Так вот, боец Андреев, спокойнее. Ещё раз посмотрите на свой автомат. Не тискайте его сильно, но и не щекочите – даже девушки этого не любят. Держите его плотно, как женщину. У вас есть девушка, боец?.. Ясно. Так вот, рядовой Андреев, запомните. Запомните на всю свою жизнь. Вы должны влюбиться в свой автомат. Назовите его как хотите. Хоть котёнком, хоть солнышком, хоть Изольдой Кацнельбоген – здесь ваш автомат вам заменяет девушку, ангела и мать родную. Теперь он ваше самое родное на свете живое существо.
Так… Теперь не по наставлениям. Взвод, смотреть и слушать!
Рядовой, лягте поудобнее. Да, опять за эту кочку, опять в эту лужу. Почувствуйте землю. Растекитесь по ней. Правая нога – продолжение автомата, можно чуть вправо. Так. Левую ногу чуть шире. Носком почувствуйте землю. Теперь прицел. Как пристрелян ваш автомат?.. Правильно, не помните. Стыдно, Андреев. Автомат пристрелян «под яблочко». Надеюсь, вы не забыли, как выставлять прицельную планку? Теперь думайте. Дистанция – триста пятьдесят, боец. Что выставить надо?
– «Четыре» или «Постоянно».
– Правильно, Андреев. Так… Что видите? Спокойно. Это всего лишь ночной дождь, боец. Протрите глаза. Вдох-выдох. Дышите. Спокойно дышите носом, не сопите. Вдох-выдох, Андреев. Вдох-выдох. Ну? Полегче? То-то же. Теперь. Не делайте из себя надутый барабан. Так сердце в землю бьёт, прицел сбивает. Стрелять только на выдохе. Только на выдохе. Повторите.
– Т-т-толь-к-ко н-на в-выд-до-х-хе.
– Ещё раз.
– Толь-ко н-на в-выдохе.
– Отлично, боец. Вдох-выдох, вдох-выдох. Ну? Видите?
– В-вижу.
– Это кислород к глазам, боец. Дышать надо правильно. Паника убивает надёжнее китайца. Теперь забудьте всё, Андреев. Приклад к плечу – плотно, но не каменно. Почувствуйте, как железо врастает в вас. И дышите. Так. Молодец. Теперь лёгкий вдох. И плавный выдох. Понял, Павел? Ещё вдох. Плавно-плавно выдох. Бойцы, ни звука! Ты молодец, Павел Назарович. Делаешь ровную мушку по светящимся полоскам. И на третьем выдохе выравниваешь, успокаиваешься и стреляешь. Два-три патрона, как умеешь. Давай сам теперь…
«Д-ду-дуц!»
Рассерженный трассер обжёг висевшую в воздухе морось, оранжевой нитью прошил кромешную темноту сентябрьского ненастья и разбил тусклую стендовую лампочку. Пороховой дымок напитал волглый воздух. Дождь усилился и дробно стучал по капюшонам плащ-палаток. Взвод молчал.
– Разряжай!
Щёлкнул предохранитель, клацнул магазин.
– Товарищ лейтенант, мишень номер десять!.. – и сдавленно-ликующий голос Андреева осёкся.
2
– Вот что для тебя эта верность? Нет, ты скажи! Отвечай сейчас как на духу – что для тебя эта верность, лейтенант? Погодите, Зосечка, не подсказывайте, пусть это будет вашему мужу маленький экзамен – вот так просто взять и ответить. Это ж не экзамен по научному коммунизму, лейтенант, здесь все свои, все погранцы, у кого жёны есть, а кому и не повезло, так что же? Ну, придумай ответ на такой простой вопрос, ты же умный физик, так? – бывший самый молодой подполковник Дальневосточного погранокруга, а теперь самый старый младший лейтенант Санечка Козин фирменно-красиво «слетел с катушек».
Совершенно неожиданно застольно-необязательный трёп перешёл в разговор, натянувший нервы товарищей офицеров до предела. Во влажной духоте ресторана «Восток» бледные лица красиво пьяных спорщиков покрылись холодной испариной, однажды известной каждому честному самоубийце. Они стремительно трезвели, как и положено мужчинам, осознающим гибельность скоро произнесённой правды. Такая правда губит самую железобетонную репутацию с неумолимостью разрывной пули в черепе.
– Верность, говоришь, подполковник? – поджарый блондин Алёшка Филиппов в своём ленинградском чёрном костюме и белой водолазке «под Высоцкого» был в тот вечер чрезвычайно хорош собой. (Зося давно заметила длинные взгляды «королев “Востока”», сидевших за столиками в центре кабака, и тщательно бесила скучавших красавиц, положив рыжую голову на плечо мужа.) – Думаешь, раз подполковник, можно на фу-фу взять?! Не-е-ет, ты погоди, сядь! Я долго тебя слушал, подполковник Саша, теперь ты меня послушай.
Верность? Верность – какая? Которая?! Мы с тобой о «белоцерковниках» говорим, о мужчине и женщине, о семье или о Родине? Ты же, подполковник, спрашиваешь одно, а думаешь другое. С тобой только в преф играть. Не кипятись, подполковник, я отвечу тебе, – Алёшка сделал затяжку, прищурив тёмно-серые глаза, которые Зосе вдруг показались синими-синими. – «Белоцерковники» ведь тоже люди. Ещё как люди. Подневольные. Для нас, для офицеров-«любителей», для «пиджак»-лейтенантов (так ты говоришь? Так вы, кадровые, нас, штатских лейтёх между собой называете, да? Ну, подполковник, ну конечно)… О чём я? Так, стоп. Пэ-Эн-Ша, у младшего подполковника закончилось горючее.
Очеретня очень не хотел, чтобы его заметили, но пришлось шевелиться. Медленно и как-то очень плавно он взял принесённый графинчик и аккуратно разлил по семи стопкам. Крупнокалиберный Мыш нещадно курил и тщетно пытался соорудить на онемевшем лице ковбойский прищур, адресованный «восточным красавицам». Серов сидел по обыкновению как-то сбоку стола, нагло подсматривая и подслушивая. Юля Серова забыла опустить брови и во все глаза разглядывала хищно-вдохновенное лицо бывшего подполковника Козина.
– Отлично, Вася. Так вот, Саша, я так думаю, что «белоцерковники» – люди куда больше подневольные, чем мы, «любители». Мы, кто раньше, кто позже, по домам разъедемся, если, конечно, нас по нашей же воле не заарканят куда-нибудь подальше, – Алёшка бросил взгляд на Очеретню. – А они вовсе не хотели сюда ехать. Но что они другое умеют делать? Знаю, что они офицеры, знаю, что присяга, а ведь люди они. С семьями и детьми. Обросли хозяйством каким-никаким. Мне тебе объяснять, что такое из Белой Церкви рвануть сюда, к чертям собачьим? Жёны – их жёны растолкуют. Согласен? А тут ещё каждый день перестрелки через Амур по два магазина на бойца. Боевыми. Так? И что, посреди «мира во всём мире» голову подставлять? Для нас, двухгодичников, это приключение, а для кадровых – это лямка. Знаю, у тебя другая психология, подполковник, но что же ты к людям своей меркой примеряешься?!
– Добренький ты, лейтенант, – Санечка медленно разгладил чуть дрожавшими ладонями скатерть по краю стола. – Значит, присяга побоку, своя шкура ближе к телу – так? Тут, видите ли, стреляют. Так? Что же ты, физик, так не думаешь? Рванёшь отсюда, когда начнётся? А что? Приключение ведь. Так? Нет, ты подумай, неделя до приказа, а тут – «гремя бронёй, сверкая блеском стали», но только с другой стороны – оттуда? А если день после приказа? Как ты будешь?
– Подполковник, ты полегче. Неделя или час до приказа – ещё не запас. Через день? День спустя я уже дома буду: Хабаровск – Иркутск – Ленинград – влёгкую. И буду думать… Нет, подполковник, не так. Не думать! Буду знать, Саша, что ты опять идёшь на китайскую сторону. Потому что это ты дедушку Мао до изжоги довёл, не я. Так я говорю, Володя? (Крупнокалиберный Мыш уронил голову в знак согласия). Это твоя профессия, подполковник. А моя профессия другая. И присягу я не нарушаю. И не нарушу. Да, чёрт! Козин, чёрт нас всех подери!
– Не надо, – Зося взяла с блюда бутерброд с красной икрой и протянула мужу.
– Что – «не надо»? Что – «не надо»?! – Алёша вскинулся. – Не буду. Не хочу я икру, Жози. Что значит – «не надо»?
– Не надо чёрта, – улыбнулась Зося. – Чёрта – не надо.
– А, – Алёша подумал, потянулся вилкой и зацепил кусок расслабленно дрожавшего заливного, положил на тарелку. – Да. Чёрта нам не надо. Чёрт. О чём я?
– О присяге, – отчётливо подсказал Серов.
– Да, о присяге. О верности. О вере. Что есть вера, подполковник, ты это хотел от меня услышать? Я думаю, что любая верность, любая вера – это деятельная любовь, подполковник. Понимаешь? Любовь, выраженная в действии. Даже в будущем, потенциальном. Понимаешь?
– Выраженная в потенциальном действии?
– Да, Юля. Да. Как потенциальная энергия. Она не осуществлена, но накоплена. Обусловлена состоянием системы человеческой души. Как энергия термодинамической системы. Человек обусловлен, обуславливает, обуславливается клятвой, словом своим. Присягой, если угодно. Дав присягу… Чёрт, я начинаю говорить красивые банальности, Шура!
Завёл ты меня до невозможности! Что есть вера без накопленного, пусть будущего действия – действия души? Если приходит час – когда надо, когда «добровольцы – шаг вперёд» – так? Когда Христос – мог он сказать: «Извините, ха-ха, шутка получилась со всем этим пророчеством, мне как-то не хочется на крестные муки»? Мог? Мог. Сказал? Нет. Каждому такой выбор делать. Мне тебе объяснять, что такое «коммунисты, вперёд»?
– «Партия – это единый ураган голосов, спрессованных, тихих и тонких». – Зося чётким шёпотом уронила ступеньки слов в накуренный, бархатный воздух.
– Да. Когда нельзя по-другому. Это есть осознанная предопределённость. Когда человек сам себя ставит в такие условия, когда он уже не может по-другому, даже если смалодушничает и начнёт заднего давать. Так, подполковник? Ты же сам себя постоянно ставишь в такие условия, чтобы заднего не дать, если что? Так, Саша? Ну, что сверкаешь глазами, брови хмуришь? Ты тоже уязвимый, из таких же мяса, костей и нервов.
– Из нервов, да, – младший лейтенант Санечка опрокинул в себя рюмку, как живую воду. – Из нервов. Умный у вас муж, Зося. Только вот что я тебе скажу, лейтенант. Нет, ты не обижайся, тут все свои, всё поймут и понимают уже сейчас, что я говорю и скажу. Так ведь, ребята? (Мыш ещё раз согласно уронил голову, кое-как поднял её, уронил ещё раз, потом всё-таки подпёр щеку кулаком и принялся разглядывать ноги какой-то девушки за соседним столиком, не обращая внимания на её зверевшего спутника.) Ну… Так вот, лейтенант. Ты эти все свои – наши – наши, извини, конечно, наши слова – говоришь очень правильно. Только вот есть одна такая штука.
– Какая? – взволнованный голос Юли разморозил паузу в затянувшихся льдом глазах младшего подполковника.