Лучше всего сейчас идти, не сводя глаз с личика дочери, это очень поддерживает. Айрис глядела на мать так же сосредоточенно, ее синие глазки сияли жаждой жизни, желанием выжить, ее полная зависимость от матери заставляла Вайолет шагать твердым шагом и держать спину прямо. Благодаря именно этому ей удалось убедить брата, что дом семьи Спидуэлл в Саутгемптоне продавать нельзя, в нем станут жить она с дочерью, а также Джильда и Дороти. Том был ошарашен таким предложением, как, впрочем, и новостью о ее беременности. Но Вайолет успела выработать в себе такую твердость в принятии решений, что брату трудно было с ней спорить.
– У меня будет своя семья, – сказала она, – поэтому мне нужен мой родной дом. Мама в Саутгемптон больше не вернется. Неужели я не могу жить в своем доме только потому, что тебе сейчас нужны деньги?
Джильда и Дороти теперь зарабатывали, и денег хватало на всех. Подругам не нужно было платить за жилье, и они худо-бедно справлялись: Вайолет вела домашнее хозяйство и занималась дочерью. Такая организация шокировала соседей, они шушукались у них за спиной, не раз Вайолет слышала, как они шипели, называя их дом домом греха. Том с Эвелин скрепя сердце мирились с отношениями Джильды и Дороти, делая вид, что считают это просто дружбой, но вот игнорировать очевидный факт существования Айрис, отсутствие обручального кольца на пальце Вайолет, как и отца ребенка, они уже никак не могли. Да и от детей всего этого было не утаить. В гости они приезжали теперь без детей, но у них всегда под рукой было объяснение: заболели, устали или наказаны за непослушание.
Вайолет приходилось мириться с этим. От Дороти она усвоила истину: Suum cuique. «Каждому свое». Однако она тревожилась: долго так продолжаться не могло. Удастся ли ей снова устроиться на работу? Или придется идти на поклон к Тому и умолять его о милосердии? Мучительно было представлять себе эти переговоры, но рано или поздно придется говорить с ним про свое с Айрис будущее, чтобы оно не казалось столь неопределенным и шатким.
Они пересекли внешний дворик, и сердце Вайолет забилось сильнее. Что бы ни думал о ней город, ее больше заботила реакция собора на ее новую жизнь. Веками он был прибежищем и утешением для многих людей и стал таковым для самой Вайолет, когда она оказалась в Уинчестере. Но страшила перемена: теперь ее будет провожать множество глаз – «Вы только посмотрите на нее, ну надо же, ай-ай-ай!» – когда она пройдет по нефу, толкая перед собой коляску, в которой лежит Айрис. Неужели она явилась сюда в последний раз?
У главного прохода их ждала Луиза Песел. Это она убедила настоятеля Селуина, чтобы крестины Айрис прошли в соборе. Интересно, что такое она сказала ему, может быть, подкупила обещанием вышить в его честь особую подушечку. Впрочем, не исключено, что настоятель просто решил, что спорить с мисс Песел бесполезно.
– Ну вот наконец и вы! – вскричала она, с улыбкой подходя к ним. – А где же наша замечательная звездочка?
Луиза Песел склонилась над коляской, даже сунула в нее голову – так делают все, кто никогда не имел дело с грудными детьми, – и Айрис в тревоге наблюдала за ней. Мисс Песел потрепала ребенка по щечке и выпрямилась.
– Прекрасные синие глазки, – заявила она.
Вайолет снова подумала, могла ли мисс Песел, глядя в синие глазки девочки, вспомнить глаза ее отца.
Если это и было так, то мисс Песел не подала виду. Более того, она вообще ни слова не произнесла ни об отце ребенка, ни о том, что у Вайолет на пальце нет обручального кольца. И так искренне приветствовала появление на свет Айрис, как и племянница Вайолет, Марджори, с восторгом приняла на себя заботу о своей крохотной двоюродной сестренке, когда Том и Эвелин однажды позволили им прийти в гости.
– Какое очаровательное имя вы выбрали для девочки, – продолжала мисс Песел. – Тем более, как вы знаете, я обожаю ирисы, они у меня на втором месте после вышивания. В этом году я перееду в белый дом на Коулбрук-стрит, отсюда рукой подать, и я уже мечтаю, как буду сажать у себя в саду ирисы. Через годик-другой обязательно приходите ко мне с Айрис в гости, пусть полюбуется цветочками, в честь которых ее назвали. Ну что, пойдем?
Она повела их боковым проходом, мимо часовенки епископа Эдингтона с его вырезанными из камня филфотами и дальше к Рыбацкой часовне. В компании с Луизой Песел Вайолет осмелела, она поняла, что имеет право здесь находиться, и теперь уверенней толкала перед собой коляску.
Возле часовни их уже поджидали супруги Бейн, причем Морин на этот раз не хмурилась, на лице ее играла улыбка. С ними была миссис Харви и, к несказанному изумлению Вайолет, Мэйбл Уэй, как представительница цеха кафедральных вышивальщиц. Та самая Мэйбл, которая два года назад шикала на нее – как раз рядом с Рыбацкой часовней. Она явно чувствовала себя здесь неуверенно и бросала по сторонам испуганные взгляды, возможно ожидая, что сюда придут и другие вышивальщицы, помимо Джильды, Дороти и мисс Песел. Миссис Биггинс, конечно же, не пришла, хотя она не запрещала Вайолет ходить на занятия, но в ее присутствии Вайолет чувствовала себя так неловко, что, переехав в Саутгемптон, перестала их посещать, хотя до самого рождения Айрис продолжала вышивать подушечки на сиденья для хора, – потом у нее просто не стало времени заниматься вышивкой.
А Мэйбл Уэй, вероятно, была здесь неспроста. У многих людей найдется что скрывать от других: у одной ушел муж, другая выдает за брата или сестру прижитого ребенка, кто-то предается недостойной страсти, у кого-то безвременно ушла из жизни жена. Может быть, когда-нибудь Вайолет узнает и историю Мэйбл. Плыть по океану жизни, смиренно принимая удары судьбы, терпимо относиться к другим людям – вот что главное. Она кивнула Мэйбл, желая ободрить и успокоить ее. И Мэйбл ответила ей робкой улыбкой.
Несмотря на приятное удивление при виде неожиданных гостей, несмотря на радостное возбуждение по поводу предстоящего события, Вайолет была чуточку разочарована. В глубине души она смутно надеялась, что придет и Артур, хотя прийти он никак не должен. Она ясно дала ему понять это, и он ей тоже.
Вайолет поприветствовала всех гостей, но тут Айрис громко расплакалась – скорей всего, запоздалая реакция на незнакомое лицо Луизы Песел, – она занялась ребенком и не могла принимать участие в общем разговоре. К счастью, никто не обратил на это внимания, ведь большинство собравшихся прекрасно друг друга знали, да и люди они были воспитанные, – впрочем, Вайолет не могла не заметить, что и Мэйбл, и миссис Харви старались держаться подальше от Джильды и Дороти и заняли позицию с другой стороны часовенки. Но тут ничего не поделаешь – они могут придерживаться достаточно широких взглядов, чтобы явиться на крестины ребенка, рожденного незамужней женщиной, но не одобряют, когда две женщины живут вместе. Ведь и сама Вайолет поначалу была очень этим озадачена, и ей понятна была их неприязнь. Но теперь она уже несколько месяцев живет в одном доме с Джильдой и Дороти, привыкла к ним и больше не ставит их отношения под сомнение. Для нее теперь они были все равно что пожилая супружеская пара. Слава богу, хоть Морин с ними разговаривает; выйдя за Кита Бейна, она стала великодушнее.
Прибыл викарий одной из деревенских церквей – бесцветный человечек, вероятно единственный в округе, кто согласился исполнить обряд крещения прежде всего потому, что теперь он сможет говорить, что служил в Уинчестерском соборе. Все стали занимать свои места, Джильда и Кит Бейн встали возле Вайолет как крестные отец и мать. Айрис все еще кричала, и Вайолет тревожно озиралась, вопли дочери нервировали ее. Тома и Эвелин нигде не было, возможно, они и вовсе не придут.
Но тут вдруг в собор торопливо вошла Эвелин, вид у нее был виноватый.
– Сейчас ты поймешь, почему мы опоздали, – задыхаясь, произнесла она.
А когда в дверях появился Том, ведя под руку мать, Вайолет едва сдержалась, чтобы не закричать.
Переехав в Хоршем, миссис Спидуэлл наотрез отказывалась видеться с дочерью. Вайолет несколько раз писала ей, но ответа так и не получила. А когда звонила, к телефону подходила тетя Пенелопа и всегда отвечала уклончиво.
– О, дорогая, она только что уснула, – говорила она. – Сейчас лучше ее не беспокоить.
Но и тогда Вайолет слышала порой в трубке ее ядовитые замечания. А однажды тетя сказала нечто иное.
– Я бы на время перестала звонить ей, дорогая, – прошептала она в трубку. – Наверняка она скоро одумается, совсем скоро. С ней всегда так бывает.
Как Тому удалось уговорить мать прийти на крестины, Вайолет представить себе не могла. Но как только она увидела мать – миссис Спидуэлл очень постарела, ссохлась и двигалась медленно, а лицо было мрачным как туча, – Вайолет поняла, насколько сильно ей хотелось, чтобы мать присутствовала на церемонии. Она теперь и сама стала матерью и хорошо понимала ценность связи между родителями и детьми. Одна мысль о том, что она может потерять свою Айрис, приводила ее в ужас. А ее мать потеряла сына, и ей пришлось жить с этим ужасом много лет. Что ж тут удивляться тому, что она так озлобилась.
Вайолет отдала дочь Джильде – та умела корчить такие рожи, что это всегда успокаивало Айрис, – и подошла к матери.
– Спасибо тебе, Том, – пробормотала она.
Брат молча кивнул. Возможно, это было начало его стараний снова объединить все семейство.
– Мама… – проговорила Вайолет и взяла ее затянутые в перчатки руки. – Я так рада, что ты пришла.
Мать еще больше сдвинула брови и отняла у Вайолет руки.
– Я не очень хорошо себя чувствую, – пожаловалась она. – Не надо было ехать сюда. Я проделала такой путь – и только ради… этого?
Она с отвращением окинула взглядом часовенку. Возможно, Том и Эвелин заманили ее на крестины обещанием, что церемония будет проходить не в какой-то убогой часовенке, а в более грандиозной части собора.
– Ох-ох, что бы сказал обо всем этом Джеффри… ей-богу, не знаю.
– Это любимая часовня отца. Поэтому я ее и выбрала.