снова вернулся к узнаваемой нисходящей гамме, потом колокола стали бить все чаще и чаще и вдруг замолчали, кроме колокола с самым низким тоном, который продолжал настойчиво отбивать удары. Мужчина поспешил прочь, словно бой этого колокола подгонял его. Он скрылся за дверью церкви, а из нее стали выходить звонари. Артура среди них не было видно. Они кучкой направились в сторону деревни, а колокол продолжал настойчиво бить. Но вот наконец умолк и он, потом снова раздались его знакомые удары: теперь он отбивал час суток и бил так размеренно и четко, что у Вайолет возникло подозрение, не включился ли здесь в работу какой-нибудь механизм. Звук сейчас совершенно отличался от прежнего, когда звонил человек: бой казался монотонным, механическим и бездушным – так печенье в фабричной упаковке отличается от домашнего.
Через несколько минут до слуха донеслось пение – паства запела первый гимн: «К престолу Бога в небесах». Когда началась вторая строфа, из церкви вышел Артур и направился к ней. Вайолет кое-как встала, но тут рюкзак на спине потянул ее назад и она чуть не потеряла равновесие.
– Простите, что задержал, – сказал он. – Обожаю тенор – это самый низкий колокол, пришлось готовить его, чтобы отбивать часы. Я называю его «Колокол, призывающий грешников».
– Действует и на бродяг, отбившихся от церкви, – улыбнулась Вайолет. – А вы сами не хотите остаться на службу? Я бы тоже послушала.
Артур покачал головой:
– У вас впереди двенадцатимильный переход до Солсбери. Вам лучше выйти пораньше. А кроме того, у звонарей хорошая традиция уходить, как только начнется служба. Свою утреню Господу мы сегодня уже отслужили.
– Да, я видела. И слышала.
– Ну-ка, давайте мне ваш рюкзак. – Артур взялся за лямки и снял рюкзак с ее плеч.
– О, зачем, это не обязательно! – возразила Вайолет.
Но он уже закинул рюкзак себе на спину, и теперь его тело впитывало в себя ее пот и тепло. Вайолет сглотнула от столь неожиданного ощущения близости.
– Успеете еще поносить, дорога у вас неблизкая, – сказал он. – Так что разумнее будет, если часть пути его понесу я, а вы немного отдохнете.
Возразить на это было нечего, и уставшие плечи Вайолет лишь молча поблагодарили его за инициативу. Артур пошел впереди вверх по крутой тропинке к узенькой улочке, идущей на юг, за пределы деревни.
– Сейчас пройдем по тропинкам и выйдем на римскую дорогу, – сказал он. – А там уже не заблудитесь, она все время идет прямо. Я пойду домой, а вы еще немного пройдете и там увидите постоялый двор, где можно перекусить. Хотите свериться с картой?
– Пока нет.
Некоторое время они шагали молча, и Вайолет с некоторым удивлением подумала, что ей с Артуром спокойно, хотя знает она его совсем немного. Ведь после Лоренса ей не приходилось так долго общаться с мужчиной наедине.
– А я кое-что разузнал про того человека в пабе, – проговорил наконец Артур. – Его зовут Джек Уэллс. Он живет на ферме в нескольких милях отсюда. Вроде вполне безобидный парень.
Вайолет закусила губу. Ей не хотелось знать имя этого человека – так он сразу обретал для нее плоть и кровь.
– Спасибо вам, – отозвалась она, и ей захотелось сменить тему. – А вы давно звоните в колокола?
– С одиннадцатилетнего возраста. Я вырос в Бартон-Стейси, это деревня в десяти милях к северу от Уинчестера. Мой отец был звонарем в местной церкви. Так что ничего удивительного.
– Значит, вы занимаетесь этим в свободное время?
– Вовсе нет. Я просто хотел сказать, что это у меня в крови. Мне было бы странно, если бы я не делал этого, все равно что не чистил бы зубы.
– Наверное, есть разница – звонить в маленькой деревенской церкви и в соборе.
– В принципе, одинаково, что в церкви, что в соборе. Тянешь за веревку, она вертит колокол, тот звонит. Только в соборе двенадцать колоколов, а здесь всего пять. А с пятью многого не сделаешь, не то что с двенадцатью. В Бартон-Стейси тоже пять колоколов, причем не очень хороших. Некоторые соборные колокола гораздо тяжелее, это тоже надо брать в расчет, когда звонишь. И все же звонить в деревенской церкви я очень люблю. Звонарей меньше, поэтому легче видеть, что делают другие.
– Но вы звоните здесь у всех на виду.
– Хотите сказать, всем напоказ? Да, в соборе мы прячемся в башне, нас никто не видит. Мы там как у себя дома. Когда-нибудь я вам покажу, если хотите. Колокола там загляденье, это надо видеть.
– Хотелось бы посмотреть, – улыбнулась Вайолет и, помолчав, добавила: – Когда я вас сегодня слушала, то не понимала, что это. Никакой мелодии.
– Вы слышали закономерные комбинации звуков. Когда мы начинаем, колокола бьют один за другим по нисходящей гамме. Это называется раунды. Потом меняем порядок боя двух колоколов, чтобы каждая последовательность боя отличалась от предыдущей. Мы называем это перезвоном. В таком перезвоне существует правило: ни одна из последовательностей не повторяется.
– А зачем такое правило?
– Просто правило, и все, которому надо следовать, – пожал плечами Артур. – Благодаря такому приему – математическому алгоритму, если хотите, – мы проигрываем все возможные комбинации. И в конце концов возвращаемся к тому, с чего начали, к нисходящей гамме, или раундам.
Вайолет нахмурилась. Теперь ей казалось, что и Артур говорит по-немецки.
– Вы сами хоть слышите свои комбинации, когда звоните?
– Я слышу, потому что звоню уже сорок девять лет. Начинающие не слышат, но они учатся их различать.
Так, значит, ему шестьдесят лет. Вайолет пыталась не показать, что удивлена или… разочарована. Но все-таки… шестьдесят! На двадцать два года старше. Мужчина, способный ее привлечь, должен быть несколько ближе к ней по возрасту, а он к тому же еще и женат. Она помотала головой, чтобы отогнать эту мысль, которая была для нее как холодный душ. Впрочем, о чем это она, ведь они только добрые друзья, ничего более.
– А как насчет простых людей, для которых вы звоните?
Вопрос, похоже, озадачил Артура.
– Я имею в виду всех, кто слышит ваши колокола и в Нетер-Уоллопе, и в Уинчестере, – пояснила Вайолет. – Они же не понимают, что́ слышат. Не понимают этого, как вы сказали, алгоритма.
– Да, думаю, не понимают.
Вайолет сорвала стебелек повилики, растущей здесь вдоль дороги.
– Не звучит ли это несколько… ммм… беспардонно? Для всех, кто постоянно слышит этот назойливый звон, но не понимает, о чем звонят колокола?
Артур искоса бросил на нее быстрый взгляд.
– Вы что, хотите сказать, что мы звоним только для самих себя?
– Нет, я не это хотела сказать.
Но на самом деле она имела в виду именно это.
– Может быть, вы и правы… А вы что, предпочли бы, чтобы мы вызванивали какую-нибудь мелодию?
Последнее слово Артур выделил, правда не очень резко, и Вайолет сразу вспомнила слова трактирщика из паба Джона О’Гонта и вздрогнула. Ей не хотелось, чтобы ее ставили с ним на одну доску.
– Ну конечно нет, – торопливо ответила она. – Но ведь есть же сочетания звонов, которые легко распознать. Та же нисходящая гамма, например, это ведь не мелодия, но большинству людей она знакома. И когда колокола отбивают четверть часа, и перезвон перед тем, как вы отбиваете часы. «Ля-ля-ля-ля-а-а, ля-ля-ля-ля-а-а», – пропела она и сразу замолчала, смутившись оттого, что напоминает об этом звонарю с чуть ли не пятидесятилетним стажем.
Впрочем, эти звуки знакомы каждому – все равно что пропеть оперному певцу мелодию детской песенки «Mary Had a Little Lamb», а потом спросить, что это за песня такая.
– Я понимаю, это все очень странно, – признался Артур, – но ведь мы, англичане, вообще странный народ. Нам почему-то нравится вызванивать не мелодии, а какие-то математические последовательности. Однако, если к нашему перезвону прислушиваться внимательно – чего большинство людей не делают, – можно уловить некоторые интересные сочетания.
– Между прочим, я уловила. Когда вы утром звонили в первый раз, я ухватила отрывки некоторых повторов, но они все время менялись, и я за ними не поспевала.
– В сочетаниях колокольных звонов есть нечто загадочное, даже мистическое, в мелодии такого почти нет, мелодические сочетания слишком предсказуемы. Некоторая усложненность – дело неплохое. Мне кажется, люди чувствуют, что здесь есть некая форма, которая держит все вместе. Но вот должны ли они знать, что это за форма такая, чтобы получать от перезвона удовольствие, – это вопрос.
– Может быть, и не обязательно.
Перед ними был перелаз через ограду, проходящую вдоль дороги, и Артур легко преодолел его, а за ним и Вайолет. Они подошли к краю поля, засеянного клевером, над цветками которого гудели пчелы, и, окруженные пчелиным гудением, двинулись по узенькой дорожке.
– Как здесь чудесно! – заметила Вайолет. – Надеюсь, когда буду идти через Нью-Форест, погода не испортится.
Артур бросил на нее быстрый взгляд:
– А вы раньше там когда-нибудь были?
– Да, несколько раз, с отцом и братьями.
– Значит, должны знать, как там бывает безлюдно. Даже летом можно прошагать несколько часов и никого не встретить.
Вайолет утерла лоб – на солнце ей уже стало жарко.