…Пока товарищ лейтенант сверлил головы товарищей офицеров совершенно чудовищными аббревиатурами, цифрами и терминами, Василий Сергеевич Чернышёв недвижно накапливал статические заряды раздражения в точности с любимыми сердцу пылкого лейтенанта законами электростатики. Подполковник терпел, чего терпеть не мог совершенно. Кроме того, он хотел закончить рутинное совещание как можно быстрее, чтобы предаться тайной нежной страсти – безраздельно, всецело и без остатка, короче, всей душой.
Любимый сын своей мамы, к сорока двум годам подполковник вёл довольно сдержанную холостяцкую жизнь, нимало не беспокоясь по поводу охотничьих планов, настроений и переживаний лучших биробиджанских невест, истомившихся в собственном соку. Чернышёв был хорош собой, плотен телом, но не одышлив, не грузен, а именно что налит мужской силой. Седые волосы, подстриженные на несколько старомодный манер «под полубокс», молодили его самым приятным опытному женскому сердцу образом.
Чернышёва тщетно зазывали в лучшие партийно-хозяйственные дома Биробиджана. Дамский бомонд единогласно постановил, что «таки Вася совершенно скрытен, сердце Васеньки разбито, однако – боже ж ты мой! – надежду терять нельзя, поэтому нашей Амалии Соломоновне совершенно ни к чему отчаиваться, надо лишь ещё чуть-чуть таки постараться. (И стараться предлагалось не только Амалии Соломоновне, но и Екатерине Владимировне, Полине Викентьевне, Фаине Абрамовне – биробиджанский список соперничавших претенденток – старых дев, томившихся вдов и бойких разведёнок – был парадоксален и кучеряв.)
Но шли годы, а наш орёл никак не попадался в искусно расставленные сети. Маргарита Семёновна Шнеерзон, заведующая аптекой на улице Шолом-Алейхема, с отчаянья даже предположила, что у подполковника проблемы с мужским здоровьем: «Сонечка, таки говорю ж совершенно по благородному секрету – не может мужчина жить и вообще никак, да и чтобы!» Однако Софья Иосифовна Левандовская, заведовавшая заводским профилакторием, как ни хотелось ей поддержать эту сплетню, вынуждена была поправить коллегу: «Ох, Марго, что ты врёшь, мне Валька (Валентина Марковна Шац, всеведущая заведующая почтовым отделением Фибролита) говорила, что ему приходят открытки – пачками. На все праздники – и, представь себе, Марго, – женскими почерками!»
Она была права: подполковник ежегодно убывал в отпуск, непременно в Сочи, однако частенько возвращался из всесоюзной здравницы раньше срока волшебно загорелый, даже стройный и потерянно слонялся по части, напрочь игнорируя летевшие вслед ему запоздалые, красноречивые, иногда даже душераздирающие телеграммы и открытки.
Это было непостижимо и невыразимо печально.
Я уже рассказывал, что Василий Сергеевич дважды благополучно манкировал направлением в академию, прикрываясь самыми благовидными поводами. В то же время офицер он был требовательный, по новым вегетарианским временам даже чересчур жёсткий, как все лишившиеся отцов мальчишки 1928 года рождения, всю жизнь помнившие, что они опоздали на Большую войну.
Впрочем, как уже понятно, маленькая война его догнала и дышала из-за Амура.
Поэтому Василий Сергеевич, по-своему знавший о несчастных обстоятельствах боёв на Даманском, гонял «своих мальчишек» беспощадно, поклявшись себе, что по глупости никто из них не ляжет.
Подполковник рано приходил в штаб группы, уходил поздно. За день объезжал заставы, смотрел, как «чумазики»-механики налаживают движки БТРов, снимал пробу у кашеваров, проверял, как старшины гоняют молодёжь, захаживал в собачьи вольеры. Частенько прихватывал воскресенья, чтобы задержаться в расположении любимой части. Такое излишнее служебное рвение никак не шло под-полковничьим погонам – для карьериста слишком ответственно, для алкоголика слишком трудно, для дурака слишком толково, а для умного слишком скучно.
Но умница Василий Сергеевич не был ни карьеристом, ни алкоголиком, ни дураком.
В его сердце нежного романтика пылала всепоглощающая, тайная, роковая страсть. И эта страсть наконец взвилась в душе Чернышёва влюблённой гадюкой:
– Лейтенант Серов, – подполковник терпеть не мог, когда его перебивали в начале совещаний. Он даже раскашлялся с расстройства. Горло разболелось чрезвычайно. А попасть в цепкие лапы старлея Красного, медикуса всея Манёвренной, ему меньше всего хотелось. – Товарищ лейтенант! Я услышал – да-да, услышал вас! (Серов постарался сдержать торжество, только очками блеснул.) Ваша ответственная позиция в обеспечении бесперебойной работы вверенного вам оборудования хорошо известна. Поэтому приказываю. Писарь!
До безобразия хитрый писарь штаба сержант Андрей Денисенко придвинул поближе стопку бумаги и приготовился записывать. И чёрные крылья Немезиды взвились за широкими плечами подполковника; некоторым товарищам офицерам даже померещилось, что свет в штабе слегка сгустился и остыл.
– По возвращении с учений лейтенанту Серову (двоеточие): провести планово-предупредительную ревизию оборудования всех передвижных КПП, запятая, а также систем связи и охранных систем «Кристалл» и «С-100» линейных застав «Дежнёво», «Амурзет», «Знаменка». По результатам проверки составить отчёт с указанием очерёдности ремонта и замены оборудования, а также план мероприятий по дополнительному обучению личного состава постов связи… Лейтенант Серов!
Оглушённый Толя уже не торжествовал. Буря в стакане воды затихла сама собой. Серов оценил масштабы подполковничьей мести – «за что боролся, на то и напоролся» – для выполнения приказа надо было минимум месяца два гонять по захолустьям. Это было ужасно.
– Есть.
– Анатолий Иннокентьевич, – по-отечески заботливо прохрипел простуженный подполковник. – Вы уж постарайтесь. Товарищ майор, какие у нас рабочие моменты повестки дня совещания?
Начштаба майор Василий Федотович Марчук встал, покряхтывая, и начал доклад. Он был хороший дядька с приятно-пухленькой внешностью типичного завсклада – лысина во всю округлость черепа, чересчур большие и уморительно оттопыренные пушистые уши, тонкие очки, мягкие губы, щёчки, покатые плечи. Марчук был единственным другом вечного капитана Константина Константиновича Гурьева и большим приятелем Чернышёва. Новоприбывших лейтенантов и капитанов смешила манера «дяди Васи» бубнить и причмокивать на скучных совещаниях, раздражающая обстоятельность докладов и странная, чуть подпрыгивающая походка. Но только Гурьев и Чернышёв знали, что зануда Василий Федотович обладал редко встречающимся и потому крайне неприятным типом безусловной и совершенно негеройской смелости и что на его теле, педантично нашпигованном осколками немецкой мины, живого места нет.
…Алёшка Филиппов наизусть выучил, что будет бормотать дядя Вася, поэтому скоренько зачёркивал пункты, ещё с утра записанные в блокноте. Он перевернул страницу и замер. «Алёшка, а я тебя люблю!» И рожица с высунутым языком.
Жози.
Зосечка.
Знала, что он рано сорвётся, весточку с ночи оставила. Любимая-любимая. Приятно, чёрт побери. Даже больше. Такие секунды дорогого стоят. Вроде поцелуя на бегу. Алёшка почувствовал острый укус счастья.
Филиппов поднял глаза и… попался. Он понимал, что это несусветная глупость, но уже не мог оторвать глаз от больших ушей, обворожительно пушисто шевелившихся в такт «бу-бу-бу».
Десять месяцев назад Марчук растолковывал только прибывшему Алёшке, заворожённому движениями майорских локаторов: «Товарищ лейтенант, по штату вы занимаете должность старшего лейтенанта хозяйственного взвода при штабе Манёвренной группы. Вы хотя бы понимаете, что такое штаб? Штаб военной части, товарищ лейтенант, это нервы (аппарат высшей нервной деятельности), опорно-двигательный аппарат (хребет), органы чувств и аккумулятор деятельности военного подразделения. Особо это важно в мирное время; в боевых, скоротечного характера действиях роль штаба малосущественна. Но велика роль штаба как уровня управления оптимальностью действий на подсознании, диктуемых уставами, наставлениями и живыми, Алексей Анатольевич, приказами. У вас в подчинении будет три отделения: повара, сапожники, портные, отделение огневого обеспечения и так далее и тому подобное. В основном вы должны, товарищ лейтенант, обслуживать со своими бойцами нужды Манёвренной группы. А в Мангруппу, товарищ лейтенант, входят ещё три боевые заставы (по три взвода в каждой – по типу мотострелковой роты). Кроме того, взвод связи вашего, товарищ лейтенант, земляка. Вы из Москвы к нам прибыли? Так вот, взвод связи Анатолия Серова, ещё взвод крупнокалиберных пулеметов Владимира Мышкина, медицинская служба старшего лейтенанта Красного. Двести семьдесят три человека по штату, товарищ лейтенант. Всем нужна пища, и не раз в сутки, запомните это как «Отче наш». Также… Записывайте, Алексей Анатольевич, записывайте. Вот, возьмите блокнот. Да берите любой – на выбор. У вас всегда должен быть блокнот. Всегда. Ваша планшетка предназначена для блокнотов и карт, а не для бутербродов или «шкаликов», как некоторые думают. Так вот, солдаты должны быть обуты, одеты и «сыто-пьяны», а также иметь где и на чём спать, после бани переодеты в чистое бельё и, конечно, иметь из чего и чем стрелять, если случится в этом надобность. И эти все тридцать три удовольствия, как для солдат, так и для господ-товарищей офицеров, вы, товарищ лейтенант, будете обеспечивать по нормам снабжения. И не только. А ещё есть даты, поводы, визиты вышестоящего начальства и прочие непредвиденности».
Ну не зануда?..
– Так! Товарищи офицеры! – подполковник дождался, пока глаза загипнотизированных лейтенантов и капитанов окончательно остекленеют, и каркнул сорванным голосом: – Всем ясна задача? Довести задачу до каждого бойца. Чтобы спали с мечтой в обнимку! Проверю, – он провёл стальным взглядом по напряжённым лицам очнувшихся мужиков. – Совещание закончено… Константин Константинович, Василий Федотович!.. Задержитесь.
Гурьев и Марчук кивнули. Остальные встали и пошли подышать свежим воздухом, разминая очередные сигаретки.
Закрылась дверь.