Девочка сидела, низко наклонив голову, волосы густой волной упали на лицо, скрывая его. Когда Джози наконец заговорила, ее тоненький голосок дрожал:
– Я так скучаю по мамочке…
Анни обняла малышку за плечи.
– Я знаю, что ты скучаешь, детка. – Она прижалась подбородком к макушке Джози. – Я очень хорошо тебя понимаю. Мне так жаль, что все это с тобой случилось.
– Я так хочу, чтобы мама вернулась, – всхлипнула Джози, уткнувшись головой в мех костюма, – но она никогда больше не вернется. Сестра Селеста говорит, что мне не следует сердиться на Господа, а я сержусь.
– Не волнуйся о Господе. Ему еще за многое придется ответить. На меня ты тоже сердишься?
Джози кивнула.
– Я понимаю. Но ты должна знать, Джози, что я делаю все, что могу, – прошептала Анни. – А на кого ты еще сердишься? На папу?
Джози снова кивнула.
– И на бабушку?
Еще один кивок.
– И на дедушку Ханта?
– Н-нет.
– На кого еще?
Джози молчала. Анни ждала ее ответа, ей было тяжело вести этот разговор. Налетел легкий бриз, и головки анютиных глазок закачались. Лепесток упал с цветка азалии и задержался на куске хлеба, не доеденном кем-то за завтраком.
– На кого еще ты сердишься, Джози?
– На себя, – раздался тоненький голосок, дрожащий от боли. – Я пошла к Кристине… Может, если бы я осталась дома…
Анни слушала это прерываемое всхлипами признание, чувствуя себя девятилетней, вспоминая ужасное ощущение вины, которое она сама носила в себе все эти годы. Ведь маленькая Анни всегда была рядом с мамой, следила за ней в плохие дни и просила Бога послать маме счастья. И стоило ей только уйти из дома, как Мари покончила с собой.
Анни вспомнила, как она шла по дороге, ведущей на дамбу, горький вкус слез на щеках, когда она бросила в воду своего любимого Микки Мауса. Этой игрушкой, купленной во время ее первого путешествия, она так дорожила. Но ее первые каникулы вне дома стали концом для ее матери. Анни вспомнила, как дядя Сэм выловил игрушку в камышах, а потом сел на берегу, посадил Анни к себе на колени. И они оба плакали, а мокрый Микки Маус лежал между ними.
– Ты ни в чем не виновата, Джози, – наконец негромко заговорила Анни. – Я тоже так думала, когда умерла моя мама. Мне тоже казалось, что если бы я осталась дома, то ничего бы не случилось. Но мы не можем предвидеть, когда несчастье случится в нашей жизни.
В том, что умерла твоя мама, нет твоей вины, малышка. Я только прошу тебя поверить мне, когда я говорю, что я твой друг. И я всегда буду твоим другом, Джози. Я всегда буду стараться оказаться рядом с тобой и сделать для тебя все, что только смогу.
Девочка посмотрела на Анни и попыталась улыбнуться.
– Тогда почему ты одета как собака?
Анни скорчила гримасу.
– Временное понижение в должности. Это не продлится долго. Мне сказали, что из меня получилась отвратительная полицейская собака.
– Ты играла очень плохо, – согласилась Джози. Она с отвращением наморщила носик: – И от тебя та-ак плохо пахнет.
– Эй, полегче с оскорблениями, – поддразнила ее Анни. – А то выпущу на тебя всех моих блох. – Она поднялась. – Я тебя провожу, а ты поможешь мне нести эту голову.
Вода в озере Поншартрен отливала металлом. Ровное, как монета, оно простиралось к северу, рассекаемое на две части высоким мостом. Вдалеке бороздили водную гладь несколько лодок – мальчишки явно прогуливали уроки. С этой части берега открывался великолепный вид, стоящий немалых денег. Недвижимость на этом берегу относилась к категории «это вам не по средствам». А вот Дювалю Маркоту она была по карману.
Его дом в итальянском стиле выглядел так, словно ему место в Тоскане, а не в Луизиане. Участок окружала стена высотой в восемь футов, но чугунные ворота не были закрыты, открывая взгляду случайного прохожего изумрудную лужайку и прекрасные клумбы с цветами. Черный длинный «Линкольн» стоял возле дома на подъездной дорожке. С высоты ограды за всем происходящим наблюдал глаз видеокамеры.
Ник проехал мимо и развернулся. Как всегда, черный ход оказался открытым. Фургон цветочника с распахнутыми настежь дверцами стоял около входа на кухню. Ник припарковал свой пикап за оградой и подошел к дому, прихватив по дороге огромный букет цветов из фургона.
На кухне кипела работа. Худощавая женщина наблюдала за двумя помощницами в белоснежных фартуках, готовившими канапе. Еще две женщины составляли на подносы бокалы. Мускулистый парень лет двадцати появился на пороге с ящиком шампанского и поставил его на стол перед маленьким женоподобным мужчиной в очках в золотой оправе. Коротышка повернулся к Нику:
– Отнесите это в Красную гостиную. Композиция предназначена для круглого стола возле камина.
Горничная распахнула перед Фуркейдом дверь.
В прошлом Ник дважды побывал в этом доме и запомнил расположение комнат. Он мог восстановить в памяти любое антикварное украшение и каждую картину, висящую на стене. Красная гостиная располагалась справа от входа в дом. Декорированная в стиле Второй империи, чрезмерно украшенная, где обстановка казалась выставленной напоказ, комната выглядела так, словно ждала визита Наполеона.
Ник поставил цветочную композицию на круглый стол из красного дерева и быстро прошел через холл в восточное крыло. Его каблуки стучали по полированным полам. Он предпочел парадной лестнице черную в дальнем конце холла. Кабинет Маркота располагался на втором этаже восточного крыла. Он был человеком привычки и всегда работал дома по пятницам и понедельникам. Деловые партнеры, в обществе которых Маркот» никогда бы не появился в основном офисе своей компании, частенько захаживали к нему домой. Ник вспомнил о «Линкольне» у подъезда и нахмурился.
Ему следовало немного подождать, прийти совсем поздно, застать Маркота в постели. Но тогда хозяин дома мог. запросто пристрелить его и оправдываться потом тем, что принял его за грабителя. Нику пришлось напомнить себе, что он пришел сюда по делу, а не ради мести. Он вошел в ванную комнату и закрыл за собой дверь.
Фуркейд посмотрелся в зеркало. Черная свободная спортивная куртка поверх белой футболки скрывала наплечную кобуру и полуавтоматический «ругер». Ник подобрался, пульс молотом стучал в висках, а от предвкушения во рту появился какой-то металлический привкус. Он не видел Маркота больше года и не планировал впредь с ним встречаться. И вот он снова шныряет в доме Маркота.
Ник закрыл глаза, глубоко вздохнул и постарался успокоиться. Зачем он сюда пришел? Не было никаких явных доказательств связи между Маркотом и делом Памелы Бишон. Фуркейд лично проверил все номера, по которым звонил Донни Бишон перед смертью жены, и не нашел прямой связи с Маркотом. Если Донни звонил Маркоту после смерти Памелы, то Нику об этом никогда не узнать. Не существовало причины для изъятия телефонных счетов Бишона за этот период времени. И потом, если Донни звонил магнату после гибели жены, то, следовательно, Маркот не причастен к ее убийству.
Но, несмотря ни на что, Ника не покидало чувство неудовлетворенности. Призрак Маркота блуждал среди теней в этом деле. Донни требовалось, чтобы дело Памелы было закрыто. Только тогда он сможет воплотить в жизнь свои планы по продаже ее доли в «Байу риэлти». И если Ник станет тем, кто уберет Ренара и отправится за это в тюрьму, то он ничем не сможет помешать Маркоту.
Ник медленно выдохнул. Он не должен давать прошлому власть над собой. Фуркейд снова вышел в коридор и подошел к двойным лакированным дверям из кипариса.
Молодой секретарь Маркота сидел за столом в приемной.
– Чем могу вам помочь? – вежливо поинтересовался он.
– Я хочу увидеть Маркота.
Секретарь с подозрением оглядел Ника.
– Мне жаль, но вы не договаривались о встрече.
– Не стоит сожалений. Он меня примет.
– Мистер Маркот очень занятой человек. У него деловая встреча.
Фуркейд перегнулся через стол и схватил молодого человека за галстук прямо под узлом, плотно намотав его на кулак.
– Ты вел себя очень невежливо, – мягко проговорил Ник. – Тебе просто повезло, что я такой терпеливый парень. Я всегда даю людям еще один шанс. А теперь, пока я тебя не придушил, нажми-ка кнопочку и сообщи мистеру Маркоту, что Ник Фуркейд пришел к нему по делу.
Он отпустил молодого человека, и тот рухнул в свое кресло, глотая ртом воздух. Он потянулся к трубке, нажал на клавишу интеркома.
– Прошу прощения, что прерываю вас, мистер Маркот, – он прокашлялся, но хрипота не исчезла. – Пришел Ник Фуркейд. Он хочет вас видеть.
Ему никто не ответил. Ник нетерпеливо пристукивал каблуком. Спустя секунду двойные двери, ведущие в кабинет Маркота, распахнулись, и на пороге появились четверо.
Ник быстро оценил компанию по достоинству и отступил к ближайшей стене. Первым шел Вик Ди Монти по прозвищу Затычка, средней руки мафиози из Нового Орлеана. Он выглядел как кубик с мускулистыми руками и ногами. Двое совершенно одинаковых мужчин, сопровождавших его, наоборот, отличались очень высоким ростом – бугрящиеся, накачанные стероидами мускулы, маленькие головки с очень короткой стрижкой, полное отсутствие шеи и солнечные очки от Армани, скрывающие глаза.
Маркот стоял на пороге, пока его гости выходили в приемную. Глаза его смотрели по-доброму, а в груди вместо сердца лежал черный кусок угля. Он был внешне доброжелательным, скромным, втайне порочным. Дюваль Маркот не всегда был таким, и он дорого заплатил за свой имидж. Те немногие в высших кругах, кто знал об этом, благоразумно делали вид, что ни о чем не ведают.
– Неужели это мой старый друг Ник Фуркейд?! – провозгласил Маркот, одаряя детектива приятной улыбкой, обычно зарезервированной для старых и добрых знакомых. – Какой сюрприз!
– Неужели?
– Входи, Ник, – последовал широкий приглашающий жест. – Эван, будьте добры, принесите нам кофе.
Ник прошел мимо хозяина дома в кабинет. Ему не хотелось признаваться, что вид на озеро, открывающийся из окна кабинета, произвел на него впечатление. И сама комната никого не могла оставить равнодушным. Серый ковер был по тону чуть светлее стен. Предметы искусства выгодно подчеркивали друг друга, а мебели было место только в музее.