– А что, разве мистер Уотерман не сказал тебе, что я сегодня вернусь?
– Мистер Уотерман ничего об этом не говорил, только сказал, что тебя пока не будет, а когда вернешься, пока не известно. Ну и что я должна набраться терпения и работать, а пользоваться только одним обогревателем. – Она показала пальцем на новенький обогреватель, который купила Вайолет. – Но теперь можно включить оба! Ты, значит, берешь этот, а мне достанется старый.
Морин сунула Вайолет свою чашку с чаем и встала на колени, чтобы отыскать выключатель.
– Мне Олив сказала, что у тебя мать заболела. Кстати, как она?
– Спасибо, гораздо лучше.
– А кто за ней теперь ухаживает?
– Она пустила к себе квартирантку, которая готовит для мамы и не дает ей скучать.
Вайолет не стала говорить, что эта квартирантка – Дороти Джордан.
Она поставила чашку с блюдцем, пристроила свою сумочку и огляделась. Всего две недели ее здесь не было, но помещение теперь казалось ей совершенно другим: маленьким, грязноватым и скучным – никакого стимула для работы. Конечно, Вайолет была очень довольна тем, что после перерыва в Саутгемптоне она снова вернулась к прежней жизни, но теперь она уже понимала, что не застрянет здесь навсегда. Надо будет двигаться дальше, искать другую дорогу в жизни.
Эта неожиданная мысль согрела ее, и скорая встреча с мистером Уотерманом уже не так беспокоила ее, как могла бы. Он вызвал Вайолет к себе в кабинет, поздравил с возвращением, поинтересовался здоровьем матери и даже похвалил Морин за то, что та неплохо справляется с навалившейся на нее работой.
– Конечно, меня не может не беспокоить, что в нашем машинописном бюро работают девушки, на которых никак нельзя полностью положиться, – добавил он, вертя на столе стеклянное пресс-папье.
Вайолет выпрямилась на стуле.
– Что вы хотите этим сказать? – спросила она.
– Ну, во-первых, Морин, весьма вероятно, пойдет по дорожке Олив. Выйдет замуж и помашет нам ручкой, как делают большинство юных девиц, которых мы берем на работу. Что касается незамужних девушек постарше… они, конечно, более благонадежны, – продолжал он, не замечая, как Вайолет поморщилась. – Но и у них есть слабое место: они склонны просить отпуск за свой счет, чтобы ухаживать за своими престарелыми родителями. Согласны?
Вайолет посмотрела ему в глаза. Этого удара не могла бы смягчить даже ссылка на Диккенса.
– И что же вы предлагаете, мистер Уотерман? На первое место поставить работу, а семья – дело десятое?
– Конечно нет, конечно нет. Именно поэтому девушки бросают работу, когда выходят замуж, – они хотят все силы сосредоточить на семье.
– Если бы ваша жена не ухаживала за вашими престарелыми родителями – а у меня есть подозрение, что она это делает… – Быстрого взгляда на удивленное лицо мистера Уотермана хватило, чтобы убедиться: она угадала. – Тогда что бы сделали вы, если бы они в вас нуждались?
Мистер Уотерман выпрямился на стуле:
– Ну-ну, мисс Спидуэлл, не надо переходить на личности. В этом нет никакой нужды.
– Но вы же первый начали.
– Да, но я ведь руководитель, в этом заключается моя работа – заботиться об интересах моих подчиненных и, конечно же, об интересах компании. И мне очень жаль, если вы этого не понимаете.
– А может, вам лучше приглашать на работу престарелых вдов, которые уже и не думают о том, чтобы выйти замуж? – полушутливо заметила Вайолет. – Или вообще мужчин.
– Ну уж нет, мужчины вряд ли захотят целый день сидеть за печатной машинкой. Или вы не согласны? Это скорее… женское занятие, я бы так сказал, даже в наше время, когда у людей мало работы. Но вот что касается вдов… – он еще раз с задумчивым видом крутанул пресс-папье.
«Да, у него, кажется, будут проблемы, когда я подам заявление», – подумала Вайолет, теперь ей было совершенно ясно, что, вернувшись, она уже готова снова уйти.
Возвращение к вышивальщицам было более радостным. Все, казалось, были искренне рады видеть ее снова, даже миссис Биггинс – она высоко оценила работу Вайолет над каймой, которую та проделала в свободное время, ухаживая за матерью.
– Верность своему делу и трудолюбие – вот что я больше всего ценю в вышивальщице, – заявила миссис Биггинс. – Это касается как нашего собора, так и семьи.
Мэйбл Уэй тоже приветливо ей кивнула:
– Когда будешь готова работать, милости просим за материалами.
Джильда обняла Вайолет.
– Огромное спасибо, что нашла для Дороти жилье, – прошептала она. – Ты настоящая подруга!
Джильда села рядом с Вайолет и, как обещала, рассказала про соборное освящение работ вышивальщиц, которое Вайолет пропустила.
– Ты обязательно должна сходить посмотреть, как разложены подушечки, – закончила она. – Там их много, несколько десятков, выглядит потрясающе, как кусочки витражей по всем сиденьям. Теперь уже можно видеть, какое будет впечатление, когда мы закончим весь проект и подушечек будет гораздо больше. В воскресенье пожертвования собирались в новые мешочки с нашей вышивкой, и собрали на треть больше, чем обычно! Правда, служители жаловались, что сбор пожертвований затянулся, потребовалось в два раза больше времени, ведь каждому хотелось рассмотреть вышивку, из-за этого и служба затянулась. Но ты только подумай, Вайолет, долгие годы люди будут передавать из рук в руки твою вышивку!
Вот так они сидели, работали и переговаривались. Атмосфера в помещении, что касается Джильды, была уже не столь напряженная, как в январе, когда ситуация с Дороти достигла критической точки. Остальные вышивальщицы больше не бросали на них косых взглядов и не шептались, а когда Джильда рассказывала что-нибудь забавное, они, как и прежде, слушали и смеялись. Дороти с ними не было, всем стало легче, можно не думать о них как о влюбленной паре.
– Дороти говорила, что она хорошо устроилась в Саутгемптоне, – тихонько проговорила Джильда.
– Да, довольно неплохо, – так же тихо ответила Вайолет. – Я сама удивилась, ведь у моей матери характер не сахар. Я ее сразу об этом предупредила.
И вправду, Дороти нисколько не испугалась миссис Спидуэлл, та не сумела вывести ее из равновесия. Дороти, конечно, была благодарна миссис Спидуэлл за то, что та предоставила ей бесплатное жилье, но в своей невозмутимой манере четко определила свои обязанности и особо подчеркнула, что ей понадобится и личное время, скажем, для того, чтобы вышивать подушечки, заказанные ей мистером и миссис Уотерман, или ездить в Уинчестер, где она дает частные уроки латыни. Дороти не собиралась изображать из себя жертву и делать этого не позволяла никому, в том числе и миссис Спидуэлл. Ее капризы и жалобы отскакивали от Дороти, как от стенки горох, она не собиралась унижаться и уступать ей. В самое первое утро, когда Вайолет еще не уехала – ей хотелось, чтобы переходный процесс и адаптация прошли более или менее гладко, – миссис Спидуэлл приказным тоном велела Дороти принесли еще одну чашку чая.
– Попозже, – отмахнулась та, – мы будем пить чай на второй завтрак, в одиннадцать.
Мать Вайолет была так ошарашена, что повторить свое требование не решилась. А когда пожаловалась, что в овощном супе недостаточно соли, Дороти передала ей солонку.
– Пожалуйста, варите суп сами, как вы любите, я буду этому только рада, – заявила она.
Читать вслух газеты «Мейл» и «Экспресс» Дороти решительно отказалась.
– Меня абсолютно не интересует, что там пишут в этих газетах, поэтому придется вам читать без меня, – сказала она, возвращая их миссис Спидуэлл.
Отвергла она и книги, которые миссис Спидуэлл выбрала для чтения вслух, а вместо этого заставила ее слушать латинских классиков. Когда Вайолет уезжала, Дороти читала ее матери «Энеиду» Вергилия, по странице, сначала по-латыни, потом в переводе на английский. И миссис Спидуэлл быстренько уснула. Процесс укрощения проходил довольно успешно.
– А сейчас ты с Дороти видишься? – спросила Вайолет.
– Да, правда, не часто, только когда она приезжает давать уроки, – ответила Джильда и нахмурилась. – Не то что раньше, когда у нас была уйма времени. Но все же лучше, чем ничего. Придется искать какой-то выход. Может быть, я тоже перееду жить к твоей матери.
Услышав такое, Вайолет даже перестала работать, ее иголка застряла в полотне, пронзив его в двух местах. Она вспомнила, как мать назвала двух женщин, которые жили вместе на соседней улице, она употребила слово «ненормальные», и только теперь Вайолет поняла, что́ она имела в виду. И что будет делать миссис Спидуэлл, когда двое таких «ненормальных» станут жить у нее в доме?
После занятий вышивкой Вайолет отправилась в собор полюбоваться подушечками. Войдя внутрь, она торопливо прошла по центральному проходу и поднялась по ступенькам, ведущим на клирос. Вайолет не очень удивилась, когда увидела на местах для певчих Артура, держащего на коленях вышитую подушечку. Вайолет очень надеялась, что он окажется там, будет поджидать ее, но все равно смотрела на него со смешанными чувствами. Сердце ее болезненно сжалось, и одновременно ее словно накрыло волной радости: она поняла, что это любовь. Как хорошо, что можно вот так сидеть рядом с ним, рассказывать ему, как она жила эти дни с матерью, как рада снова вернуться сюда, где они могут встречаться, рассказывать о переполохе у нее на работе, о своих раздумьях, что делать дальше. Вайолет хотелось выложить перед Артуром все, что у нее накопилось, вывернуть душу, говорить с ним, как жена, которая обсуждает проблемы с мужем, как сама она говорила бы с Лоренсом, если бы он был жив. Но Артур не ее муж, у него своя жена…
Вайолет была также немного разочарована тем, что Артур уже успел без нее посмотреть на подушечки. Ей хотелось самой показать их ему, похвастаться – особенно той, что лежала у него на коленях: подушечкой с королем Артуром, вышитой Дороти.
Когда она подошла, Артур отложил подушечку в сторону и встал.
– Вайолет… – произнес он.
– Я так рада, что застала вас здесь, – откликнулась она и протянула руку – ей очень хотелось снова ощутить прикосновение его пальцев.